Испанские шахматы - Наталья Солнцева

- Хочешь опохмелиться?

Парень кивнул и потянулся к бутылке.

- Э-э, нет, не так сразу! - охладил его пыл Георгий Иванович. - Я посторонним не наливаю. Сначала познакомимся, а потом выпьем! Усек?

- Угу… - промычал тот. - М-меня Костей зовут. С-синицын я!

- А я - инженер Петров. Давно вы с Виктором дружите?

- С детства. Мы н-на одной улице ж-жили. Потом Ви…Витька переехал.

- А работаешь где, Костя Синицын?

- Г-грузчиком… в магазине. Работал…

- Уволили, значит?

- За пьянку, - тряхнув головой, признался Костя. - Вся б-бригада бухает, а отдуваться пришлось мне о-одному!

Глинский сочувственно хмыкнул:

- Беда!

- В-выпить не на что! - пожаловался парень. - Жена у-ушла. Взаймы никто не д-дает. Я бутылки со…собирал, да бомжи прогнали. Это и-их… промысел. Слышь, дай глотнуть, а?

Он судорожно икнул. Глинский с выразительным вздохом налил ему неполный стаканчик. После водки Косте полегчало, язык перестал заплетаться, глаза его чуть прояснились, но все его внимание по-прежнему поглощала бутылка.

- Почему пить начал? - спросил «инженер». - Жизнь тяжелая?

- Да так, - махнул рукой Синицын. - Я хотел в шахматы играть, ну, это… профес-сионально. Не вышло. Ума не хватило! А кроме шахмат, мне все… по барабану.

«Опять шахматы! - отметил Глинский. - Это неспроста». И решил прощупать почву:

- А Виктор тоже любит играть в шахматы?

- Не-а… я его учил, учил, да без толку. Не каждому это дано. Зря я ему шахматы подарил… Он их все равно забросил.

- Я тоже шахматами увлекаюсь, - соврал Глинский. - Забава интеллектуалов!

- Во! А я что говорю? - оживился Костя. - Для шахмат мозги надо иметь. Это тебе не д-домино!

- И часто вы с Виктором играли?

- Иногда. А потом перестали. Мы на рыбалку ездили и Витькины шахматы с собой брали. Ну, один раз повезло нам: поймали щуку, уху сварили на костре… Как не выпить? Под хмельком решили сыграть партию - кто проиграет, тот будет котелок мыть. Не помню, чем рыбалка закончилась… - Он протянул «инженеру» стаканчик. - Налей еще!

Костя выпил водку одним глотком и замолчал.

- А в шахматы кто выиграл? - спросил Глинский.

- Не помню… как отшибло. Больше мы не играли.

- Поссорились, что ли?

- Не-а… просто мы тогда несколько фигур того… потеряли на речке.

- А твои шахматы? - удивился Глинский. - Тоже потерялись?

- Мои? - Парень долго смотрел на «инженера», пытаясь сообразить, чего тот от него хочет. - Так… я только и ездил к Витьке. А он ко мне - ни ногой. Они с моей женой не поладили, друг друга терпеть не могли. П-прямо как кошка с собакой!

Костя налил себе еще, Глинский не возражал. Вот и выяснилась тайна исчезновения шахматных фигур Виктора: он их потерял на рыбалке, будучи в подпитии. Никакого колдовства! И все же не мешает уточнить.

- Значит, с тех пор вы в шахматы не играли? - спросил Жорж.

Костя поднял на него припухшие глаза.

- Нет. Хотя… постой, кажется… один раз было…

То, что услышал дальше Глинский, заставило его глубоко задуматься. Он дал Косте пятьсот рублей, бутылку - с собой - и проводил его до автобуса.

В каждом жесте и действии краснощекой сиделки чувствовались сноровка и богатый опыт. Она сама знала, что требуется больной, и умело справлялась со своими обязанностями.

- Учитесь, деточка, - говорила она Грёзе. - Вдруг понадобится?

После смерти Варвары девушка все внимание переключила на Полину Прокофьевну. Та находилась в полузабытьи, один глаз у нее перестал открываться, губы свело, вряд ли она была в состоянии кого-либо узнать.

«Неужели это она… убила? - подумала Грёза и тут же устыдилась. - Человек тяжело болен, а мне черт знает что лезет в голову!»

Сиделка считала выздоровление Полины маловероятным и спокойно, обыденно поделилась своим мнением с девушкой.

- Вряд ли старушка встанет, - заявила она. - Организм изношенный, воля к жизни утеряна. Видишь, какое у нее лицо тусклое? Верный признак скорой смерти. Уж я-то знаю, у меня глаз наметанный.

Грёза заплакала.

- Ты что горюешь? - удивилась сиделка. - Для нее смерть - желанное избавление! Поверь. Каково так-то - бревном лежать да под себя ходить? - Она понимающе закивала, когда Грёза зажала уши: молодая еще, горячая и глупая - птенчик желторотый. И добавила: - Господь милостив к праведникам!

- А… к грешникам?

- Давай помолимся, - вместо ответа предложила сиделка. - Легче станет и нам, и ей. Пусть отходит с миром.

