Только на одну ночь (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не оправдывайся.

Антон все-таки сел и, подняв с пола джинсы, надел их. Уходить он вроде не собирался, ибо джинсы натянул на голую задницу, но находиться рядом со мной ему явно было не комфортно.

— Строго говоря, я от тебя ничего не ждал, ты мне ничего не обещала, — фальшивость его бесстрастности зашкаливала. Вышел — и пропал, затих, потерялся где-то там в тишине моей квартиры. И темнота окутала меня, будто намекая, что стоит ему уйти — и я останусь уже наедине с собой, с пустотой, и с болью. Это было паршиво — использовать для дальнейшей жизни такой вот эмоциональный костыль, искать спасение от одной боли в этих новых странных даже не отношениях, так, одной локальной войне, то и дело скатывающейся в горизонтальную плоскость. Но ведь я же получала удовольствие от этой войны, так? Получала. И от горизонтальной плоскости в общем-то тоже. И сейчас — я не буду Антона удерживать, я не буду дёргаться, если он снова вернется к своим девочкам из списка, я всего лишь усмехнусь и прижгу ссадину на душе спиртом, а потом пойду дальше. Но если он хочет продолжать… Возможно, я не так уж и против. Мне с ним неожиданно неплохо. Он давал боль, он давал секс, он давал возможность с ним воевать, выплескивая копящуюся в груди горечь. И терять это все только потому, что я сама лузер и умудрилась накосячить — я не хочу.

Антон нашелся на моей кухне, стоял себе и курил у приоткрытого окна, пуская табачный дым в темное звездное небо. Я прижалась лбом к широкой спине. Вот так не так пусто. Большой горячий медведь, прости меня. Знаю прекрасно, что нифига приятного не чувствуешь, когда вот такое происходит.

— Не уходи, — это я произнесла и виновато, и просяще. Мне действительно этого не хотелось. А он имел право, ага.

— Да толку, — Антон выдохнул это почти с ненавистью. — Чтобы завтра снова караулить тебя у подъезда? А я буду. Ты хуже белой горячки.

Что я могла на это сказать? Только “прости”, и оно-то вышло какое-то неловкое. Это же было почти признание. И я в него даже слегка поверила.

— Простить… — тихо повторил Антон, и я поняла, что нет, это вряд ли. Впрочем иначе и быть не могло. Доминанты не прощали, Доминанты воспитывали. Хм.

Когда мои пальцы сжались на пряжке ремня Антона, он не шелохнулся. Но промолчал, не остановил, будто ждал именно этого. А вот когда я вытянула ремень из шлевок — Антон напрягся. Будто не ожидал. А чего ожидал? Что я сама потащу его в постель, чтобы там убедить, что у меня на уме только он? А вышло ли бы это искренне? И помогло ли бы? Было бы достаточно?

А так…

Ремень я вложила в его ладонь.

— У меня вечность не было наказаний, — сообщила со вздохом, — поэтому болевой порог подрасхлебался, много не выдержу. Стоп-слово “лотос”. Ремень — бьет сильно, ощущение от этой боли меня не прет, так что воспитательный эффект будет что надо.

Ну вот собственно и все. Больше мне сказать нечего и предложить в общем-то тоже. Если это его не устроит — увы, придётся, значит, ему как-то взять и пережить.

Кажется, на пару минут Антон перестал дышать. И вообще не двигался ни единым мускулом, так и стоял, с недонесенной до рта сигаретой.

— Я тебе не предлагал этого, — тихо выдохнул он, разворачиваясь и глядя прямо на меня. Руки сжались на моих плечах, я инстинктивно подалась к нему ближе, стремясь оказаться поближе к его коже.

— А я предлагаю, — пожала плечами я. — Ты же хочешь, так?

Он снова не ответил, но я по глазам видела — он хотел. И я, подчиняясь этому взгляду, чуть отстранилась и опустилась все-таки на колени у его босых ног. Существовали негласные правила игры, и я их нарушила, значит, должна понести наказание.

Антон сжал ремень в пальцах плотнее, глянул на меня сверху вниз, а потом… потом тихонько застонал и уселся на пол, оказываясь на одном уровне со мной.

