Бумеранг судьбы - Татьяна де Росней

– Как поживает твой престарелый сластолюбивый поклонник? – однажды спрашиваю я, желая ее поддразнить. Мина мурлычет у меня на коленях.

Мы находимся в гостиной у Мелани. Это очень светлая комната. На бледно-оливковых стенах множество книжных полок. В комнате имеется большой белый диван, круглый столик с мраморной столешницей, камин. Мелани чудесно обустроила свою квартиру. Она купила ее пятнадцать лет назад, не заняв у отца ни сантима. На момент покупки это была анфилада маленьких комнат на последнем этаже здания без особых претензий на стиль, да еще в немодном округе. По указаниям Мелани некоторые стены снесли, обновили пол, выложили камин. Она не просила меня о помощи, не обращалась за советом. Тогда я счел это обидным, но потом понял, что для Мелани это был способ заявить всему миру о своей независимости. И я этим восхищаюсь.

Она качает головой.

– Ах, этот… Он все еще пишет мне, присылает розы. Даже предложил поехать с ним на уик-энд в Венецию. Представляешь – я на костылях в Венеции?! – Мы смеемся. – Черт побери, когда у меня в последний раз был секс? – Мелани смотрит на меня, сделав круглые глаза. – Не могу вспомнить. Наверное, с ним, с моим бедным старичком.

Она глядит на меня, как инквизитор на ведьму.

– А как твоя сексуальная жизнь, Тонио? Ты держишь рот на замке, но я не видела тебя таким довольным уже много лет.

Я улыбаюсь, вспоминая нежные, как сливки, бедра Анжель. По правде говоря, я не знаю, когда снова ее увижу, но это полное нетерпения и страсти ожидание придает нашим встречам еще большее очарование. Мы по нескольку раз в день созваниваемся, обмениваемся SMS-ками, электронными письмами. По вечерам я закрываюсь в комнате, как нашкодивший подросток, и с помощью веб-камеры смотрю на обнаженную Анжель. Я в двух словах объясняю сестре, что у меня завязались отношения с ужасно сексуальным врачом-танатологом, правда, живем мы в разных городах.

– Чудно! – восклицает Мелани. – Эрос[19] и Танатос![20] Коктейль, который пришелся бы по вкусу старине Фрейду. И когда ты нас познакомишь?

Я сам не знаю, когда увижу Анжель, так сказать, во плоти. Придет время, когда забавы с веб-камерой утратят свою прелесть, я в этом уверен, и у меня возникнет настоятельная потребность прикасаться к Анжель, чувствовать ее тело, овладевать ею. По-настоящему овладевать ею. Я не открываю Мелани всех своих мыслей, но знаю, что она меня понимает.

Я отправляю Анжель дерзкую SMS-ку и тут же получаю ответ: время отхода ближайшего поезда Париж – Нант. Мне предстоит важная встреча по поводу нового контракта – офисные помещения одного банка в Двенадцатом округе, недалеко от Берси, из-за которой я не смогу попасть на этот поезд. Очередной скучный заказ, но мне нужны деньги, я не могу отказаться.

Я с каждым днем все сильнее скучаю по Анжель. Это становится почти невыносимым. Ближайшая встреча обещает фейерверк ощущений. И это предвкушение позволяет мне держаться на плаву.

Глава 27

Однажды октябрьским вечером, спустившись в погреб, я обнаружил сокровище. Я искал бутылку хорошего вина для ужина, на который пригласил Эллен, Эммануэля и Дидье. Мне хотелось, чтобы они получили удовольствие, чтобы этот вечер им запомнился. Но в квартиру я вернулся, бережно неся не «Croizet Bages»,[21] a старый альбом с фотографиями. Он лежал в картонной коробке, которую я не открывал лет сто, в горе школьных дневников, путеводителей, измятых наволочек и пропахших сыростью банных полотенец с персонажами диснеевских мультфильмов. В альбом были вклеены старые черно-белые снимки Мелани и мои. Некоторые из них были посвящены моему первому причастию. Вот я в белом костюме, с серьезным лицом выставляю напоказ новенькие наручные часы. А вот четырехлетняя круглощекая Мелани в платье, отделанном оборками и кружевами. Прием на авеню Жоржа Манделя: шампанское, апельсиновый сок и макароны от Каретт. Мои дед и бабка, благосклонно на меня взирающие. Соланж. Отец. И мать.

У меня подгибаются колени, и я сажусь.

Это она – черные волосы, очаровательная улыбка. Ее рука лежит у меня на плече. Она – воплощенная молодость. А жить ей, тем не менее, осталось всего три года.

