Весенне-летние бои (21.04.-16.07.1942 г.) - Владимир Побочный

Исход дня 18 мая. Член Военного совета Юго-Западного направления Н. С. Хрущев с решением Сталина не соглашается. Удар танковой группировки врага с юга он оценивает как большую угрозу войскам фронта.

Н. С. Хрущев обращается непосредственно к Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину с предложением немедленно прекратить наступление на Харьков. Сталин настаивает на выполнении ранее отданных приказов.

Войска Юго-Западного фронта продолжают наступать на Харьков, что еще более осложняет обстановку (к. 1).

Немцы в Харькове

Вечер 18 мая. Г. К. Жуков вспоминал:

«К вечеру 18 мая осложнившаяся обстановка начала серьезно беспокоить исполняющего обязанности начальника Генерального штаба А. М. Василевского, и он тут же доложил Верховному о необходимости прекратить наступление наших войск и повернуть основные силы барвенковской группировки против краматорской группы противника.

Верховный, ссылаясь на доклады Военного совета Юго-Западного фронта о необходимости продолжения наступления, отклонил соображения А. М. Василевского. Существующая версия о тревожных докладах Военного совета Южного и Юго-Западного фронтов Верховному Главнокомандующему не соответствует действительности. Я это утверждаю потому, что лично присутствовал при переговорах Верховного» (к. 20).

В это время. В связи с отходом советских войск с Керченского полуострова Генеральный штаб Красной Армии 18 мая дает указание командующему Севастопольским оборонительным районом держать войска в постоянной готовности к отражению возможного наступления вражеских войск.

Силы Черноморского флота и войска Приморской армии, защищающие Севастополь, приведены в повышенную боевую готовность. Одновременно они продолжают совершенствовать оборону, ведут постоянное наблюдение за противником и разведку (к. 1).

Поступает распоряжение Сталина о начале отвода войск на Таманский полуостров. К вечеру (в 18.10) И. В. Сталину отвечают ответной телеграммой:

«Бои идут на окраинах Керчи, с севера город обходится противником. Напрягаем последние усилия, чтобы задержать его к западу от Булганак.

Части стихийно отходят. Эвакуация техники и людей будет незначительной. Командный пункт переходит в Еникале. Мы опозорили страну и должны быть прокляты. Будем биться до последнего. Авиация врага решила исход боя.

Мехлис».

Очевидно, панический тон телеграммы заставил Верховного Главнокомандующего принять решение, фактически отменявшее распоряжение о начале эвакуации. 15 мая в 1.10 Верховный телеграфирует генералу Д. Т. Козлову:

«Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Керчь не сдавать, организовать оборону по типу Севастополя.

2. Перебросить к войскам, ведущим бой на западе, группу мужественных командиров с рациями с задачей взять войска в руки, организовать ударную группу с тем, чтобы ликвидировать прорвавшегося к Керчи противника и восстановить оборону по одному из керченских обводов. Если обстановка позволяет, необходимо там быть Вам лично.

3. Командуете фронтом Вы, а не Мехлис. Мехлис должен Вам помочь. Если не помогает, сообщите…».

Пожалуй, впервые Верховный высказал сомнение относительно пользы от пребывания армейского комиссара на Крымском фронте.

Фото на память. Из жизни солдат «нового порядка».

332-й день войны

Командование Крымского фронта теряет управление войсками: они беспорядочно отходят на восток (к. 2).

Ставка утверждает решение главнокомандующего Юго-Западного направления, однако дальнейший ход событий показывает, что оно принято слишком поздно. Стремительное продвижение танковых и моторизованных соединений группы «Клейст» вдоль правого берега Северского Донца срывает планомерное сосредоточение войск 6-й армии к участку образовавшегося прорыва и вынуждает их вступать в бой разрозненно, без необходимой авиационной и артиллерийской поддержки. Вследствие этого остановить продвижение врага не удается (к. 1).

Бой на берегу реки

Вспомним как это было…

«Под керченской землей, в царстве вечного мрака и холода, опять устраивали люди свой непритязательный быт – в который раз за неполные полвека двадцатого столетия. Отсеки галерей заполнились шумом, запахами варева и табака…

Неяркий, красноватый свет лампочки выхватил из полумрака фигуру молодого командира, вошедшего в отсек. На него тут же устремились десятки глаз.

