Ксанкина бригантинка - Андрей Дугинец

— А сам почему? — удивилась Ксанка.

— Да я… — Атнер замялся.

— Ясно. Ты так ей насолил, что стыдно делать даже доброе.

Атнер молча согласился.

Висеныч, шедший рядом и слышавший все это, тихо заговорил:

— Так и с родными матерями бывало. Не слушаемся, злимся на них за каждое замечание, а случись беда, клянем себя, не знаем, чем и загладить свои грехи.

— Да мы ее не будем больше злить, — почувствовав на плече руку Висеныча, виновато пробубнил Атнер.

— Ну, ну…

Увидели Евгению Карповну ребята только на станции, когда с помощью директора и Валентины Андреевны она поднялась в тамбур вагона. Лицо у нее от болезни стало белое-пребелое и такое маленькое, что ребята с трудом ее узнали.

Девочки передали ей свой подарок и кучкой сбились возле тамбура. А она платком начала быстро-быстро вытирать вдруг покрасневшие глаза.

Атнер даже подумал: «Отчего это женщины так много плачут?» Но когда отнес ей прямо в купе свой подарок, завернутый в бумагу, а возвращаясь, посмотрел в печальные, совсем не строгие, а только очень большие глаза Евки, почувствовал, что и у него защекотало в носу, где-то под самыми глазами. Спрыгнул с подножки и спрятался за спиной Висеныча, который на недоуменный вопрос Евгении Карповны, где они сумели раздобыть в такую пору года сотовый мед, похвалился:

— А мы теперь шефствуем над пчеловодческой станцией. Сделали пять ульев и еще подбираем материал для новых.

Задержавшись в вагоне, Валентина Андреевна наедине заговорила с Евгенией Карповной о тех трудностях, с которыми приходилось встречаться каждый день. Особенно смущала ее методика подсчета баллов за добрые и плохие дела ребят.

— Ну подумайте, Евгения Карповна, что ставить за этого злосчастного барсука? — горячо говорила она. — Взбудоражили всю школу. За это, конечно, надо всему классу снизить целых десять баллов. А как подумаешь, из каких благородных побуждений они это сделали…

— Валентина Андреевна, — тихо и виновато заговорила Евгения Карповна. — Я за это время увидела наших ребят совсем с другой стороны, с какой раньше, кажется, совсем не видывала! Я пришла к твердому убеждению, что надо поглубже заглядывать в души детей, да и их пускать в свои. Ребята должны знать, чем мы живем и как живем. Вон как они все… войной пошли против моей болезни. А ведь я им — Евка! Злая, придирчивая, страшная Евка…

Валентина Андреевна виновато улыбнулась.

— Мне кажется, теперь уже они так о вас не думают.

Объявили отправление поезда, и они простились…

Когда Валерка вошел в столярную мастерскую, Висеныч сразу спросил, почему он такой хмурый. Валерка помялся, посопел и, ничего не ответив, подошел к своему верстаку и начал сметать мелкие, почти невидимые опилки.

— Ну, что же так? — не просто участливо, а как-то совсем по-родному Висеныч положил руку на плечо своего любимца. — Ну, ну…

Глаза Висеныча были печальны и так располагали к откровенности, что Валерка сдался, рассказал всю правду, о которой не смел говорить даже Атнеру.

— Послезавтра день рождения у одной девочки…

Висеныч кивнул, зная, что речь идет о Ксанке, но ничего не сказал, чтобы не смущать Валерия.

— Я хотел подарить ей ту белочку, что, помните, видели в лесу на сосне. Да ведь ее не достанешь…

— Ну, времени еще много, можно и звезду с неба достать! — заметил Висеныч. — А только надо способ придумать. На все нужен способ.

Валерка, опустив голову, улыбался, надеясь услышать любимую поговорку учителя о том, что «способом цыган и хату спалил». Но Висеныч этого не сказал, а задумался и как-то тихо, словно сам для себя, рассказал, как он в партизанах нашел способ переправиться через непроходимую болотистую речушку….

Речушка узенькая, метров семь. А перебраться невозможно, потому что дно у нее — трясина. Засасывает эта дрягва все живое, холодом парализует. Партизан было семеро. Все больные. Вчера только лежали в санчасти. А утром, когда боевая часть отряда ушла на железную дорогу, на лагерь напали фашисты. Больным пришлось взять оружие и прикрывать уход женщин и детей из вражеского кольца. Зато самих, эту тифозную семерку, фашисты потом загнали в болотистую глушь, откуда не было никакого выхода. И вот он, Висеныч, придумал тогда способ перебраться через непроходимую трясину. Он собрал все ремни. Нарвал тесемок из крепкой гимнастерки, сделал веревку с петлей. Долго бросали петлю на ту сторону трясины, пока не накинули на ольховый куст. А когда петля затянулась, Висеныч лег на жидкое месиво и, перебирая руками веревку, поплыл на другую сторону. И так перебрался весь отряд.

