Мир пауков. Башня и Дельта - Колин Уилсон

Стефна остановилась возле двери в боковом проходе. Две ступени, спускаясь, вели в просторную квадратную комнату, где на полу лежала тростниковая циновка. Сиденья — широкие балясины из дерева, приземистый деревянный столик метра полтора в поперечнике. Через невысокую дверь в комнату заглянула темноволосая девочка-подросток.

— Иди-ка сюда, Дона, — позвала Стефна. — Познакомься, это твой двоюродный братец Найл.

Девочка, подойдя, застенчиво потупилась, робко прикоснулась предплечьем. Большие карие глаза, смугловатая кожа. По возрасту, рассудил Найл, лет двенадцать.

Несмотря на заверения, что он не голоден, Стефна взялась за стряпню. Как-то неожиданно на Найла навалилась запоздалая усталость — такая, что глаза смыкались сами собой, а голова стала каменно тяжелой. Кстати, была именно та пора суток, когда путники располагаются на дневку. Сам-то Найл выспался последний раз как следует лишь в той огромной крепости на плато. Приятно расслабясь, он лежал на постели из листьев и тростника и, как мог, отвечал на расспросы Доны. Из коридора в комнату то и дело заглядывали любопытные лица ребят. До Найла дошло: это он является предметом всеобщего любопытства. А Доне, наверное, завидуют: гость-то остановился именно у нее. Явно с удовольствием относясь к роли хозяйки, девочка вскоре утратила робость, да и Найл поймал себя на том, что ведет себя с ней как с сестренкой Руной — чуть подтрунивает, рассказывает всякую всячину. Дону так поразила его история о походе в страну муравьев, что пришлось повторить еще раз.

Когда наконец сели за стол, Найл вдруг почувствовал, что есть-то, оказывается, ох как хочется (может, потому, что здесь не так жарко), к тому же различные кушанья были очень вкусными. За едой он насколько мог отвечал на расспросы Стефны, но самого его неудержимо клонило в сон. К облегчению, вскоре подошел отец, и главное внимание переключилось на него. Беседу Найл в основном пропустил мимо ушей, сидел и откровенно клевал носом. В конце концов их с отцом отвели в небольшую комнату с постелями из травы, накрытыми сверху матерчатыми покрывалами. Постели оказались восхитительно мягкими, и вскоре Найл уже спал без всяких сновидений.

Проснувшись, обнаружил, что возле постели сидит Дона, терпеливо дожидаясь, когда он откроет глаза. Через час, сказала она, начнется пир в честь гостей, такова воля Каззака. А пока она покажет, где можно умыться, и проведет по «дворцу» (сами обитатели называли его не иначе как «убежище»).

Найл поразился, узнав, что под этим уровнем помещений находится еще один. Добравшись в свое время сюда, люди потом углубились еще на тридцать метров и сделали ряд котлованов. На этом этаже находились помещения общего пользования, а также места, где обитатели «Дворца» справляли естественные надобности. Здесь существовала удивительно хитрая система канализации, отходы удаляла целая армия навозных жуков.

Помимо этого, жители Диры приучили к работе муравьев и серых пауков. Муравьи были из тех, что «выгуливают» дающих нектар зеленых афидов. Глубоко в толще стен трудяги прорыли целые катакомбы, где устроили гнезда; там до поры до времени вскармливались личинки тли. Когда наступала пора, муравьи вытаскивали их на белый свет и относили в зеленые кущи, окаймляющие берег озера. Там муравьи их пасли как заправские пастухи, по нескольку раз на дню доили нектар, один из самых употребимых продуктов питания во «дворце». Пауков держали, чтобы добывать шелк, который после обработки терял клейкость: сырье затем перерабатывали в материю. Существовали мастерские, где женщины ткали из хлопка и паучьего шелка материю. Были целые цеха, где трудились каменотесы, обрабатывая громадные глыбы, что привозили издалека на колесах-барабанах. Так выкладывались новые галереи и коридоры. Подземный город кипел неустанной работой, словно муравейник. Не для того только, чтобы обеспечить каждого жителя едой и одеждой — хотя это, разумеется, прежде всего. Дело было еще и в том — Найл уяснил это почти сразу, — что одной из главных бед подземного существования была обыкновенная скука. Лишь считанная часть жителей Диры выходила наружу чаще одного раза в месяц, да и то на час, не больше. Смертоносцам было ведомо, что где-то в окрестностях соленого озера обитают люди: много лет назад во время повальной облавы они схватили сотни их (Джомар, дед Найла, угодил в рабство именно тогда). Но в те годы люди обитали и в других местах, в пещерах возле заброшенного города, миль на десять ближе к побережью. После той облавы люди рассеялись по пустыне. Многие умерли. А потом Каззак сплотил их, и с помощью огня они выжили из подземного лабиринта на границе с пустыней колонию муравьев-листорезов. Так возникло убежище. За два десятка лет люди, сплоченные Каззаком, превратили убежище в неприступную крепость. Вмурованные в стены массивные глыбы служили не только для зашиты от оползней. Они же не давали проникать сюда случайным насекомым.