Честно говоря, я на это встряла. Я первый раз видела такую реакцию. Я же более чем открытым текстом предложила отношения с темой, я бы не отказалась познакомиться с Антоном в качестве Верхнего, тем веселее было бы нарываться, а он… Его не прельщает быть моим Верхним? Ну знаете ли…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты чокнутая, — прошептал Антон. — Ты по-настоящему чокнутая.

— Но ведь это тебе компенсирует, — я пожала плечами, — по-настоящему. Так почему нет?

— Я не он, — отрывисто откликнулся Антон, прямо глядя на меня. — Не твой Алик. Не Твоё Все.

Мир на секунду задержал дыхание, а потом выпустил воздух вместе с болью одним хриплым выдохом.

— Быть им и не нужно, — произнесла я, выдержав его взгляд. — Я не ищу второго Алика. Мне достаточно Антона.

— Ты меня почти не знаешь, — Антон недовольно скривил губы, запрокидывая голову и прикрывая глаза.

— Я за тебя замуж не собираюсь. И долго, счастливо и трое детей мне от тебя не нужно. А в том, что мне нужно — я готова тебе довериться.

— Зря, — его голос звучал отрешенно, и вообще было ощущение, будто он не со мной разговаривал, а собственный смертный приговор зачитывал. — Я ведь ни разу не Антон, Свет.



Глава 20. Признающийся

Света открыла рот. Потом закрыла его, явно пытаясь сообразить сама, но кажется, такой идиотской интриги даже такая умница как она не могла придумать. Ну… На то Эд и сделал ставку в свое время.

— Это как? — наконец сдалась девушка. — Не Антон? Ну и кто ты в этом случае? Или тебе просто не нравится, когда во время сессий к тебе обращаются по имени?

Эд прикрыл глаза, выпустил из пальцев ремень и отодвинул его в сторону подальше. Он бы и хотел сделать вид, что все так просто.

Что у Светы отлично получалось — так это взрывать мозг. Так, чтобы он растекался тонким слоем по внутренним стенкам черепной коробки. Сегодня — аж дважды.

Первый раз практически вероломным: «Прости меня…», когда Эд секунд десять затыкал в себе ненависть к собственному отцу. В конце концов, именно отец вот этой безумной хрустально-прозрачной верной любви действительно заслуживал. А Эд… Ну да, ему как и всегда, с его-то алчным эгоизмом хотелось забрать самое лучшее себе, вопреки тому, что ему-то как раз это лучшее не светило изначально.

А второй раз — Света подбила его с ремнем. И глядя на неё у собственных ног — Эда переполнял лютый голод, ведь он с ума сходил от желания видеть именно её именно вот так. Она сдалась. Она согласилась стать Нижней, по крайней мере, сейчас. Но… Она вложила ремень в руки не Эду. Антону. Антону Неберту. И вот тут уже начиналась шизофрения, тут Эд ревновал и ненавидел уже свое альтер-эго. Смолчи он сейчас — и от маски Антона уже было бы не избавиться. Но рано или поздно правда бы выплыла. Эд нет-нет, но влетал в какие-нибудь СМИ. Так что лучше сейчас и сам, чем какая-нибудь бывшая саба сдаст Свете его настоящее имя.

Тишина дышала Эду в спину. В кармане джинс жгли бедро паспорта. И фальшивый, и настоящий — их Эд вынул из пальто, когда доставал сигареты. Можно было просто протянуть их Свете. Но… Нет, это было слабо. Заварил эту кашу Эд своими усилиями, и перекладывать какие-то неприятные моменты на бумажки было отвратительной идеей.

— Включи свет, — произнес Эд. В темноте признаваться было так себе идеей. Эд не заслужил этого интимного полумрака, приглушающего тона. Пусть уж смотрит в глаза этой правде.

Света хлопнула в ладоши, не меняя положения тела. Загорелась люстра под потолком. И Она предстала перед Эдом во всем своем восхитительном великолепии.

Голышом. На коленях. Подставленная свету.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пришлось снова закрыть глаза и напомнить себе, что нет, один раз ты уже сегодня сорвался, Эдик, сейчас нельзя. Одно наказание, пусть даже которое она сама предложила, и дело станет настолько плохо, что не поможет уже ничто.

Но это тело, раздери её черт…

— Антон?

— Не Антон, — Эд вздохнул и открыл глаза, твердо глядя Свете в лицо. — Козырь. Эдуард Александрович. Эд.