Выслушав это, Валерка сказал, что он уже ходил в лес, пробовал забросить на ветку веревку с грузиком. Но очень высоко эта ветка, никак не долетает грузило.

— Эх ты, современный человек! — ухмыльнулся Висеныч, и лучики от глаз пошли во все стороны. — А вот первобытный забросил бы…

— Да, у них был бумеранг. И они сильнее умели метать, а по деревьям лазили, как обезьяны. — В оправдание себе Валерка собрал все сведения о первобытном человеке.

— Бумеранга и я не умею метать, хотя лет двадцать выстругивал их, пытался сделать… — признался Висеныч. — Но из рогатки-то ты стрелять наверняка умеешь?

Валерка в порыве восторга хотел обнять этого полного, добродушного человека, прижаться, как к родному. Но он только кивнул, чуть прищурив глаза: мол, все понятно. И ему действительно было ясно, как дальше действовать. Он уже видел себя с рогаткой в руках, подошедшим к заветному дереву. Вот он выстрелил. Гаечка, пущенная из рогатки, стремительно полетела вверх, увлекая за собою тонкую, но прочную капроновую леску. А когда гаечка, потеряв скорость, пошла вниз, леска повисла на высокой ветке. Ухватившись за один ее конец, Валерка начал тянуть ее вниз, пока на ветку не поднялась веревка, которой уже без труда он сорвал причудливую фигурку.

С днем рождения,

Ксанка!

Эти слова золотом по светло-голубому полю были написаны посередине доски, вставленной в массивную золоченую раму и вывешенной на стенку в коридор. Ниже, более мелко, было описано все, чем мог похвалиться именинник или за что его могли похвалить другие.

Вывешивался этот стенд, как всегда, до завтрака, на самом видном месте, мимо которого шли в классные комнаты, поэтому весь интернат знал, кто сегодня именинник.

Одноклассники в этот день обедали вместе, и у них на третье был именинный пирог, а тетя Нюра, бездетная повариха, целовала именинника и что-нибудь дарила. Была она в эти минуты веселая, шумливая. А только потом (ребята это нечаянно подсмотрели), потом, где-нибудь в темном уголке на кухне, тетя Нюра долго плакала, делая вид, что чистит лук.

Сегодня пирог был такой, какого ребята еще не видывали. А только тетя Нюра не вышла поцеловать именинницу. Говорят, много раз собиралась и все не могла. Ксанка, оказывается, была очень похожа на умершую дочку тети Нюры. Делить пирог тетя Нюра вместо себя попросила дежурную воспитательницу.

С кусочками пирога весь класс вышел из столовой, громко прославляя именинницу и щедрую тетю Нюру.

Ксанка свою долю, на которой розовым кремом было написано ее имя, раздала первым встречным из других классов, а последний кусочек отнесла Валентине Андреевне в ее кабинет, и там вдвоем они его съели.

В комнату возвращалась Ксанка вприпрыжку, вполголоса напевая без слов свою любимую песенку. Но, переступив порог своей комнаты, сразу умолкла. Остановила ее тишина и какой-то необычайный восторг, в каком стояли девочки возле ее койки. Здесь были не только свои, но и из соседних комнат. Они, видно, чем-то любовались. А заслышав голос именинницы, умолкли и смотрели в сторону двери.

Все это крайне смутило Ксанку, и она остановилась у порога в нерешительности.

— Иди любуйся! — первой нарушив тишину, сказала Нина Пеняева и, пренебрежительно махнув рукой, отошла в свой угол.

Сердце упало. Ксанка решила, что случилось что-то с ее бригантинкой, стоявшей сегодня на высокой стопке учебников. Она робко направилась в свой уголок, тихо спрашивая, что произошло.

— Ну тебя, Нинка! — сердито махнула Юля. — Чего ты ее пугаешь? От зависти? — И, побежав навстречу Ксанке, обняла ее и объяснила: — Просто над подарками ахаем. Такого ни у кого еще не было…

Вся тумбочка была заставлена коробочками, кульками, безделушками, глянув на которые Ксанка растерялась и даже присела, чтоб, не прикасаясь, лучше рассмотреть. Увидев, что конфет здесь нанесли столько, что хватит на весь интернат, Ксанка радостно всплеснув руками и подпрыгнув, сказала:

— Девочки, давайте пировать! Зовите всех, всех!

Но девочки как-то загадочно и недоуменно продолжали смотреть на именинницу и молчали. Юля опять подошла и кивком головы показала Ксанке еще один подарок.