Скандал - Аманда Плейтелл

Белинда поставила поднос на пол, а сама, проскользнув на кровать, прижалась к Джорджине и нежно обняла сзади. Поцеловала в шею, затем, запустив обе руки под сорочку, начала ласкать груди Джорджины, гладить и легонько пощипывать соски. Одна рука скользнула вниз и проникла в лоно, обрамленное мягким пушком. Белинда продолжала ласкать свою возлюбленную, тесно прижимаясь к ней, пока Джорджина не испытала оргазм.

- Белинда, ты просто чудо, - промурлыкала она, бессильно откидываясь на спину.

Наконец, расставшись с постелью, женщины покинули квартиру Джорджины и совершили непродолжительную пробежку по Гайд-парку.

- Я могу надеть одну из твоих белых теннисок? - спросила Белинда, когда они закончили принимать душ.

Еще одно преимущество иметь женщину в качестве партнера по сексу, подумала Джорджина. И оргазмы потрясающие, и шмотками меняться можно.

В полинялых джинсах Левис 501, туго обтягивающих соблазнительный задик, и в белоснежной тенниске Белинда выглядела сказочно. В самом дорогом и изысканном костюме "от кутюр" она не выглядела бы лучше.

Летний день выдался погожим и жарким. Выйдя из дома, женщины направились к автомобилю Джорджины, предмету её обожания и гордости. Жемчужно-белый "мерседес-280L", кабриолет, она искала, кажется, целую вечность. Джорджина опустила верх, и женщины забрались в машину. Со словами: "Привет, малыш!", Джорджина любовно погладила инкрустированную орехом панель, и запустила двигатель.

Белинда наклонилась, чтобы поцеловать свою возлюбленную, но в последний миг, увидев, как исказилось лицо Джорджины, отстранилась.

- Бога ради, Белинда, только не здесь! - прокричала Джорджина, перекрывая рев мотора.

В два часа они подкатили к дому Джона, который пригласил обеих женщин, а также своего закадычного друга, Питера, к обеду. Оба, и Джон, и Питер, были давними друзьями Джорджины. Джон сейчас занимал пост заместителя руководителя отдела в "Дейли Трибьюн", а Питер был преуспевающим журналистом на вольных хлебах.

Миг вступления Джорджины и Белинды в просторную кухню, окна которой выходили в ухоженный сад, ознаменовался торжественным откупориванием бутылки игристого.

- За вас, девочки, - произнес Джон, подавая Джорджине и Белинде бокалы с золотистым шипучим напитком. - А также за нашего нового питомца, Писарелли, которого я подобрал на улице.

- О, Джон, не называй его так! - возмутилась Джорджина. - Животное поймет, что ты его ругаешь. - Котенок, больше похожий на пушистый комочек, как бы в знак благодарности, потерся о ногу Джорджины, а потом вскочил ей на колени, откуда ловко перемахнул на стол.

- Сейчас я ему устрою! - пригрозил Джон. Он извлек из шкафа водяной пистолет и, тщательно прицелившись, угостил провинившегося котенка изрядной струей воды. Котенок соскочил со стола, словно ошпаренный, и принялся недоуменно озираться по сторонам, пытаясь понять, кто его окатил.

Джон наклонился и ласково погладил его по мокрой шкурке. Затем сказал Белинде:

- Это хороший способ отучения от нежелательного поведения. В "Телеграф" вычитал. Внезапно окатишь зверюгу водой, а он даже понять не может, что обдчик - собственный хозяин. Здорово придумано, да?

Опорожнив первую бутылку, они заговорили уже на профессиональные темы.

- До меня доносятся тревожные слухи. Джорджи, - промолвил Джон, подливая Джорджине вина. Белинда осуждающе покачала головой, но Джорджина сделала вид, будто этого не заметила. - Шарон предложила соответствующие посты в "Дейли" сразу двоим из твоих журналистов. А вчера она заявила Джо Филипсу о том, что грядет колоссальное сокращение, и многих репортеров будут использовать сразу для обеих газет.

- Я прекрасно понимаю, что она задумала, - ответила Джорджина. Причем делает она это под предлогом реорганизации, которую проводит Дуглас. Я знаю, кому из моих людей она предложила должности в "Дейли", но когда я потребовала от неё объяснений, заявила, что ведать ничего не ведает. Дуглас только заверяет, что держит все под контролем. Вчера, по крайней мере, когда я обратилась к нему после очередного торжественного ужина, он сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась. "Ты, Джорджина, продолжай спокойно выпускать свою газету, - произнесла она, подражая его корявому франко-канадскому произношению, - а политику предоставь мне".

Джон с Питером с сомнением покачали головами.

- Я прекрасно понимаю: Шарон спит и видит, чтобы меня вышибли, продолжила Джорджина. - Но всех козырей на стол Дугласу она ещё не выложила. Он же бубнит, как попугай: "Шарон никогда не будет выпускать "Санди Трибьюн". Эта газета ей не по зубам".

