Ваше дело - Алекс Шталь

Отправив письмо, я повернулся к своему гостю.

– Андрей, по ящику про тебя, похоже, молчат. Я не специалист в области розыска. Я даже не представляю, как всё это делается! Так что, давай договоримся, – нас больше этот вопрос не интересует! Завтра, когда приедет Марина, мы постараемся вывезти тебя в то место, о котором я тебе рассказал. А что будет дальше, я об этом сейчас даже думать не хочу.

– Надо было мне уйти. И не было бы у вас никаких проблем, – помрачнев, сказал Андрей.

– А у меня их и нет пока! – с уверенностью в голосе сказал я. – Если ты не будешь их создавать, то их и не предвидится.

– Я постараюсь.

– Что-то как-то неуверенно ты это говоришь.

– Да нет, всё нормально. Просто, представляете, сколько на меня всего свалилось! А я ещё и вас во всё это впутал.

Немного подумав, он добавил:

– Живёт человек, живёт. Никому вроде не мешает. И вдруг, вся его жизнь рушится – в один момент!

– Ничего ещё не разрушилось. Перестань! Ты мне начал рассказывать про вас с сестрой, а я перебил. Извини. И, это… Мысли всякие, ну, про то, что всё рушится… выброси из головы. Хорошо!

– Зачем вам это?.. Ой, простите… Я ведь, и правда, уже начал было рассказывать.

Андрей снова погрузил пальцы в кошачью шерсть. Видимо это его успокаивало.

– Мы с Людой всегда были самостоятельными. Родители никогда не боялись оставить нас одних. Поэтому, как только после зимы просыхали дороги, папа с мамой уезжали на дачу, а мы оставались в доме за старших.

Взгляд его снова стал каким-то расфокусированным, как и тогда, когда я попросил его рассказать мне то, о чём он имел полное право молчать.

А имел ли я право спрашивать его об этом?

8

«Развалившись, как баре» – это было любимое выражение мамы, – Андрей и Люда смотрели кино. Расположились они с комфортом, оккупировав практически весь диван. По телевизору показывали очередную версию романа в духе Дюма. Какая-то, скорее всего вымышленная писателем интрига, охватившая все слои общества семнадцатого столетия, должна была, по мнению создателей фильма, захватить умы и сердца зрителей, особенно девушек. Современному молодому человеку, выросшему на космической «научной» фантастике, казались смешными все эти идиотские выпады и па, которые проделывали «мушкетёры», больше напоминающие танцоров балета. Полоснул бы из бластера, – и делу конец!

На экране мельтешили кринолины, плащи с крестами и без, кудрявые парики и сутаны. Глупые барышни хлопались в обмороки, а мужчины только и делали, что прокалывали друг друга шпагами, произнося перед этим длинные монологи, тянувшие своими размерами на целые поэмы.

Диван, на котором расположились брат и сестра, в обычном своём, сложенном состоянии позволял только сидеть. Поэтому Люда и Андрей всё время держали его в «готовности номер один», то есть – в разложенном виде.

В комнате Люды, где и происходил просмотр фильма, был самый большой телеэкран – подарок капризуле на четырнадцатый день рождения. Хотя, конечно, никакой капризулей Люда не была. Это было ласковое прозвище, которым папа и мама иногда её называли.

Фильм закончился, как и положено. Под торжественные финальные аккорды, главный герой, театрально обняв настрадавшуюся в руках врагов героиню, смачно её поцеловал, и пошли титры.

Вздохнув, не то с облегчением, не то расставаясь с миром грёз, Люда взяла брата за руку.

Подражая голосу и интонациям одной из героинь фильма, она сказала:

– Граф, пожрать бы?

Андрей засмеялся. Шутка сестры как нельзя лучше отражала его отношение к подобным фильмам.

– Ой, Людка, не графское это дело на кухне хозяйничать. Давай, лучше ты с этим разберёшься, а я тем временем диван приберу, смотри вон, как покрывало сбилось.

Но Люда, продолжая свою игру, подобралась поближе к брату и, положив свою руку ему на грудь сказала.

– Вы меня не любите, граф! – теперь в её голосе появились капризные нотки возмущения.

– Ну что вы, миледи! Я просто устал на поле брани, а жрать хочу не меньше вас, – сказал Андрей, подыгрывая сестре, и они оба засмеялись.

Люда, переместив вес тела на локоть, слегка приподнялась и, заглянув в глаза брата, сказала.

– Дрюня, поцелуй меня как в кино. – Голос её теперь был каким-то незнакомым и, как будто стал ниже. Никогда раньше Андрей не слышал в её голосе столько неподдельной нежности и страсти. Её полуоткрытый ротик находился в каких-то двадцати-пятнадцати сантиметрах от его лица.

