Ледяная птица - Сайфулла Ахмедович Мамаев

он предоставил кров, разделил с ним свою еду, взял и подло предал! Швед не только не помог освободить сына, но еще и самого хозяина дома приказал арестовать и посадить под замок. Но Курбан, наоборот, сидел тихо как мышь и вовсе не собирался протестовать. Выглядел он растерянным, подавленным и уж точно не способным ни на какое сопротивление.

Между тем Алиев, все это время неподвижно сидевший на корточках, поднялся и подошел к двери. Он тихо дотронулся до плеча Геннадия и произнес:

– Не кричи, не надо. – Горец говорил так тихо, что Геннадию пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, что он говорит. – Не доставляй радости этим шакалам. Нужно думать, следить за ними, смотреть, что они делают, понять, что хотят. А до того не раздражай их, делай вид, что ты смирился, что ты не опасен. Пусть враг успокоится – тогда и раскроется.

– Но там же твой сын! – шепнул в ответ Панама. – Это же его коня ты узнал…

– Гарун мужчина и сам знает, что ему делать. – Алиев, давая понять, что разговор окончен и больше он не хочет говорить на эту тему, повернулся и пошел в глубь камеры. – Это нас озеро наказывает, – добавил он на ходу.

– Озеро? – Панама вспомнил, что так и не дослушал до конца рассказ об этом озере и чем оно так опасно. – А оно здесь при чем?

Курбан не торопился с ответом. Он кряхтя присел на корточки, ощупал рукой пол у стены, снял пиджак и аккуратно его расстелил.

– Садись! – сказал он, делая приглашающий жест рукой. – Как говорят русские, в ногах правды нет. Да и на земле ее вообще нет!

– Нет, ну что за гадство! – Панама со всей силы пнул дверь носком ботинка и запрыгал на одной ноге, морщась от боли. Дверь стояла непоколебимо. – Суки! Твари! А еще свои, называется!

– Возьми себя в руки! – В негромком голосе Курбана звучала жесткость. – Будь мужчиной! Гнев тогда показывать надо, когда до горла врага доберешься. А до этого спрячь его и не показывай, что у тебя на душе.

– Ну, конечно, получить по роже и утереться! – не унимался Панама. – Я капитан… и эта сука тоже капитан! Мы… я… должен кланяться ему? Молчать и делать вид, что все в порядке?

– Должен! – Курбан повысил голос. – Если ты мужчина, то должен! Нужно будет – и на колени встать должен! Не для того, чтобы шкуру свою спасти, хотя и она пригодится, – ведь мстить может живой, от мертвого толку мало, – но главное не это, главное то, что, падая на колени, ты становишься ближе к врагу, ты сокращаешь расстояние до него. А потом бросок и удар! Да такой, в котором весь твой гнев, вся твоя злость сидит! От которого ни одна броня не спасет! Понял, глупец? А пока успокойся и не трать силы зря. Копи их для ответа тому… капитану.

Геннадий почувствовал, что его спутник далеко не так прост, как это могло показаться вначале. И что в словах горца больше правоты, чем во всем, на что способен был сейчас он сам. Так что, хоть и с большим трудом, он взял себя в руки и послушно сел рядом с Курбаном.

– У тебя есть план? – обратился он к нему. – Черт, как же противно на эти рожи смотреть! Интересно, как они доложат о нас начальству?

– Они не доложат, – после короткой паузы ответил Алиев. – О том, что мы здесь, вообще никто не узнает.

– Как это? Они что, убьют нас? Так это же беззаконие!

– Какие сейчас законы? – В темноте лица горца было не видно, но Панама мог поклясться, что тот усмехается. – Кто их соблюдает? Ты давно видел такого начальника… пусть он руководит всего лишь пунктом приема стеклотары, но все равно уже начальник, так ты видел, чтобы хоть кто-нибудь из этого племени соблюдал закон? То-то же! А тут вообще закрытый район, боевые действия рядом. Бандиты кругом, спишут на них и не задумаются. Скажут, ушла съемочная группа в горы, а вместе с ней и оба Алиевых. Отец и сын. И не вернулись. Вахабиты всех перестреляли. А за иностранца выкуп требуют.

– Слушай, ты чего… радуешься? – возмутился Пономарев. – Ты так говоришь, как будто бы тебя это не касается! Ни тебя, ни сына! Или ты просто хочешь показать: мол, вот я какой хладнокровный и ничто меня не сломит? Черт, как же мне все это… Мартин сука! Я же его… я же верил ему! А он… всех нас… зараза!

Обуреваемый гневом, Геннадий умолк, не найдя нужных слов.

Молчал и Курбан. Его одолевали тревожные мысли, он не считал необходимым выказывать свои чувства. Что толку от слов? Один поступок скажет больше, чем сотня фраз. Можно тысячу раз сказать: «я убью врага», а тот будет себе жить-поживать как ни в чем не бывало. А можно пойти и сделать. А потом пусть за тебя говорят другие.

– Ну так что там с озером? – напомнил Геннадий. – Будет продолжение или как?

– Да что тебе это озеро далось? – начал было Курбан и передумал. – Впрочем, теперь ты как никогда имеешь право узнать, что ждет нас в случае неудачи.

– Что ждет? – переспросил Панама. – Ты же сказал, что нас убьют.

– Я сказал только, что они не боятся сделать так, чтобы мы исчезли, – уточнил Курбан. – Им незачем нас убивать. Они и тех людей, которые вместе с Муртузом пошли к озеру, тоже не убили.

– Это ты о тех, которые решили наказать обидчиков чабана?

– Да. О тех, кто не вернулся. Ни один не вернулся. Вначале не знали, что и думать, не хотелось верить в плохое. А потом… потом пришли они сами. От людей не отличишь, только глаза неживые. Ты наверняка замечал, человек, когда смотрит на ребенка, на любимую, на родителей, его глаза меняются. Когда злится, когда радуется… А у этих всегда одни и те же. Рассказывают, они… Этих возвратившихся даже наши собаки боялись.

Да что собаки, стоило только появиться чужакам, на что волки – звери без страха, и те разбегались. Не веришь? Или, может, тебе смешно такое слышать? Геннадий вздрогнул, словно очнувшись.

– Мне? Смешно? – опешил он. – Да я слушаю! Внимательно! Ты дальше, дальше давай!

– А что дальше? Наши же тоже не пальцем деланные. Собрались мужчины, взяли винтовки и стали следить за пришельцами. Одного подстрелили, другого… А они оживают! Не сразу, но все равно, оживали! Пока сельчане не научились в головы им попадать. Вот тогда уже все, конец. А разгадав секрет, стрелки стали