С неба - в бой - Иван Старчак

Парашютисты под командой старшины Стафеева блокировали дорогу, напали на автоколонну. На установленных ими минах подорвались два автомобиля и трактор.

Отделение сержанта Токарева захватило транспорт с горючим. Горючее слили. Из засады рассеяли маршевую ротную колонну. Противник потерял семнадцать человек.

Подразделение лейтенанта Тимофеева заставило разбежаться два неприятельских взвода, уничтожив при этом двадцать три солдата, захватив станковый пулемет и много боеприпасов. В схватках особенно отличились бойцы Горшков и Малявин.

Сержант Соколов со своей командой разгромил обоз. Взорвано семнадцать повозок с грузом, убито двенадцать фашистов.

Группа политрука Жгуна оседлала две дороги, выходящие на шоссе, обратила в бегство вражеских артиллеристов. Спасаясь, они бросили боевую технику.

Несли утраты и мы. И надо сказать, от мороза порой больше, чем от пуль врага. Холод отнюдь не был нашим союзником, как об этом часто пишут буржуазные военные историки, и особенно западногерманские мемуаристы. Он не щадил и нас.

Здесь, как и под Волоколамском, мы действовали в основном мелкими подразделениями. Сержант Борис Гордеевич Петров рассказал как-то бойцам о партизанах 1812 года, об их «охотничьих» отрядах. «Охотничьими» они назывались потому, что отбирали в них лишь тех, кто по доброй воле вызывался ходить на самые опасные дела.

Нечто подобное создали и мы. Наши команды были невелики, состояли из самых опытных, смелых и смекалистых ребят. Когда требовалось выполнить особенно ответственное задание, то посылали их.

Одной из лучших у нас заслуженно считалась «охотничья» команда Анатолия Левенца. Старший лейтенант Анатолий Константинович Левенец был родом из украинского поселка Корюковки, славящегося своей бумажной фабрикой. Отец его служил бухгалтером в местном лесхозе. Каратели сожгли его живым на глазах у жены, но он так и не сказал, где партизаны.

Анатолий Левенец мстил врагам за порабощенную родную Черниговщину. Он говорил мне:

— Знаешь, Иван Георгиевич, вот я с оружием, молодой, здоровый, крепкий, и то мне не по себе оттого, что рядом враг. А каково мирным людям?

Помолчав, Анатолий добавил:

— Ведь фашисты измываются над ними, как хотят. Чем больше гитлеровцев мы истребим, тем скорее будут освобождены и Юхнов, и Смоленск, и моя Черниговщина…

Левенец был суровый на вид человек. Но все знали, какая поэтическая у него душа. Не встречал я голосистее запевалы, никто не мог у нас так тронуть сердце бойцов задушевной песней, как он.

О своих боевых успехах говорить не любил. Как-то я попросил его:

— Анатолий, в порядке обмена опытом расскажи, как перекрываешь движение на шоссе.

Он улыбнулся:

— Могу вас, товарищ майор, взять в качестве минера, все и увидите. — Но тут же передумал: — Нет, не возьму.

— Почему? Не гожусь?

— Нет, по другой причине. Плохо, когда в одном подразделении два командира. — Посерьезнев, добавил: — Что рассказывать, Иван Георгиевич? Один бой на другой не походит. Каждый раз приходится применяться к обстановке, что-то придумывать, и вряд ли мой опыт что-нибудь другим даст.

В этом он был, конечно, не прав. Иногда все-таки удавалось расшевелить Левенца, и он кратко сообщал, как провел ту или иную вылазку. Чтобы узнать больше подробностей, я расспрашивал бойцов. Они готовы были говорить о своем командире бесконечно.

Во время одного из ночных привалов, боясь, что ребята уснут и замерзнут, я тормошил их, беседовал с ними, старался, чтобы и они не молчали. Помогать мне в этом стал кольчугинец Гарусов. Я знал его по боям на Угре. Кстати, он очень горевал, что до сих пор неизвестна судьба вожака их землячества Руфа Федоровича Демина, который высадился под Волоколамском, в районе Теряевой Слободы.

По-владимирски окая, Николай рассказывал разные истории, в шутливой форме наставлял молодых десантников:

— Великое дело — правильно регулировать движение на шоссе. Наша задача какая? Чтоб на нем вовсе никакого движения не было. Тогда, значит, мы правильно работаем…

— А сегодня как вы дирижировали? — поинтересовался я.

— Как всегда. Нет, вру. В этот раз командир почему-то не велел открывать огня. Сказал, что пойдем прямо к дороге и забросаем автомашины гранатами. Объяснил: вражеская охрана не подумает, что мы отважимся на это, а мы как раз именно так и поступим. Мне и Хоруженко старший лейтенант велел взять побольше гранат и магнитных мин.