Приподняв голову, Андрей поцеловал сестру в губы, и голова его медленно вернулась на прежнее место.

– Так не пойдёт, граф! Вы отлыниваете, да?

Всё тот же голос, в котором уже не было и намёка на игру. Андрей испытывал незнакомое ему чувство робости и непонятно откуда взявшегося стыда.

– Вот как надо, – сказала Люда, и, прижав свои губы к его, вдруг немного открывшемуся рту, нежно поласкала его язык своим.

Боясь напугать сестру своим бегством, Андрей, немного отстранившись, тяжело дыша, спросил сестру:

– Безобразие! Где ты этому научилась?

– Ленка показала, – ответила Люда, положив свою голову на грудь брата. – Они с Мишкой так целуются, когда у неё дома никого нет.

– Ах, ты ещё и лесбияночка, оказывается! – как можно более ласково, боясь обидеть Люду, сказал Андрей. – С подружками лижешься? Да?

– Ничего мы не лижемся! – почти обиженным тоном, тихонько сказала Люда. Приподняв голову и снова заглянув в глаза брата, спросила. – Хочешь ещё?

Андрей понял вдруг, что попал в какую-то ловушку, выбраться из которой он сможет только через скандал с сестрой. Никогда в их отношения не вторгалось ничего такого, что могло бы их серьёзно поссорить. «Не хватало ещё, – подумал он, – из-за её игры во взрослых поругаться». И к тому же, ему понравился тот непродолжительный поцелуй, которым его одарила сестра. Он и в самом деле хотел ещё.

Андрей осторожно сел и, призывно потянув сестру за руку, усадил её рядом с собой.

– Хорошо, – сказал он. – Можно, я попробую? – он обнял Люду и привлёк к себе. – Ты так это делаешь? – спросил Андрей и, наклонившись к сестре, стал её целовать.

Несколько секунд Люда почти не отвечала на неумелые старания брата, но потом по её телу прошла едва заметная дрожь, и руки её сомкнулись у Андрея на затылке.

Течение времени для них прекратилось. Мир жил своей, неинтересной теперь для них жизнью. Открытие той стороны жизни, которая почему-то всегда под запретом, оказалось – открытием самого себя. Каждый из них, ежесекундно открывал в себе то прекрасное, что носит или медицинские, или неприличные названия. Но никакой грязи, о которой так много говорят педагоги и родители, Люда и Андрей не обнаружили. Наоборот, перед ними распахнулась дверь в прекрасный мир настоящих чувств и ощущений, покидать который они не собирались.

Близость, которой обычно брат и сестра тонко избегают, перевернула все представления о плохом и хорошем, о правильном и неправильном, о том, что можно, а что, по какой-то хитро обоснованной причине, нельзя.

Люда жадно впивалась в губы брата, как будто навёрстывая упущенное. Мысли девочки метались как загнанные в тупик, но она знала, что это не тупик, но… ловушка. Люда внезапно поняла, что ступив однажды на этот путь, не покинет его до тех пор, пока…

– Пока смерть не разлучит нас… – тихо-тихо прошептала она, заглядывая в не такие как всегда глаза брата.

– Что… Мила?., что ты сказала… – не успел договорить Андрей, так как поцелуй сестры буквально выключил мыслительные процессы в голове отличника, примерного сына своих родителей и заботливого брата.

Ни один из них не подумал в тот момент о том, что, возможно, они совершают что-то плохое или грязное, ведь природа не могла обманывать их. Она просто открывала им свои секреты. Она говорила с ними на языке чувств и ощущений.

Девочка и мальчик понимали, что плохо – это когда дискомфорт и больно. А когда так хорошо, разве это может быть чем-то плохим…

Сноподобное состояние блаженства, в котором пребывал Андрей, слетело с него, когда он почувствовал что расстегивает халат на груди Люды. Он отдёрнул руку.

– Граф, вам недостаёт мужества? – прошептала ему в ухо сестра. Её пальцы нежно перебирали волосы у него на затылке. Она заглянула в его глаза. – Ну же, граф! – нежно прошептала она, и их губы снова встретились. Люда взяла руку брата и осторожно положила ладонью на свою грудь.

Андрей ласкал грудку своей сестры и чувствовал, что теряет рассудок.

«Господи, неужели это мы?!» – пронеслось у него в голове. Но, погружаясь в туман сексуального наслаждения, он постепенно потерял способность рассуждать трезво.

Люда оторвалась от его губ и, нежно убрав волосы, упавшие ему на глаза, сказала:

– Дрюня, родной, поцелуй меня там, где ты сейчас трогаешь.