Найти свой остров - Алла Полянская

– Нехорошо вы поступаете, что так распустили Евгению. Ведь дрянь растет, и будет дрянь.

– Мама, ну что ты выдумываешь!

– Говорю, что есть. Ника вырастет и человеком станет, уйдет от вас, не простит того, что вы над ней проделываете по наветам этой дряни. А вы скачете, как куклы на веревочках, ссыкуха вами руководит и гадости измышляет, а вы рты разинули и верите каждому ее слову. Ты глаза разуй, Стефка, ведь лжет она вам, на сестру навет возводит. Нынче говорила она вам, что Ника ее платье измазала?

– Ника постоянно это делает!

– Никогда она этого не делала. Потому что я своими глазами видела, как золотко ваше в лужу полезло, а потом руки грязные о платье вытерла. Вот и пятна, а Григорий Никушу за волосы да лицом в стену ни за что.

– Мама, что ты выдумываешь!

– Уже и я выдумываю? Знаешь что, Стефка. Ты говори, да не заговаривайся. Я твоя мать, и не тебе меня во лжи обвинять. Я говорю то, что видела собственными глазами, ты ссыкухе веришь, а мне, родной матери, нет?

– Мама, ты могла не так понять… Женечка дитя совсем, она лгать не умеет…

– Вот как, не умеет? А говорила она тебе, что соседский мальчик ее грязью вчера обрызгал и платье порвал? Говорила или нет?

– Конечно! Дети такие жестокие! Вот я схожу к его матери…

– Сходи, наберись стыда. Чтоб ты знала, мальчик этот соседский еще третьего дня в лагерь укатил. А грязь на твоей дочке оттого, что полезла она на сараи, куда не велено, да там измазалась и новое платье изорвала.

Женька тогда здорово испугалась, но все обошлось: бабка уехала и больше не приезжала, забрав с собой Нику на лето, а она осталась с родителями. Правда, осенью Ника вернулась – загоревшая, счастливая, привезла с собой новый портфель и куклу большущую – бабушкины подарки. Женьке бабка не передала ничего, а кукла стояла у сестры в комнате – новая, в длинном платье, дура ею даже не играла, но ей, Жене, не отдала, упрямая. И мама велела не трогать, а уж это совсем никуда не годится, надо куклу отобрать, и папа отберет, как только заплачет она, Женька, нажаловавшись на дуру! Опрокинув на себя вазочку с вареньем, Женька побежала жаловаться отцу. Голубые глаза полны слез, розовые щечки, милый носик… и огромные испуганные глаза матери, которая вдруг сказала:

– Жень, ты же сейчас неправду говоришь!

Такого предательства она не ждала. Оказывается, мать разговора с бабкой не забыла и с тех пор все время следила за ней, и в этот раз следила, потому и видела, как варенье оказалось на ее платье. Мать плакала, отец ходил по квартире темнее тучи, а Ника в своей комнате рисовала каких-то дурацких принцесс, посадив рядом куклу и что-то ей рассказывая тихонько, и никто не ухватил ее за косу и не ткнул носом в стену, как раньше. И кукла осталась стоять, где стояла – правда, отец и вовсе перестал замечать Нику, словно нет ее в доме, потому что она все-таки виновата: если б не она, Женька бы не стала лгать.

Эта история научила ее осторожности – спасибо, бабушка Магда. Женька сделалась хитрее, следить за Никой стало ее страстью. В школе это было проще – Ника там на виду. И в Снегурочки ее выбрали, и в спектакле играть Белоснежку – хотя какая из нее, растрепы, Белоснежка? И училась она так, что фотография ее на Доске почета висела… Женька успехами в учебе не отличалась, да и внешность ее никак не выручала среди сверстников. Ее ненавидели хором, дружно, объявили бессрочный бойкот, и никакие уговоры учителей не меняли того факта, что она, Евгения Зарецкая, – ангел во плоти – стала объектом всеобщей ненависти и тихих издевательств.

Женька не понимала, почему так происходит. Ведь все хором говорят: ах, какая красивая девочка! Просто ангел! И она давно все рассмотрела в зеркале – да, она невероятно красивый ангел, а Ника, о которой папа всегда говорил, что первый блин вышел комом, – совсем не похожа на ангела. Вечно встрепанная, хоть причесывай ее, хоть нет, волосы торчат непослушной копной, светлые брови, самые обычные, и синие глаза в коротких ресницах – ничего особенного, а уж тем более – невероятного, таких девчонок полным-полно на улицах, и вовсе не ее нужно выбирать Снегурочкой на школьную новогоднюю елку, а девочку-ангела Женю Зарецкую, невероятно красивую, самую лучшую. Но почему никто из соучеников не считает ее лучшей? И учеба здесь ни при чем, полно девочек, которые учатся так же, как она, Женька, но никто не объявляет им бойкот, никто не ненавидит их, не подбрасывает им в портфель разную дрянь, с ними все равно дружат, а она всегда одна. И хотя она понимает, что папа прав и ей просто завидуют, разве от этого легче?

Женька плакала дома, рассказывая о своих бедах, а отец ругал Нику – отчего не защищает сестру? На робкие аргументы матери, что Ника не может сидеть около Женьки на уроках, она учится в другом классе, отец рычал, что это дело поправимое, стоит только захотеть. Женька кивала и жаловалась – нет, не хочет эта дура вступаться за нее. И у них с отцом прижилось прозвище для Ники – дура. Это ведь все объясняет, если подумать. Она такая непонятная – это оттого, что дура, разве умные люди могут понять дуру? А они с отцом умные.

Правда, после девятого класса Ника вдруг уехала в Александровск. Бабушка Магда захворала, ухаживать за ней было некому, и все решили, что Ника – самый лучший кандидат на роль сиделки. Папа решил, конечно. Он все всегда решал в их доме: кого казнить, кого миловать… миловать, конечно, ее, Женечку. Обожаемую, единственную и драгоценную девочку, идеальную дочь, а не позор и недоразумение, «первый блин комом». Ника собрала свои немногочисленные пожитки и отбыла в Александровск, а ее комнату тут же переделали под столовую, как давно хотел отец.

Больше Ника в Питер не возвращалась. Где-то там она жила, училась в МГУ – об этом в доме старались не говорить. Когда отец узнал, что Ника собирается подавать на журфак документы, он смеялся и говорил: хоть приемная комиссия повеселится, глядя на нашу дуру! И Женька представила, как Ника приходит на экзамены и принимается нести какую-то околесицу, и строгая приемная комиссия покатывается со смеху, а дура смотрит на них своими идиотскими коровьими глазищами и улыбается.

Но Ника поступила – сразу, сдав все экзамены на пятерки, – и в доме перестали вспоминать о ней. Денег ей, конечно же, не посылали – а зачем, у нее есть стипендия, повышенная! К тому времени отца заставили уйти на пенсию, он засел дома, и мать должна была все делать по распорядку, составленному им. Была бы Ника, она бы тоже выполняла этот распорядок, но она тусовалась где-то в Москве, а Женька, с трудом закончив педучилище, искала службу, на которой не нужно работать. Им всем было не до Ники, а потом вдруг стало известно, что она беременна, мужа у нее нет, и папа ругался, что она их опозорила, и поставил ей ультиматум, а Женька радовалась. Но Ника отчего-то ультиматум отклонила, закончила университет и приехала в Александровск к бабушке Магде – рожать.