Николай Гарусов подробно описал, как шли они к трассе, как укрылись за подбитым немецким бронетранспортером, стоявшим за поворотом дороги.

Неподалеку лежало орудие с одним колесом, а поодаль дымились оставленные фашистами догорающие костры. Сзади, всего в двух или трех шагах, был кювет, за ним в десяти — пятнадцати метрах — плотная стена темного леса.

Старший лейтенант расставил бойцов, объяснил, что каждый из них должен делать, напомнил сигналы. Гарусов оказался рядом с Хоруженко. Обзор был в обе стороны хороший, конечно, насколько позволяла ночная темнота. Все-таки на фоне снега можно было кое-что различить. До проезжей части было всего шагов двадцать.

Когда командир отдал последние указания, Гарусов сказал:

— Костры бы потушить, демаскируют…

Левенец согласился с ним, но было уже поздно. До парашютистов донесся скрип колес. Через несколько минут из темноты одна за другой стали выезжать подводы. Поравнявшись с остатками костра, обоз остановился. Ездовые и сопровождающие подошли к огню, подбросили в него веток и стали греться.

Один из солдат вдруг не спеша пошел в сторону засады. Гарусов глянул на командира. Тот приложил палец к губам: ни звука!

Метрах в семи от Гарусова гитлеровец, потоптавшись на месте, расстегнул шинель и, взявшись за полы, привычным движением забросил их себе на голову.

По знаку Анатолия Левенца на него тотчас же набросились связисты и засунули в рот кляп.

К греющимся в это время подкатил на мотоциклах дорожный патруль. Он потребовал, чтобы обозники немедленно ехали дальше. Но от костров никто не отошел. Тогда мотоциклисты начали ругаться, разбрасывать головешки и тушить их снегом. Возницы нехотя пошли к своим лошадям.

Один из патрульных послал вверх две желтые ракеты. Должно быть, это означало: все в порядке.

Подводы снова затарахтели по шоссе.

Все это произошло на глазах у наших ребят, которые едва успели отбежать за сугробы и зарыться в них.

На какое-то время наступила тишина. Парашютисты вылезли из своих укрытий и начали разминаться. У Гарусова был озноб, и, пожалуй, не столько от мороза, сколько от нервного напряжения.

Вскоре, сначала слабо, потом все усиливаясь, послышался гул моторов. Приближалась автоколонна. Вот уже стал виден вездеход, за ним показались штабные машины. Группа Левенца приготовилась к действию.

Когда последний автобус, притормозив на повороте, поравнялся с засадой, старший лейтенант выскочил из-за укрытия и прилепил к его кузову магнитную мину. Вернувшись на место, Левенец обратился к Гарусову:

— Оставь гранаты, возьми вот это. — И он протянул Николаю продолговатую металлическую коробочку. — Прижмешь к раме, пристанет, как муха к меду. Да не забудь прежде нажать вот на эту штуку. Торопись!

Гарусов принял положение, как спринтер на старте. Показался отставший от колонны бензовоз. Улучив момент, сержант бросился к нему, ухватился за какой-то выступ. Пока укрепил взрывное устройство, пробежал метров двадцать.

Когда вернулся, командир спросил:

— Ну как, получилось?

— Запыхался, — только и смог вымолвить Николай Гарусов.

С небольшим интервалом прозвучали два взрыва.

— Точно сработали! — с удовлетворением заметил старший лейтенант.

Из-за поворота снова донесся шум. На этот раз Левенец достал ручные гранаты и засунул их в карманы белого халата. У Гарусова взял трофейный сигнальный фонарь, проверил, как он действует, и вышел на асфальт. Подняв руку, Левенец включил красный свет. Шофер затормозил, опустил стекло кабины. Прокашлявшись, старший лейтенант сказал по-немецки: «Проезжайте быстрей, остерегайтесь десанта». Другому водителю Левенец велел погасить фары.

Когда автомобили скрылись, он объяснил недоумевавшим Гарусову и Хоруженко:

— Будем брать птицу поважнее, а пока одни галки.

Мимо прогрохотал бронетранспортер. Потом семь грузовиков. У двух последних на прицепе орудия.

Снова небольшая пауза. И вдруг из тьмы вынырнул лимузин с потушенными фарами. Левенец преградил ему путь, осветил сидящих внутри. Кому-то из них сказал:

— Вас просит господин полковник.

Из машины вылез офицер и пошел, куда ему указали. Там хлопнул пистолетный выстрел. Немец упал. Сержант Николай Гарусов и рядовой Иван Хоруженко подлетели к легковушке. Гитлеровец, сидевший за рулем, уже был мертв — с ним расправился Левенец. Он приказал Гарусову и Хоруженко отходить к лесу.