Раб лампы - Наталья Андреева

— Содержать! А на какие шиши? Ты привыкла жить хорошо. Мне теперь что — расшибиться в лепешку, чтобы тебе угодить?

— По-твоему, Алик, если жена потеряла трудоспособность, ее следует бросить?

— Я этого не сказал, — буркнул Дере.

— Но ты только и ждешь, когда я вновь приступлю к работе! А если я не могу?

— Доктор сказал, через месяц это пройдет.

— Рана заживет. А душа?

— Давай-ка без пафоса. — Дере поморщился.

— Во мне что-то сломалось. Я не хочу работать.

— Это щенок виноват!

— При чем здесь Сеси?

— С него все началось! Ты стала ваять откровенный кич и превратилась в глупую бабу. Размякла, слюни пустила. Ты! Женщина, которую я так уважал!

— Думаешь, ты достоин уважения? На твоих глазах я живу с любовником! А ты это терпишь!

— Потому что я люблю тебя!

— Ложь! Ты деньги любишь, которые я зарабатываю!

— Я! Я их зарабатываю!

— Почему же ты тогда отказываешься меня содержать?

— Тебя! Но не твоего щенка!

— Ах, вот что тебя задевает! Сеси! Его присутствие в моем доме!

— В нашем доме!

— Я завтра же подам на развод! Мне все это надоело!

— Ну же, Дуся… Не будем ссориться, — сразу сдулся Дере. — Вот увидишь: все наладится.

Она тоже устала. В конце концов выбор сделает Давид. Один из двоих сядет в тюрьму за покушение на нее. А другой останется. Расследование когда-нибудь закончится.

Этой ночью она долго лежала без сна. В холле, за дверью, расположился Давид. Ей отчего-то не спалось. Лежала на спине, как велел лечащий врач, бессмысленно глядела в потолок. За стеной была спальня Сеси. Вдруг она услышала голоса. В холле, за дверью. Один из них принадлежал Давиду. Она прислушалась.

— Куда?

— К ней.

— Нельзя.

— Почему?

— Потому что нельзя!

— Я сам спрошу.

— Нельзя.

— Да пусти ты!

Послышалась возня. Маргарита невольно улыбнулась. Сто к одному, что Сеси потерпит сокрушительное поражение… Так и есть.

— Иди спать, мальчик, — добродушно сказал Давид.

— Да может, я ей нужен!

— Она бы об этом сказала.

— Вот я и хочу спросить.

— Она спит.

— Да ты-то откуда знаешь?

— Человек зашел в спальню и закрыл за собой дверь.

— Типичная логика военного! А может, она не спит, ждет меня?

— Она бы об этом сказала.

— Ты что — тупой? Она же женщина! Она тебя стесняется!

— Она бы об этом сказала.

Маргарита закусила губу, чтобы не рассмеяться. Давид — прелесть! Все аргументы Сеси разбиваются о его железную логику. Так же как попытки пройти в ее спальню — о его мощную грудь. Кто сказал, что он тупой?

Ругаясь, Сеси ушел в свою комнату. Поле боя осталось за Давидом. Сеси тоже прав. Пока охранник за дверью, в холле, в ее спальню никому нет хода. Она и в самом деле стесняется. Тут либо дудочка, либо кувшинчик. Либо жизнь, либо любовь. Дере, по крайней мере, ведет себя достойно. Не пытается прорваться к ней в спальню и отстоять супружеские права. Плетет интриги, но свое тело как самый веский аргумент не использует. Но и сравнение не в его пользу. Вот тело Сеси — это да! Это аргумент!

Она со стоном перевернулась на бок и заставила себя думать о раненом плече. Никаких плотских радостей. В холле послышался какой-то шорох. Она сообразила, что Давид подскочил к двери. Должно быть, уловил ее стон. Ну и слух у него!

— Все в порядке, — отчетливо сказала она.

В ответ не раздалось ни звука, но она почувствовала, что от двери Давид отошел. С такой охраной ей ничто не страшно. Она успокоилась и уснула.

Но на четвертый день ее покой был нарушен. Утро началось как обычно. Давид сварил манную кашу. Добавил в нее изюма и ванили — получилось очень вкусно. Даже Альберт Валерианович уплетал манку за обе щеки. Она знала, как Дере следит за собственным весом, и не удержалась:

— Алик, это же куча калорий! Остановись!

— Завтрак съешь сам, — возразил Дере.

— Тогда я рассчитываю получить на ужин двойную порцию, — хмыкнул Сеси.

— А обед ты разделишь с Давидом? — улыбнулась она.

Дере покосился на квадратного телохранителя, но ничего не сказал. Потом он, как всегда, улизнул с кухни первым, чтобы не мыть посуду. Сеси явно ждал момента, чтобы остаться с ней наедине. Она поняла и сказала:

— Давид, вы свободны. Завтрак был замечательный! Но мыть посуду — дело Сеси. Идите в сад.