- Ты только будь поосторожнее, - сказал Джон. - Тылы береги. Особенно Хорька остерегайся - он тебе при первой возможности нож в спину всадит. Он не просто голубой, он - пидор. Из-за таких вот ублюдков их и не любят.

- У вас, ребята, тоже есть повод для беспокойства, - со вздохом сказала Джорджина. - По телефону я вам ничего объяснить не могла, потому что все редакционные линии прослушиваются. Кстати говоря, я и в своем домашнем телефоне не уверена. Не говоря уж о том, что, по наущению Шарон, за мной установили круглосуточную слежку.

Джон вытаращился на нее.

- Какая дрянь! Да, похоже, она всерьез за тебя взялась.

- В моем кабинете установлено подслушивающее устройство, - продолжила Джорджина, и кто-то проник в мою компьютерную сеть, и постоянно похищает материалы, которые затем нагло публикует "Дейли". Спасибо Майку - он довольно быстро засек все это и предупредил меня. И Белинде не повезло. Джорджина взяла её за руку. - Шарон готова пойти на все, лишь бы заполучить доказательства нашего романа.

- Но, Джорджи, ты же сама знаешь, насколько это непросто, - напомнил Питер. - Доказательством могут служить либо ваши фотографии в постели, либо письменное признание самой Белинды. В противном случае, ловить им нечего.

- В данном случае речь идет не о тех доказательствах, без которых материал не примут к публикации, - пояснила Джорджина. - Нет, Шарон собирает любые слухи, чтобы опорочить меня перед Советом директоров. Для этого ей вполне хватит нескольких снимков, на которых изображена Белинда, входящая вечером в мою квартиру, а затем - покидающая её утром. Сойдут и фотографии, на которых мы с ней обнимаемся или целуемся.

- Шарон не осмелится выложить такие снимки на Совете директоров, отрезал Питер.

- О, вы плохо знаете Шарон, - горько усмехнулась Джорджина. - Она подстроит это таким образом, чтобы комар носа не подточил. Вот увидите, её никто даже не заподозрит. Фотографии придут по почте или их кто-нибудь подбросит. Да, грязи в нашем бизнесе много, но я даже представить не могла, что Шарон способна зайти так далеко. - Джорджина вновь протянула руку к бокалу, но на этот раз Белинда её остановила.

- Джорджи, не забывай, ты за рулем, - твердо сказала она.

И Джорджина, понимающе кивнув, попросила Питера сделать кофе.

На обратном пути Джорджина хранила молчание. Белинда, сознавая её состояние, тоже к ней не приставала. Она давно знала, что в такие минуты лучше оставить Джорджину в покое.

Белинда была одним из немногих доверенных лиц, которые знали, что именно столь тревожит Джорджину. В курсе был также Дуглас, но лишь потому, что в свое время её спас.

Впервые это обнаружилось во время ежегодного медицинского осмотра, который проходили все сотрудники "Трибьюн".

Врач привычно ощупала грудь Джорджины, потом, чуть нахмурившись, ощупала её снова, уже более тщательно. Она нашла какое-то уплотнение. Маммографический анализ подтвердил худшие предположения.

Следующие несколько недель пролетели для Джорджины, как кошмарный сон - посещения онколога, подготовка к операции, наконец, сама операция.

Панический страх, который испытывала Джорджина, во многом объяснялся мучительными воспоминаниями о болезни, унесшей её мать. Страхи, которые с детства гнездились в отдаленных уголках её мозга, снова выползли наружу, разъедая её сознание, подобно раковой опухоли, убившей её мать.

Впервые в своей жизни Джорджина по-настоящему ощутила боль этой утраты. Она вновь, как в детстве, стала просыпаться посреди ночи, надеясь учуять хотя бы запах, который напомнил бы ей о матери. В одну из таких ночей она встала, прошла в комнату, где хранила память о прошлом и достала из шкафа старую косметичку. Нетерпеливо вытряхнула её содержимое на пол и принялась копаться.

Найдя то, что искала, Джорджина вернулась в спальню и пристроила пожелтевшую от времени фотографию на туалетном столике. На фотографии была её мать в день свадьбы, молодая, прекрасная и смеющаяся. Рядом с фотографией Джорджина поставила почти опустевший флакончик маминых духов. От времени духи потемнели и загустели, напоминая по консистенции перестоявший кофе-эспрессо.

И ещё она поместила там бутылку джина.

С тех пор Джорджина ночь за ночью проводила в постели, прослушивая записи любимых маминых опер, потягивая джин с тоником и пытаясь вспомнить маму такой, какая она была на фотографии, одновременно изгоняя из памяти образ матери, уже почувствовавшей неотвратимое приближение смерти.