Грёза плакала и плакала, пока не обессилела. Сделка накапала ей лекарства, поднесла.

- Выпей! Нервы-то и у молодых не железные. Она тебе кто? Бабушка?

- Нет. Соседка.

Девушка не стала вдаваться в подробности, ей вообще не хотелось говорить. Сиделка вздохнула.

- Хочешь чаю? - спросила она. - Крепкого, с сахаром? Пойду приготовлю.

Сиделка вышла в кухню. А Грёза неотрывно смотрела на больную, пытаясь проникнуть в ее мысли. Ощущает ли она что-либо? Думает ли о чем-то? А может быть, она уже далеко отсюда и здесь лежит только ее тело, изможденное и дряхлое, непригодное для жизни… Тонкая субстанция Грёзы словно пустилась вдогонку за ускользающей сущностью Полины, которую люди называют кто умом, кто душой, кто астральным телом, подразумевая под этим неуловимую и неразгаданную природу человека. И где-то за пределами материального мира они встретились…

- Я ухожу… вместе с Варенькой… - словно произнесла Полина, совсем не такая, какой знала ее Грёза: сотканная из прозрачно-сияющих нитей. - Ты остаешься… Виктор приходил к Вареньке за спичками… но это уже не имеет значения. Мы не успели рассказать тебе! Но и это уже неважно. Скоро ты все узнаешь… сама.

В какой-то миг перед девушкой словно открылся занавес, и явились поразительно отчетливые, яркие картины смутно знакомой жизни. Уходящие за горизонт горы, залитые лунным светом, стук лошадиных копыт по каменистой дороге, кибитка, цыганка с загорелым, изборожденным морщинами лицом. Грёза напряженно всматривается, и вдруг все меняется. Чернявая женщина с высоким гребнем в прическе, в черной кружевной мантилье закрывается черным веером… Она смеется, эхо разносит ее смех под каменными сводами, мелькают ее глаза, ее руки, ее красные блестящие губы. Она превращается в черную королеву, увенчанную драгоценной диадемой, - в черного ферзя, скользящего по каменному полу из светлых и темных плит. Она ласкает белого короля, обвивает его нежными руками, целует. На рубашке короля и на его коже выступает кровь…

- А-а! - вскрикнула Грёза.

- Что стряслось? - сиделка едва не пролила чай.

- Я… спала? Мне что-то привиделось.

- Да на тебе лица нет, - сиделка жалостливо покачала головой. - Ай-яй-яй! Иди-ка ты к себе, девочка, отдохни. Не дай бог, сама захвораешь.

- А вы? Вам помощь не нужна?

- Я управлюсь! Не впервой.

- Если Полина… если она… - Грёза запнулась, прижала руки к груди. - Вы меня позовете? Я рядом живу, вторая дверь налево.

Сиделка догадалась, о чем она просит, и неторопливо, с достоинством ответила:

- Позову, не волнуйся. Ступай.

Жизненные коллизии, как и шахматные партии, протекают по-разному - иные после бурного старта захлебываются и вяло тянутся к завершению. Иные, наоборот, начинаются неторопливо, набирают темп к середине и стремительно несутся к финалу. Похоже, в описываемой истории невидимый игрок выбрал второй вариант.

Смерть Варвары Игнатьевны послужила переломным моментом, после которого события посыпались одно за другим, подобно снежной лавине. Снега?, накапливаясь на горных склонах, достигают критической массы и срываются вниз…

Ирбелин заканчивал просматривать бумаги, когда в его кабинет, проигнорировав громкий протест секретарши, запыхавшись, вошел директор агентства «Перун».

- Ты что, с цепи сорвался? - недовольно пробурчал патрон.

- Еще нет, но почти созрел для такого шага!

- Остынь! Чего тебе налить? Виски или воды?

- Лучше водки, - плюхнулся в кресло Глинский.

- Все сделал? - хозяин кабинета смерил его сердитым взглядом. - Документы в порядке? Договора подписаны?

- Вас только это интересует?

Ирбелин поднял на него полные холодного бешенства глаза.

- Ты никак белены объелся, парень! - процедил он сквозь зубы. - Хамишь? Какая муха тебя укусила?

- Цеце!

- Заметно. Я вот что решил. Жениться тебе пора, Жора! Засиделся ты в холостяках! Гормоны в голову ударили. Свобода, она не всем мужикам на пользу идет.

- Обе старушки мертвы, - отмахнувшись, брякнул Глинский. - Пока я по городу мотался, мне сиделка позвонила. Полина Прокофьевна тоже преставилась. Царствие ей небесное!

Он неумело, неуклюже перекрестился. Ирбелин положил руки на стол, уставился на него, не мигая. Ждал продолжения. Георгий Иванович оглянулся на дверь, наклонился и прошептал:

- Что-то тут нечисто…

- Ты в своем уме?! - возмутился патрон. - Что значит - нечисто?

- Ну, как бы это сказать… Вы приобрели здание, и жильцы один за другим покидают этот мир! Не удивлюсь, если правоохранительные органы заинтересуются…