Отклонение от нормы - Джон Уиндем

Для нас все было так же спокойно и безмятежно, если бы не Петра.

Однажды в июне, жарким, погожим днем, вдохновившим ее на очередные проказы, она ухитрилась сделать сразу две вещи, которые ей строго-настрого запрещались. Во-первых, она одна выехала на своем маленьком пони за пределы нашей фермы. Во-вторых, ей и этого показалось мало, и она поскакала не по равнине, а в самую чащу леса.

Леса вокруг Вакнука, как я уже говорил, были в общем-то не такие уж страшные. Но осторожность, как известно, еще никому не вредила. Дикие коты редко напали на человека, но все равно ходить в лес без оружия мы остерегались. Можно было наткнуться и на более крупного зверя, забредшего сюда из Джунглей.

Петрин зов возник так же неожиданно и с той же страшной силой, как и в прежний раз. Правда, сейчас в нем не было такого панического ужаса, как прошлым летом, но тревога и отчаяние, возникшие от крика Петры, были очень болезненны. Петра явно не контролировала себя, вообще не отдавала себе отчета в том, что делает. Она просто посылала сгусток эмоций, и эти эмоции охватывали всех, кто был способен ее сигнал воспринять.

Я попытался связаться с остальными и сказать, что уже бегу на помощь, но не смог пробиться даже к Розалинде. Мои сигналы не пропускала какая-то огромная помеха: это трудно объяснить… Ну, как если бы человек пытался реагировать при каком-то страшном шуме или пытался разглядеть что-то сквозь густой туман… А главное, этот сигнал не давал никакого представления о том, что, собственно, произошло. Он походил на нечленораздельный крик о помощи. Я уверен, что она не понимала, что делает, – получалось это чисто инстинктивно…

Я выскочил из кузницы, где работал, забежал домой за ружьем, которое висело у нас рядом с входной дверью, и ринулся к конюшне. Единственное, что было ясно в крике Петры, это направление, и через несколько секунд я уже мчался, сломя голову, на оседланной лошади туда, куда неудержимо влек меня зов сестренки. Выехав в поле, я, не колеблясь, хлестнул коня и устремился к Западному лесу.

Если бы Петра хоть на минуту перестала вопить, я бы успел связаться с остальными и дать им знать, что нет нужды всем спешить на помощь. Тогда, быть может, обстоятельства сложились бы иначе… Но она орала, не переставая, как сирена, и мне не оставалось ничего другого, как побыстрей разыскать и успокоить ее. Как назло, мы наскочили на кочку, я вылетел из седла, и какое-то время ушло у меня на то, чтобы поймать испуганную лошадь. В лесу дорога была более укатанная, и я довольно долго мчался по ней, пока вдруг не понял, что удаляюсь в сторону от Петры. Я повернул назад и стал искать другую тропинку, чтобы ехать прямо по направлению крика. Наконец, я нашел почти заросшую тропку и поскакал по ней, теперь уж точно в правильном направлении, то и дело раздвигая ветки деревьев, цепляющиеся за одежду. Вскоре тропка стала пошире, и примерно через четверть мили я выехал на широкую просеку.

Я не сразу увидел Петру, сперва мне бросился в глаза ее пони. Животное лежало на боку с разорванным горлом. Над ним, жадно вырывая куски кровавого мяса из его глотки, склонился зверь – самый жуткий мутант из всех, которых я до сих пор встречал в нашем лесу. Он был весь рыжий, с двумя отметинами – желтой и темно-коричневой – на боку. Его лапы были покрыты клочковатой шерстью, передние – с огромными когтями – были все в крови. Длинная шерсть свисала у него с хвоста, и это делало хвост похожим на гигантское перо. Морда у него была круглая, а глаза – как осколки желтого стекла. Уши широко расставлены, носа почти не было. Два громадных клыка выпирали из нижней челюсти.

Я осторожно стал снимать с плеча ружье. Это движение привлекло внимание зверя. Он повернул ко мне свою страшную, оскаленную морду и молча уставился на меня. Кровь несчастного пони стекала с его раскрытой пасти на землю… Гигантский хвост стал мотаться из стороны в сторону. Я уже приподнимал ружье, как откуда-то сбоку вылетела стрела и впилась в глотку этого монстра. Он подпрыгнул в воздух и тут же опустился на все четыре лапы, не отрывая от меня желтых, горящих жутким огнем, глаз. Лошадь подо мной испуганно рванулась в сторону, я от неожиданности нажал курок, и выстрел пропал даром. Но прежде чем зверь успел прыгнуть, две новые стрелы вонзились ему в бок и темя. Секунду он стоял неподвижно, а потом рухнул замертво.

Из чащи выехала Розалинда с луком в руке, с другой стороны появился Мишель – тоже с луком наготове. Он не спускал глаз с мертвого зверя. Отчаянный вопль Петры не утихал.

– Где она? – вслух спросила Розалинда.

Мы оглянулись и увидели крошечную фигуру девочки на верхушке молодого деревца, метрах в трех от земли. Она сидела на ветке, обеими руками держась за ствол. Розалинда подъехала к дереву и крикнула ей, что опасность миновала. Но Петра по-прежнему мертвой хваткой держалась за ствол дерева. Видимо, она была так потрясена случившимся, что ничего не соображала. Я слез с лошади, взобрался к Петре наверх и осторожно передал ее на руки Розалинде. Та усадила ее перед собой в седло и стала успокаивать, как могла, но Петра не отрывала глаз от растерзанного пони и, казалось, ничего не слышала. Ее отчаяние, которое все мы чувствовали, как свое собственное, стало еще нестерпимее.

– Мы должны заставить ее замолчать, – сказал я вслух Розалинде. – Иначе она созовет сюда всех остальных.

Убедившись, что зверюга мертва, Мишель подошел к нам. Он с тревогой смотрел на Петру.

– Она просто не понимает, что делает. Все равно как другая кричала бы от испуга во весь голос. Так и она кричит, только мысленно… Лучше уж она кричала бы вслух, – вздохнул он и добавил: – Давайте уведем ее подальше от этого пони.

Мы немного отъехали в сторону, чтобы кусты заслонили тело мертвого пони от глаз Петры. Мишель попробовал тихонько заговорить с Петрой, стараясь успокоить ее, но она, казалось, ничего по-прежнему не слышала, ничего не понимала, и страшный крик ее не ослабевал.

– Может, нам попробовать по-нашему? – предложил я. – Только все вместе. Ну? Готовы?

Мы напряглись одновременно, но это вызвало лишь секундный перерыв в воплях Петры, а потом все началось снова.

– Хватит. Вы же видите, ничего не выходит, – сказала Розалинда и отключилась.

Мы стояли втроем и беспомощно переглядывались, не зная, что предпринять. Характер Петриного крика теперь немного изменился: ощущение страха стало слабее, но горе ее было ужасным. Она начала рыдать вслух. Розалинда обняла ее и прижала к себе.

– Дайте ей выплакаться. Это снимет напряжение, – сказал Мишель, – и может быть, все стихнет.