Еще больше об истории Диры и ее жителей Найл узнал в тот вечер на пиру. Ели за низкими столиками из древесных спилов. Под ногами лежало нечто, сшитое из шкур животных. Искусные и опытные руки творили чудеса: в некоторых ковриках шкурки мелких грызунов исчислялись десятками. Улф сидел по правую руку, Найл слева от Каззака. Голос Каззака отличался глубиной и проникновенной силой, Найл различал каждое слово. Каззак рассказывал, как они случайно обнаружили в крепости на плато орудия труда — металлические топоры, пилы, молоток и клещи — и как по фрескам на стенах гробниц учились с ними обращаться. Каменные глыбы доставлять приходилось по ночам — не приведи небо, могли заметить паучьи дозоры. Даже пастухи, присматривающие за муравьями, выгоняли свое «стадо» за час до рассвета, а возвращались лишь с наступлением темноты.

Главную трудность на первых порах составляло освещение. Хотя в здешних местах в изобилии водился жук-меднотел, из которого можно добывать масло для светильников, на нужды всего населения этого не хватало.

Но вот один из жителей, исходивший в свое время другой берег озера, рассказал, что есть там небольшой заливчик, вся поверхность которого пузырится каким-то черным, жирным, маслянистым веществом, с запахом, напоминающим горелое жучиное масло. Каззак отправил двоих на разведку. И обнаружилось, как он и ожидал, что эта черная вязкая жидкость неплохо горит, правда с обильной копотью. Небольшой же язычок огня копоти не давал. Тогда в черную жидкость стали подмешивать масло меднотела, и с той поры в городе появилась своя система освещения. Отряды мужчин, сменяя друг друга, стали носить нефть с того берега озера (шестидневный переход), а женщины и девочки-подростки наполняли светильники и подрезали фитили, чтобы не коптили.

Найл слушал, не спеша насыщаясь яствами, которые подносили одно за другим. Ему никогда не доводилось видеть такого изобилия, большую часть блюд он пробовал впервые. Джомар рассказывал о рыбе, но Найл и представить не мог, что это такое. Теперь он отведал три разных сорта — улов из реки, впадающей в соленое озеро. Мяса тоже было много, в основном круто посоленного (как с гордостью заявил Каззак, запасов провизии хватило бы на полугодовую осаду). В особый восторг Найл пришел от малюсенькой — чуть больше ногтя — мышки, запеченной с каким-то злаком. Он один съел целую тарелищу. Из напитков подавали разбавленный водой нектар и перебродивший фруктовый сок. Здешний сок хмелил куда сильнее, чем тот, что дома. Найл не без озорства заметил, что Ингельд хлебнула явно лишку и стала не в меру общительна. Она не скрывала интереса к Хамне, да и к Корвигу, его младшему брату. Брата она поглаживала по светлым до плеч волосам, а Хамну хватала за бицепс. Где-то посреди трапезы привлекательной наружности девушка, прислуживающая гостям, невзначай запнулась на ровном месте и обронила чашку с жирным салатом прямо Ингельд на голову. Ох как хитрунья расшаркивалась! Ведь от Найла не укрылось, что все это не случайно. Перехватив украдкой взор девушки, он ободряюще ей улыбнулся; та тоже заговорщически улыбнулась в ответ. Ингельд, изо всех сил сдерживая ярость, вынуждена была удалиться в отведенную ей комнату, чтобы как-то привести себя в порядок. Однако не прошло и получаса, как она снова была на месте (успев разжиться еще и лентой, которой повязала себе лоб). От скованности и стеснительности вскоре не осталось и следа.

Каззак, несмотря на двойной подбородок и увесистый нос, наружность имел внушительную. Кстати, было заметно, что ему явно нравится демонстрировать свою власть. Он без конца теребил приказаниями слуг и вообще вел себя с подданными так, будто имел дело с непослушными детьми. К нему все относились с подлинным уважением, каждое слово венценосца встречалось поспешным одобрительным кивком. После третьей чаши вина в Каззаке проснулась чванливость, и он принялся рассказывать истории, лишний раз показывающие его мудрость и прозорливость. Правдивость рассказов, можно сказать, не вызывала сомнения, но было не совсем понятно, зачем такому авторитетному вождю еще и выставлять напоказ свои добродетели.