Ударный рефлекс - Сергей Зверев

Плановое совещание завершилось лишь после обеда. Присутствующие, неловко отодвигая стулья, двинулись прочь из кабинета. Последним к двери подошел Юрий Александрович Патрикеев. Генпрокурор, промокнув вспотевшую плешь огромным носовым платком, панибратски взял его под руку.

– Останься на пару минут...

Беседа, как и предполагал Патрикеев, касалась Ильи Корнилова.

– Я внимательно прочитал твою докладную, – произнес хозяин кабинета. – Хорошо, пусть будет по-твоему. Пусть этот Корнилов... никакой не маньяк.

– Я проверил его показания, и все сошлось. Главное – ту официантку убили за несколько дней до того, как Корнилов приехал в Ялту.

– Но ведь его опознала та девочка из Ливадии! – напомнил генпрокурор.

– Могла и ошибиться, – прищурился следователь. – Она ведь и сама до конца не была уверена, что это действительно он. А потом – на нее давили директор школы, милиция, папа...

– А как тогда объяснить зверское убийство дочери Азаренка?

– Очень просто, – спокойно парировал Патрикеев. – Пока Корнилов находился в следственном изоляторе, никаких нападений не было. Скорее всего, настоящий маньяк просто залег на дно, выжидая, как дальше повернется дело. И тут Корнилов убежал из больницы. Информация об этом бегстве несколько дней подряд крутилась во всех крымских средствах массовой информации. Маньяк понял, что теперь можно не сдерживаться – ведь любое самое зверское убийство будет автоматически списано на беглеца.

– Но зачем он убежал, если действительно не виноват? – высказал генпрокурор главный аргумент.

– Не знаю, не знаю... Пока же, думаю, надо заняться поисками настоящего убийцы. И главную роль здесь должна сыграть очень приметная деталь – отсутствующий большой палец на левой руке. Наработки у меня уже есть...

– Читал, читал... Врач-гинеколог, мясник с ялтинского рынка и какой-то шмендрик из военно-патриотического клуба.

– Пока наиболее подходящий кандидат – мясник с рынка, – сообщил следователь. – Совпадает абсолютно по всем приметам. Высокий, светловолосый, имеет водительские права. Кстати, у его соседа есть белые «Жигули», которыми мясник вполне мог воспользоваться. А главное – специальность. Я с паталогоанатомами говорил, так они утверждают, что маньяк разделывал трупы на удивление грамотно. Пока наши коллеги из милиции установили за ним наружное наблюдение, но ничего подозрительного не заметили. Как говорится – ждем развития событий.

Генпрокурор откашлялся, утер платком вспотевшее лицо.

– Ну, жди... А хочешь, я тебе расскажу, как будут дальше развиваться события?

Патрикеев взглянул вопросительно:

– Как?

– Милиция рано или поздно вычислит Корнилова, где бы он ни прятался. И пристрелит при попытке сопротивления. После убийства дочери Азаренка терпеть такое безобразие в Крыму никто не будет. Да и сезон на носу... Тут уж не до восстановления справедливости. На кону бюджет Крыма. А какие деньги тут крутятся и чьи именно – ты и без меня прекрасно понимаешь.

– Так ведь на те же грабли наступаем! – уныло протянул Патрикеев. – Допустим, Корнилова пристрелят при попытке сопротивления. А настоящий маньяк тем временем будет разгуливать на свободе. Вновь жертвы, кровь, страх выйти на улицу с наступлением темноты... Как тогда все это будем объяснять?

– Я это и сам понимаю. Но такое решение принято на самом верху, – генпрокурор многозначительно посмотрел на потолок. – Успеешь вычислить маньяка за это время – честь тебе и хвала. Не успеешь – как говорится, не обессудь...

Угрызения совести – это вовсе не досужие домыслы моралистов и не тема родительских нравоучений. Это бессонные ночи, сбившаяся на пол простыня, влажная от слез подушка и извечный вопрос: «Как же я так могла!..»

Ученица ливадийской школы-интерната санаторного типа Катя Круглова познала эти самые муки в полной мере.

Чувство жгучего стыда за свое малодушие пришло к ней не сразу. Еще несколько дней назад, сразу же после опознания «маньяка» в ялтинском ГОВД, девушка была искренне счастлива тем, что все неприятности позади, что папа наверняка будет доволен, что теперь ей больше не придется краснеть. Девушка совершенно не задумывалась о судьбе молодого человека, которого опознала как «маньяка». Яркое солнце, легкий бриз с моря, обещание папы отправить ее на все лето на какой-нибудь модный курорт... При чем тут какой-то мужик, который теперь томится в тюрьме? Тем более даже следователь из прокуратуры ее похвалил: сказал о «неоценимой помощи следствию», с чувством пожал руку и, приказав милицейскому сержанту отвезти девушку в поселок, строго напомнил: больше, мол, по вечерам никуда не ходи, а если уж так курить приспичит, то запасайся сигаретами загодя. И вообще – постарайся забыть тот кошмар, который тебе, девочка, пришлось пережить.