Когда телохранитель неслышно удалился, она спросила:

— Ну? Что ты хотел мне сказать?

— Это нечестно!

— Что именно?

— Он не пускает меня в твою спальню!

— Сеси, мы же договорились. У меня болит плечо.

— Но я хотел просто поговорить!

— Говори.

— Знаешь, ночью у меня получается лучше.

— Это я помню.

— А как нам было хорошо, помнишь? — оживился он.

— Да.

— Вот бы повторить!

— Как?

— Поехать куда-нибудь. Вдвоем. Ты и я. Номер в шикарном отеле. Пляж. Ночная дискотека, — размечтался Сеси. — Как все было хорошо! Мы с тобой были так счастливы!

— Ты забыл, что помешало нашему счастью, -тихо напомнила она.

— И ничего нельзя сделать? — Сеси заглянул ей в глаза. — Ева?

— Скажи мне правду. Ты же хотел поговорить.

— Какую правду?

— Всю. С самого начала. Чем тебя шантажирует Клара. Почему ты так боишься милиции. И что прятал в моей спальне под кроватью. Я уверена: там этого больше нет. Я проверяла. Ты сделал уборку. Пыль на шкафу осталась, а вот под кроватью чисто. Там стояла какая-то коробка. А что в коробке?

— Ева…

— Нет, ты не увиливай.

— Это не мое! Честное слово!

— А чье?

— Я не могу тебе сказать.

— Почему?

— Потому. С меня взяли слово. Если я скажу…

— Ну хватит! Ты опять врешь. Ты влип в историю, и потому торчишь в моем доме. Выжидаешь. А еще жалуешься на Давида! И правильно, что он не пустил тебя в мою спальню!

— Ты еще пожалеешь! — пообещал Сеси. -Когда все закончится, ты раскаешься, что так со мной обращалась! Ты еще прощения будешь просить!

— Сеси, повторяю: я тебя не держу. Не нравится — уходи.

Она развернулась и вышла из кухни. Надо срочно глотнуть свежего воздуха. Срочно! Какое утро испорчено ссорой! Лето в разгаре, солнце в зените, сад в цвету. Ее любимицы, крупные ромашки, расправили белые юбочки и кокетничают с пионами, красующимися на соседней клумбе. Поздний сорт, белые лепестки, кремовая сердцевина. Она пригляделась. Там, где бьется кремовое сердце цветка, сидит мохнатая пчела. Не повезло ромашкам. Сладкий нектар возлюбленных-пионов достанется не им. Букет, что ли, собрать? И поставить его в высокую вазу. Нет, лучше в кувшин. Глиняный кувшин, белый, с синими цветочками. Из дома привезла, из родной деревни. Эмаль местами облупилась, от горлышка кусочек откололся. Нынче это называет модным словом «винтаж». «Где вы достали такую прелесть, Маргарита Ивановна?» Достала! Дома, в чулане откопала. Да, надо поставить кувшин на видное место, на террасу. А в нем ромашки. Мило и просто.

— Маргарита Ивановна?

— Да, Давид?

— Поговорили?

— Поговорили. — Она вздохнула.

— Я что-то сделал не так?

— Все так.

Она опустилась в шезлонг.

Обычно Давид занимал позицию неподалеку, но старался не маячить перед глазами. Сидел за спиной или сбоку. Однако сейчас он не спешил отойти. Напротив, придвинулся к ней вплотную. Она почувствовала терпкий запах его пота: на улице было жарко, а Давид был мужчиной крупным и быстро и обильно потел.

— Если я делаю что-то не так…

— Я бы об этом сказала.

Он понял и улыбнулся.

— Как думаешь: муж или любовник? — спросила она, догадавшись, что настал момент для откровений.

— Пока не знаю. Оба подозрительны.

— Я вижу, ни Сеси, ни Альберту Валериановичу ты не симпатизируешь.

— Я должен быть беспристрастным.

— Чем тебе Дере не нравится?

— Мелочен, суетлив, раздражителен. Хотя голубоглазый юноша мне не нравится еще больше.

— Что такое?

— Но ведь он альфонс.

— Профессия не для настоящего мужчины? -улыбнулась она.

— Мужчина? Он?

— Ты не женщина, Давид. Тебе этого не понять.

Она и не заметила, как перешла на «ты».

— Это ваше с ним дело. — Давид пожал широченными плечами. Но не удержался: — Ведь вы умная женщина, Маргарита Ивановна!

— По-твоему, умной женщине не нужен секс? Она выше всего этого? Я двадцать лет так думала. Что плотские радости не для меня. И вот чем все это закончилось!

— Это ваше с ним дело, — повторил Давид. -Я не об этом хотел поговорить.

— О чем же? — беспечно спросила она.

— За домом следят. Только тихо, — предупредил он, отметив напряженность ее позы. — Не делайте резких движений. Берегите плечо. Я рядом, ничего не бойтесь. Я вас закрываю. Если бы существовала опасность, я бы не позволил вам сидеть в саду.