Я осторожно переворачиваю страницу, следя за тем, чтобы на нее не упал пепел от сигареты. Во время своего пребывания в погребе бумажные страницы альбома вобрали много влаги. Нуармутье… Наше последнее лето, 1973 год. Я не сомневаюсь в том, что эти фотографии вклеила в альбом моя мать. Я узнаю ее круглый детский почерк. И представляю ее сидящей за своим столом на авеню Клебер, склонившуюся над страницами, сосредоточенную. В руках – клей и ножницы. Вот Мелани на дамбе Гуа в период отлива с игрушечной лопаткой и ведерком. А вот Соланж позирует фотографу на эстакаде с сигаретой во рту. Интересно, этот снимок сделала моя мать? Был ли у нее фотоаппарат? Мелани на пляже. Я у входа в казино. Мой отец, греющийся на солнце. Вся семья в сборе на террасе отеля. А кто сделал это фото? Бернадетт? Служанка? Идеальное семейство Рей во всем своем великолепии…

Я закрываю альбом. Из него выпадает белый лист бумаги. Я наклоняюсь, чтобы его поднять. Это старый билет. Я с интересом изучаю его. Место назначения – Биарриц, дата – весна 1989 года. Билет выписан на девичью фамилию Астрид. Ах да! Именно тогда мы и познакомились. Она летела на свадьбу к подруге, а я – ремонтировать торговый центр по поручению архитектора, у которого в то время работал. У меня перехватило дыхание, когда я увидел, какая красивая девушка сидит рядом со мной.

В ее внешности было что-то скандинавское, она лучилась здоровьем и свежестью, и это мне сразу понравилось. Она была так не похожа на жеманных парижанок. Во время полета я отчаянно пытался завязать разговор. Но у нее в ушах были наушники плеера и она, не отрываясь, читала «Elle». Посадка была ужасной. В Страну басков мы попали в страшную грозу. Пилот два раза пытался снизиться, но каждый раз снова взмывал вверх под вызывающий волнение гул двигателей. Ветер неистовствовал, небо стало чернильно-черным. В два часа стемнело. Мы с Астрид обменялись взволнованными улыбками. Самолет заносило то вправо, то влево, он поднимался и опускался, и наши желудки встряхивались в такт.

Сидящий через проход бородач позеленел от страха. Выверенным жестом он выхватил из специального кармашка бумажный пакет, резко открыл – и его стошнило. До нас долетел едкий тошнотворный запах. Астрид посмотрела на меня. Этот взгляд яснее ясного давал понять, что она боится. Я не испытывал страха. Единственное, что меня пугало, это перспектива извергнуть из желудка спагетти по-болонски на колени этого очаровательного создания. Очень скоро по всему салону слышалось только характерное урчание – пассажиров массово рвало. Самолет выполнял штопор, я пытался не смотреть на бородача, который только что наполнил свой второй пакет рвотными массами. Дрожащей рукой Астрид сжала мою руку.

Так я познакомился со своей женой. Я тронут тем, что она все эти годы хранила свой билет. Пятнадцать лет, отделявшие день смерти матери от дня моего знакомства с Астрид, кажутся мне теперь черной дырой, головокружительным туннелем. Я не люблю вспоминать это время. Я шел по жизни, словно лошадь в шорах, погруженный в леденящее душу одиночество, которое меня пожирало и от которого я не мог избавиться. Когда я переехал с авеню Клебер на левый берег, где жил с двумя товарищами, мое существование перестало казаться мне таким уж трагичным. У меня были подружки, я путешествовал, открыл для себя Азию, Америку. Но только с появлением Астрид моя жизнь наполнилась светом. Светом и счастьем. И смехом. И весельем.

Когда открылась правда, мне пришлось признать очевидное: Астрид больше не любит меня. Она любит другого, Сержа. Земля разверзлась у меня под ногами. Когда развод стал неотвратимым, во что я никак не мог поверить, хотя Астрид была настроена весьма решительно, я, как дурак, цеплялся за воспоминания, чтобы не сломаться. Одно особенно не давало мне покоя – наша первая семейная поездка в Сан-Франциско незадолго до рождения Арно. Нам было по двадцать пять лет. Мы были молоды, беззаботны и до сумасшествия влюблены друг в друга. На автомобиле с откидным верхом мы катались по мосту «Золотые Ворота». Волосы Астрид хлестали меня по лицу. Маленький отель в Пасифик Хайте,[22] где мы бешено занимались любовью. Увлекательные поездки на трамвайчиках…

Но больше всего мне запомнилась тюрьма на острове Алькатрас. Мы отправились туда на лодке. С нами был гид. Светящийся огнями город находился на расстоянии трех километров – трех километров холодной, опасной воды. Так близко и так далеко… Оттуда открывался прекрасный вид на высокие городские здания. Гид рассказал нам, что в Новый год, если ветер дует в нужном направлении, до заключенных долетают отголоски праздника, устраиваемого в яхт-клубе Святого Фрэнсиса, на другой стороне залива.