И она действительно старалась забыть... Уже спустя несколько дней Катя вспоминала поездку в белых «Жигулях» как нечто далекое и ирреальное, словно приключенческое кино в чужом пересказе. Однако спустя несколько дней ее впервые кольнули угрызения совести. Она наслаждается жизнью, готовится к каникулам, а тот несчастный и вроде бы симпатичный парень сейчас в тюрьме. Наверное, его расстреляют или сошлют на урановые рудники... Как там в милиции с маньяками поступают? И произойдет это из-за нее, Кати Кругловой. Из-за ее желания угодить папе и поскорее обо всем забыть...

Визитка следователя по особо важным делам лежала в Катином портмоне. Несколько раз девушка набирала на мобильнике его номер, но в самый последний момент сбрасывала. Как знать – может быть, теперь ее будут таскать по ментурам-прокуратурам «за дачу ложных показаний»? Или даже посадят за это в тюрьму?

Однако время шло, и угрызения совести постепенно перевешивали перспективы получить неприятности «по полной». Возвращаясь невольно к событиям того страшного вечера, Катя лишний раз убеждалась: а ведь высокий русоволосый парень, на которого она показала в милиции, ничуточки на маньяка не похож: хорошенький такой, высокий, стройный, симпатичный... Плохо ему теперь, наверное, в тюрьме сидит, холодную баланду хлебает...

Катя стала задумчивой и рассеянной. Она начисто забросила учебу, на уроках отвечала невпопад. Девушка, еще недавно такая живая и общительная, игнорировала абсолютно все: подруг, мальчиков, любимые журналы, Интернет, косметику... Но хуже всего было по ночам. Жертва оговора снилась ей постоянно: худой, бледный, в наручниках, со стеклянным взором и худыми, как у скелета, руками. Именно это худоба почему-то больше всего поражала Катю.

В конце концов желание помочь оклеветанному ею молодому человеку постепенно перевешивало все возможные неприятности. И она решилась...

Глава 19

Ни в одном другом крымском городе чванливая показуха и неприкрытая нищета не соседствуют так откровенно, как в Ялте. Роскошные коттеджи заслоняют собой убогие лачуги. Ржавые «Москвичи» катят по улицам вперемежку с лимузинами. А по вечерам в мусорных баках за фешенебельными ресторанами роются одинокие пенсионеры...

Несмотря на огромные деньги, вкладываемые в курорт, в Ялте немало заброшенных домов даже в самом центре, в трех минутах ходьбы от набережной. Дома эти производят пугающее впечатление: закопченные стены, черные глазницы выбитых окон, прохудившаяся кровля...

Один из таких домов, расположенных неподалеку от гостиницы «Таврида», и стал прибежищем Димы Ковалева. С первого взгляда могло показаться, что покинутое жилище, да еще с заколоченной дверью парадного – не лучшее местожительство для безногого инвалида. Не через окна же ему вовнутрь проникать! Да и с бытовыми удобствами ему, постоянно прикованному к «инвалидке», тяжеловато... Однако Митя, человек опытный, с первого взгляда оценил все преимущества этого дома перед другими местами.

Дом огорожен дощатым забором, за которым – мерзость запустения: сгнившая мебель, истлевшее тряпье, раскрошенный кирпич. Немного найдется любителей сюда лазить. Заколоченное парадное – не самое большое препятствие. Ведь вовнутрь можно проникать сквозь выдавленную дверь черного хода, спрятанную за густыми зарослями акации и потому совершенно незаметную для постороннего глаза. Для ночлега вполне годится небольшая теплая комнатка: кровати, правда, не наблюдается (владельцу инвалидной коляски какое-то время можно и без нее обойтись, проводя ночь на сиденье), зато есть стекла, журнальный столик и, что не менее ценно, действующий туалет со сливом и рукомойник.

Конечно, жизнь в заброшенном доме не сахар, но это все равно лучше, чем ночевать на скамеечке в Приморском парке, не говоря уже о милицейском приемнике-распределителе. Да и в плену у моджахедов, где Ковалев провел целых полгода, было гораздо хуже. А там, глядишь, и Оксана с Ильей объявятся. Не может такого быть, чтобы они о нем, Диме, не вспомнили!

Пока же ветеран северокавказских войн был вынужден нищенствовать на набережной. Достаточно лишь было встать на оживленном пятачке неподалеку от гостиницы «Ореанда» и положить на обрубки ног обувную коробку. Конечно же, сидеть в инвалидной коляске с коробкой на коленях было мучительно стыдно. Но другого выхода не было: как еще безногому человеку, без денег, документов и знакомых, выжить в чужом городе?..