Военный, казалось, пришел без всякой определенной цели. Он оглядел отсек долгим и внимательным взглядом, как бы запоминая всех и все, потом неторопливо направился к группе людей, сидевших у выхода. Подошел, поздоровался, присел на корточки возле женщины и трех детишек.

– Ну, как настроение? – спросил у старшего мальчика, которому на вид было лет десять – двенадцать.

– Какое ж у них может быть настроение? – ответила за мальчика мать, женщина лет тридцати. – Второй раз под землю спустились. Думали, не придется больше, а вот как все повернулось…

– Вы керченская? – опять спросил командир.

– А чья ж еще? Мы все тут керченские. Здесь родились, здесь и помирать, видно, придется.

– Ну, насчет помирать – это рановато. Повоюем еще, прогоним немчуру… Верно, молодцы? – улыбнулся он мальчишкам.

Те только крепче прижались к матери. Один из них, осмелев, сказал:

– А нам папка писал, что скоро Красная Армия вернется в Керчь и немцев прогонит.

– Верно писал твой папка.

– Как ушел в сорок первом, так и не видали его. Правда, пишет часто, только про себя рассказывает мало – все про нас спрашивает, да про наш завод.

На заводе им. Войкова, Керчь

– Какой завод?

– Войкова. Мы там с мужем до войны работали…

Командир только тут заметил, что их разговор слушают десятка полтора детей. Хиленькие, серые в неверном свете маломощной лампочки лица, большие, похожие, как у кровных братьев и сестер, все понимающие глаза…

Командиру захотелось их чем-то ободрить, но ничего подходящего в голову не приходило.

– Ну что, – неожиданно спросил он, – поможете нам одолеть фашистов?

– Да-а! – полтора десятка мальчишеских и девчоночьих голосов ответили ему дружно и вполне серьезно.

Он шел по мрачным лабиринтам, а в его глазах неотступно стояли лица детей, с которыми только что разговаривал.

«Не хватит целой человеческой жизни, чтобы высказать весь гнев и всю боль за покалеченные судьбы этих маленьких граждан… Надо, чтоб об этом знали все, даже если нас не будет в живых…».

Так думал командир, пробираясь почти на ощупь во мраке Аджимушкайских каменоломен.

Один из коридоров Аджимушкайских каменоломен

…Кто был он, тот молодой командир в форме политрука? Его имя история не сохранила. Но в каменоломнях сохранился дневник, который был найден младшим лейтенантом Ф. А. Грицаем, офицером штаба 414-й стрелковой дивизии, в январе 1944 года, когда был освобожден Аджимушкай.

Была снята копия этого потрясающего своей искренностью и болью документа, и довольно объемную офицерскую тетрадь отправили вместе с донесением в соответствующую инстанцию. Но случилось так, что подлинник дневника исчез. И до сих пор нет достаточно твердых оснований для того, чтобы точно назвать имя автора этой безыскусственной и мужественной летописи. Им мог быть политрук Александр Иванович Трофименко, уроженец станицы Ахтырской, бывший учитель. Его мог вести и политрук А. Сериков (Сариков) – его фамилия значилась на дневнике».

19 мая 1942 г. Из Москвы транслируется антифашистский митинг латвийской молодежи. К юным сынам и дочерям латвийского народа обращается секретарь ЦК КП(б) Латвии Я. Калнберзин и председатель Совета Народных Комиссаров Латвийской ССР В. Лацис.

Ян Эдуардович Калнберзин

Лацис Вилис Тенисович

Утро 19 мая 1942 г. Вторник. Происходит то, что и должно было произойти с неподготовленными к отражению вражеского удара войсками 9-й армии Южного фронта.

Первая половина дня 19 мая. Противник превосходит нашу армию по числу батальонов почти в 1,5 раза, по орудиям – в 2 раза, по танкам – в 6,5 раза. На участках, где враг осуществляет прорыв, это превосходство оказывается еще значительнее.