Книга вторая По сложной прямой - Харитон Байконурович Мамбурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Короче — не могу я осуждать эту прекрасную женщину! Не-мо-гу!
Вновь молчим, вновь смотрим друг другу в глаза. Высокая мощная богатырша под полторы сотни килограммов мышц, жил и костей, а напротив неё бледный задохлик чуть ли не в три раза меньше.
Не знаю, что я хотел получить от этой перепалки. Ежу было понятно, что дальше будет все по-прежнему. Окалина, несмотря на всю свою мощь, силу, влияние… она человек подневольный. Если бы не Палатенцо, то она бы уже нашла способ от меня избавиться просто ради душевного комфорта. Это нормальное взрослое суждение. Однако, мне восемнадцать с половиной лет, поэтому даже эта блондинка воспринимает меня тем, кем я кажусь — тупым, непослушным, страшным и гадким на характер ребенком.
— Будь тебе на пяток лет побольше…, — внезапно тон Окалины меняется, — Я бы… Хотя… забудь. Собирайся. Поехали отсюда.
И почему я ухожу из больницы с ощущением, что меня только что чуть не отымела огромная красивая женщина?
Впрочем, это были бы мелочи. Майор не заслуживала знать, но мне на душу серьезным грузом легли эти смерти. Двое милиционеров и подавший сигнал экстренной тревоги машинист поезда, которого зажарило напалмом из потолочных огнеметов. Они, эти смерти, заставили меня думать, пока я крутился туманным облаком в больничном подвале. Думать о будущем, о своей жизни, о её возможном смысле.
…и я понял, что играть дальше в капризного ребенка, ждущего, что государство будет поступать с ним по закону — это глупо. Глупо бить той же Окалине по больным мозолям, глупо бегать от неумолимо преследующей тебя правды. Обстоятельства всегда будут против. Единственная возможность что-то изменить — это стать сильнее обстоятельств. Тренировать тренируемое, наращивать личную силу, учиться выживать. Перестать прятаться в сладостной мечте, где ты сидишь и программируешь, выпуская в мир новые приложения и видеоигры. Стать программистом я успею.
Если выживу.
Одна машина увозит майора на службу, а вторая, вместе со знакомым «когтем» за рулем, несет меня в родные пенаты жасминных теней. Только вот внезапно, уже после остановки, Егор придерживает меня за плечо, а потом, состроив на морде лица таинственную мину, сует мне в руку бумажку с несколькими строчками, написанными синей ручкой.
— Никому не показывай, — выдает он инструкцию, — Никому не говори. Вообще никому. Те, кто надо — те в курсе. От тебя до места минут 20 пешкарусом, отсыпайся только вечером, как надумаешь прийти. Понял? Вообще никому.
— А что там такое? — вредничаю я, глядя в честные глаза бойца.
— У тебя в лапе? — интересует тот, — Адрес. И пароль.
— А зачем мне столько счастья и даром? — видимо, сказывается психическая травма. Ну откуда я знал, что наш НИИСУКРС набит ловушками и турелями? Думал, его просто мало посещают. Простите мужики. Витя просто параноик и мудозвон.
— Придёшь — узнаешь, — дают мне философский ответ, — Ты только приходи. Мы будем очень ждать.
— Кажется, меня будут бить, — прозорливо предполагаю я, — Возможно, даже ногами.
Удостаиваюсь нескольких поощрительных хлопков по плечу. Затем, взятый за тот же орган, я нежно вытолкан Егором из машины. Напоследок он, свистнув вслед, заговорщицки шепчет, что сегодня накрыли просто адскую солянку неосапов из недружественных и нейтральных стран. Буквально каждой твари по паре или хотя бы по единице. Даже молдаванин был. Боевой молдавский неоген. С гранатометом.
Обосраться и не жить.
Стою перед родной хибарой. Вечер. Идет снег. Красиво. Курю. Смотрю в глаза Цао Сюин, смотрящей на меня из окна. Старая китаянка жестом предлагает выпить с ней чаю. Киваю.
Хорошо. Я еще жив.
Глава 9. Переезд и два пожара
Как определить, что человек ох*ел? Это вопрос одновременно простой до слез, но может быть и космической сложности, особенно в ситуации, когда потребность в этом самом определении тобой недостаточно четко видится. Поэтому я предпочитаю в таких ситуациях полагаться на интуицию и инстинкты. Вот прямо сейчас эти товарищи мне громко орали на уши — да! …это оно! Безусловно и стопроцентно!
— Галкина, ты ох**ла, — спокойно произношу я, глядя в глаза собеседнице, — Уйди куда-нибудь, не мозоль мне глаза.
— Изотов…, — угрожающе протягивает дивчина, наклоняясь надо мной и закрывая грудью солнце, — Последний раз спрашиваю. Я тебе такую жизнь могу устроить, что закачаешься! Быстро сказал, что у него за активатор!
Человек, привыкая к чему-либо хорошему, часто начинает считать это благо своим неотъемлемым правом. Власть, деньги, любовь и поддержка близких, большой и сильный друг, способный настучать обидчикам. Или, к примеру, подруга, умеющая приводить потрепанные и поврежденные вещи в состояние новых. Не суть, вопрос в том, что, привыкая к этим благам, человек разумный часто утрачивает чувство реальности. Особенно это касается власти.
— Первое, Галкина…, — неторопливо проговариваю я, пощелкивая ногтём по своей стальной маске.
— Изотов, последний шанс! — нетерпеливо перебивает меня девушка. Она на взводе, серьезном взводе, — Ты или…
— Мои часы всегда пишут, идиотка, — моя очередь её обрывать, — И твой шантаж в целях выяснить активатор Салиновского, уже слышат. Я пытался тебя предупредить, дура ты набитая.
Девушка охает, прижимая руки ко рту, отступает от меня на несколько шагов. Её глаза наполняет ужас. Дура.
История проста как мир. Нравственно порядочная, политически активная, безупречно учащаяся женщина. Страстная и пламенная, вынужденная сублимировать свою внутреннюю сексуальность в общественной деятельности, так? И тут в ней пробуждают женщину. Сначала я, слегка помацав за всякое, а потом уже Паша, но от всей его дорвавшейся до лаврушки души. Большая девочка познала настоящего мужчину, то есть, проще говоря, нашу Ритулю впервые в жизни отодрали от души. Качественно, много, со всем размахом и всей альфасамцовостью Салиновского под лавровым листом. Так могуче, что бедолага чуть не кончился в процессе.
Только что для щуплого блондина едва ли не смерть, то румяной, двухметровой, большой Рите Галкиной — её новый смысл жизни и подростковая влюбленность. Как бы не первая. Только вот любимый мальчик, бывшим
