Аистов-цвет - Агата Фёдоровна Турчинская

будет базар. Там в воскресенье ой как много, много всего! Вот заработаю денег и куплю себе что захочу, — Федорко от радости прыгнул с котелком через камень, и суп расплескался. Недолго думая, сел на улице и принялся вылизывать. Потом откинул крышку и хотел хлебнуть из котелка, да только взглянул с грустью и опять закрыл.

— Мама узнают и скажут, — лизал по дороге. А они слабые, сварить свежую еду не могут, а тато работают, им надо горячего.

Пошли дальше. Уже миновали базар и зашагали по Почаевской улице, чтобы потом свернуть на Юрковскую. Да Федорко вдруг спохватился, поставил котелок и сказал:

— Посиди здесь. Мама сказали купить для тато булку, а в лавках, что возле нас, дороже.

Федорко побежал и через минуту вернулся с булкой.

— Одна копейка будет мне, я булку купил дешевле, — он хитро подмигнул.

— Бежим, а то еще опоздаем и тато уйдут работать голодные. У них только десять минут перерыва, чтобы поесть. Как опоздает хоть на столечко, — и Федорко показал на пальце, — так им и заплатят меньше.

Уже начиналась Юрковская улица, и глиняные косматые горы с глубокими рвами, полными воды, будто кивали им навстречу своими вершинами.

Иванко шел и все время завидовал, что у Федорка есть тато, что тато работает и потому Федорко знает много такого, чего не знает Иванко.

— Вон видишь — горы. Из них делают каменные дома. — Говоря это, Федорко становился серьезным. — А знаешь, что на тех горах?

— Что?

— Земля. Такая глиняная. Из нее делают кирпичи, а из кирпичей эти дома. Вон видишь, стоят рядами, как солдаты. Это все из глины.

С одной стороны — глубокие овраги, а в них зеленая вода. С другой стороны — пустырь. А посредине — Юрковская улица, словно змея тянется на гору.

Уже виднелись хаты, совсем не похожие на те каменные дома, мимо которых проходили дети.

— Мы живем в шестьдесят седьмом номере, и я всегда нахожу, — хвалился Федорко.

Миновали первые хаты. Покосившиеся, с ободранными стенами, с окнами, заставленными фуксиями, геранью, они были похожи на куликовские хаты.

— Это и есть Юрковская?

Из дворов выбегали свиньи, собаки, пахло навозом и отхожим местом, а на улице лежали кучи мусора. Но за этими хатками лысели горы, из которых делали каменные дома, целые города, и мечты Иванка летели туда. Ему хотелось коснуться этих гор, набрать в руки земли и почувствовать ее силу.

— А таких, как я, принимают туда на работу?

— Э-э, туда не принимают и таких, как я!.. — отвечал важно Федорко. Они уже входили в красные ворота. Прошли каменистым взгорбленным подворьем к низенькому дому.

— Там живем мы, а в соседнем — Даниляки. А в том большом, — Федорко показал на дом, что фасадом выходил на улицу, — там живет хозяйка. А лошади у нее!

Чтобы ярче показать, какие они, он присвистнул в два пальца. На свист выбежали Василина и Стефанко.

— Мама все спрашивают, вернулся ты или нет, мы есть хотим.

Василина подбежала к котелку. Хотела снять крышку, посмотреть.

— Ничего вам не дам, все отнесу отцу, потому как они работают, а вы что? — Федорко важно вошел в хату, а за ним Иванко. Маленькая хата была завалена тряпьем, замусорена соломой, сеном.

Из мебели не было ничего. Проциха лежала на полу и кормила грудью ребенка.

Когда Федорко вошел, велела быстренько достать миску и налить супу детям, а что останется — нести отцу.

— А ты отломи себе кусочек булки и съешь по дороге, надо спешить к тато.

Но Федорко булки не отломил, только строго приказал детям, чтобы всего не поели и оставили ему. Схватив ложку, котелок с супом и дав Иванку нести булку, крикнул:

— Бежим! — И двое мальчишек в рваных штанишках побежали, отдуваясь, вверх по Юрковской.

Начинал гудеть гудок.

Когда Федорко и Иванко вбежали в ворота кирпичного завода, что на Глыбочицкой улице, пот серыми полосами стекал с них и рубашки прилипали к телу. Рабочие, выпачканные в глине, расположившись на земле в холодке, доедали свои убогие завтраки.

Иванко делалось грустно, когда смотрел на худые, изможденные лица, на подернутый пылью и глиной черный хлеб, который мозолистые, грязные руки торопливо совали в рот. Но когда Иванко увидел Проця, лежавшего на траве в ожидании Федорка, ему стало почему-то страшно.

Проць до того исхудал, что стал даже будто длиннее, а лицо, где остались только кожа и кости да большие запавшие глаза, было как у мертвеца.

Увидев детей, Проць поднялся. В тени листвы глаза его темнели, как ямы.

Ничего не говоря, Проць хмуро взял котелок из рук Федорка и торопливо стал есть. Мальчики молча сели рядом и следили за ложкой, что хлюпала то в котелке, то во рту Проця.

— Ты, Федорко, уже ел?

Федорко склонил голову и ответил тихонько:

— Нет.

Тогда отец отломил кусочек булки.

— Поделитесь с Иванком.

Руки Проця тоже были в глине, глина была в его усах, на голове, и Иванку почему-то так стало жаль своего соседа Породько, словно здесь сидел его родной тато.

Проць допил остаток супа и поднялся, чтобы идти работать. Федорко хотел расспросить его про завод, но тато, хмурый, молча отошел.

— Мы спрячемся здесь и посмотрим сами, — подмигнул Федорко товарищу.

Они перелезали через глубокие глинистые рвы и среди глиняных насыпей и штабелей кирпича пробирались к заводу. Если кто-нибудь из рабочих, перевозивших или переносивших кирпич, приближался, дети приседали и прятались за кучи глины, а потом опять, приседая, пробирались дальше. Но надо же случиться такому: оба поскользнулись и свалились в ту самую яму, откуда рабочие выбрасывали глину. Выбрались с помощью чужих рук, получив хороших гостинцев в спину.

Черная труба кирпичного завода дымила и настраивала детей на новые затеи.

— А ты знаешь, Иванко, ведь глину жгут, а потом получается вот что! — Федорко показал на кирпич.

— Вот так ее бросают на огонь. — Федорко набрал горсть и швырнул в сторону.

— Давай возьмем глины и попробуем! — Иванко взял комок красной земли и с уважением смотрел на нее. Он никак не мог постичь: где же предел человеческому уменью? Мял землю в руке, а в мыслях его уже росли дома, заводы, города.

— Наберем в котелок! — согласился Федорко.

Набирали глины в котелок, в карманы и оглядывались, не следит ли кто за ними, чтобы отобрать у них эту особенную землю. Потом, пригибаясь, шли, тащили по земле полный котелок глины, потому что был он очень тяжелый. Кто-то из рабочих крикнул, пугнул детей, и они бросились бежать. Домой на Юрковскую пришли измученные, вымазанные в глине, с