Путь домой. Книга вторая - Олег Верещагин:

— Не спится?

— Риторический вопрос это называется, — вздохнул я. И быстро спросил: — Не рад, что я вернулся?

— А это называется — глупый вопрос, — равнодушно отозвался Джек. — Не волнуйся, Олег. Я когда-то поклялся тебе. Этого достаточно. Можешь мне поверить — твоему возвращению рады все.

Я кивнул и, обернувшись вполоборота, начал по кругу осматривать спящих мальчишек и девчонок, задерживая взгляд на «новеньких», с которыми так ещё и не познакомился толком, но кое-что уже узнал про них.

Лёнька и Лидка Смагины. Близнецы, им по четырнадцать лет, и они правда «новенькие», совсем. Русоволосые, сероглазые, высокие, худощавые, очень похожие. Им, пожалуй, повезло больше, чем их оригиналам, потому что они попали сюда из московского подпольного публичного дома… Да-а, что-то совсем неладненько на исторической родине…

Линде Скольвен. Пятнадцатилетняя датчанка, ставшая уже здесь девчонкой Видова. Типичнейшая северянка, пришедшая в отряд вместе с Яном Франтой, своим ровесником-поляком. До этого они были в одном отряде, разбитом неграми в Швейцарии.

Димка Юрасов, четырнадцатилетний русский мальчишка, друг Фергюса, прибившийся к нашим ещё на Кавказе, пока искали меня…

Итого — пятнадцать парней, десять девчонок…

— Я не спросил, где наш «Большой Секрет»-то? — спохватился я. В самом деле — забыл поинтересоваться… Джек улыбнулся:

— Отстаивается у Лаури в Гибралтаре… Да, Тиль пропал.

— Как?! — вскрикнул я. Джек вздохнул:

— Да так… Поплыл куда-то в Америку — и с концами… Да ничего, может, ещё вернётся…

— Может быть, — вздохнул я. Джек помолчал и, снова — низачем — бросив в огонь полено, сказал:

— Ещё кое-что. серёжка Земцов обосновался в двух неделях пути к северу от нас.

— Сергей?! — снова вскрикнул я. Джек наклонил голову:

— Да. Мы даже виделись несколько раз. Ему про тебя рассказали.

— Да. Конечно. Ясно, — пробормотал я. И потёр виски ладонями: — Ну что ж, мне надо будет сходить с ним повидаться.

— Повидайся, — согласился Джек. — А потом что будем делать, Олег?

— Потом? — я встал на ноги. — Потом — посмотрим. Ну а сейчас я пойду спать, и дело с концом.

— Похоже, что дело-то только начинается, — сказал Джек.

Почти две недели уже я пробирался по заболоченным лесам вдоль кромки морского залива, поглотившего здесь Псковское, Чудское и Ладожское озёра, а с ними — большую часть Ленинградской области. Я шёл на север вдоль правого берега Волхова, превратившегося здесь в цепь болот и, судя по времени, подходил к Онежскому озеру, на берегах которого и должен был найтись Сергей.

Потеплело, прежних морозов уже не было, хотя я и двигался прочь от тепла. Это, кстати, было не к лучшему — верхний слой почвы плыл, лыжи частенько шли плоховато, и я выбирал гребни, высотки, где снег был подходящим. В солнечные дни с таких высоток лес впереди и за спиной серебристо посвёркивал десятками острых огоньков — солнечные лучи дробились о поверхность множества болотец.

У меня было хорошее настроение. Хотя, казалось бы, я снова был далеко от своих, да ещё и удалялся от них больше и больше. Но огромная разница была между сегодняшним моим странствием — и прошлым.

Сегодня я вышел из дома. И знал, куда могу и должен вернуться. Если есть дом, то можно уйти за тысячи километров от него на годы.

Он ведь всё равно есть…

…За двенадцать дней пути я дважды видел оставленные стоянки «наших». На первой даже ещё зола не успела остыть, а следы большой группы людей уводили на юго-восток. У них с собой был карабин — в нескольких местах я нашёл отпечатки приклада на снегу — и один человек курил самоделковые сигары. Были в Америке… Негров не встречалось вообще, но это, к сожалению, не значило, что их нет.

В их наличии я убедился именно в этот — двенадцатый — день.

Я срезал путь краем припая и взбирался «лесенкой», кляня лыжи, снег и зиму, на довольно пологий склон берега.

— Лыжи — это не моё, — признался я в пространство, добравшись до верха. И, обернувшись, присвистнул.

Наверху начиналась корабельная роща. Сосны в обхват, а то и в два, росли насколько хватало глаз.

На каждой сосне висел скрюченный, траченный воронами, а снизу ещё и лисами, голый труп негра. Их удавили испанским способом — не классической петлёй, а захлёстнутой на горле вокруг ствола верёвкой. А шагах в десяти от меня, на высоком пне, был вырезан знак, окрашенный чем-то бурым.

— Чёрный лебедь Туонелы, — пробормотал я и оглянулся. Птица обозначала Смерть. Калму. Так её метили финны. Подойдя к пню, я тронул рисунок — вырез был свежий. Хотя — сыро, могли и давно прорезать. Я свистнул и, приставив ладонь ко рту, гикнул: — Аллля-ля-ля! Терве, суомалайнинен!

«Эннн!!!» — гаркнул в ответ сосняк. И — тишина, только скрипел где-то мрачно ворон.

Я всё-таки ещё порыскал вокруг. Негров вешали всё-таки давненько — до последнего снегопада, следов не оказалось. Пройдя рощу насквозь, я оказался над косогором, низом которого шли рассеянным клином с дюжину рыжешёрстных носорогов. Неспешно и уверенно. За ними оставалась распаханная до земли широченная полоса.

А на другом конце косогора стояли, опершись на длинные — почти как английские — луки, двое лыжников. Они смотрели в мою сторону.

Мальчишек звали Рюти и Антон. Были они, кстати, не финнами, а оба наши, советские (или российские, как теперь правильно говорить?). Один — карел, второй — русский из поморов. И я почти не удивился, когда они вполне вежливо предложили мне «проехать» к их князю.

Сергею.

— И давно он у вас князем? — уточнил я.

— С начала, — ответил Антон. — Он нашу команду и сколотил два года назад, из кусков…

— Идти-то далеко? — поинтересовался я. Антон весело махнул рукой:

— Час, не больше! — посмотрел на мои ноги и поправился. — Ну три. Около того.

— Ясно, максимум четыре, около пяти, — вздохнул я. — Ну ладно, поехали…

…— А фамилия у вашего князя как? — на ходу уточнил я. Антон, обернувшись (и продолжая ловко объезжать кусты и валежины), наморщил лоб:

— Фамилия?… Во, а я и не знаю.

— Земцов, — обронил Рюти, скользивший у меня за спиной. — Сергей Земцов.

— А его девчонку зовут Ленка? — я спрятал улыбку.

— Точно, Ленка, — Антон вновь обернулся. — Вы что, знакомы, что ли?

— Встречались, — дипломатично ответил я.

И вдруг подумал, что, похоже, зря иду туда, куда иду. Будет радостная встреча… и всё. Как с Андреем.

Никого мне больше не собрать.

…Кажется, море и здесь вгрызлось в землю, превратив Онежское озеро в свою часть. После короткого, но тяжёлого подъёма на косогор я увидел узкий залив-фьорд. Километрах в трёх от нас, в его окончании, на пологом длинном холме из-за частокола поднимались дымки над крытыми корьём скатами. У воды стоял длинный шалаш-сарай. Через лёд залива шли трое или четверо лыжников.