С.С.С.М. - Мария Чепурина

Кляп изо рта Краслена не вытащили, так что вопрос, видимо, был риторическим.

– Так сколько, вы говорите, Свинстон пообещал за него?

– Пять тысяч шиллингов, папа, – ответил один из парней.

– Пять тысяч?! И вы взялись за это дело, даже не поторговавшись?! Олухи! Канальи! Вы себя не уважаете!!! – взревел толстяк. – Пять тысяч… Ха! Ха-ха!

– Можно попросить больше, ведь этот тип у нас, и он нужен Свинстону, – вставил один из официантов.

– Пригрозить, что убъем, если Свинстон не даст шесть… семь… десять! – добавил другой.

– Давайте будем отрезать ему по пальцу каждый день, – сказал еще один.

Краслен сидел ни жив ни мертв. Даже затекшие руки и ноги стали казаться ему мелочью.

– У тебя, Луиджи, вечно одни пальцы на уме! – сказал папаша. – Это пошло и давно вышло из моды! Тьфу! Пять тысяч… Олухи… Болваны!!!

– Если хорошо все объяснить этому Свинстону…

– …клянемся, он даст больше!!!

– К черту вашего Свинстона! – заявил главный. – Свинстон захотел его поймать, потому что он враг коммунистов. Ну, а мы дадим ему понять, что семейство Казати достойно большего, чем жалкие пять тысяч шиллингов! И этот Свинстон будет кусать локти, ясно вам?! Пять тысяч, матерь Божья… Мы продадим этого парня коммунистам, раз они так его ищут! Наверняка у них найдется для нас лучшее вознаграждение!

Довольный своей мыслью, папаша оглядел банду и добавил к сказанному несколько непонятных Краслену фраз.

– А кормить его надо? – спросил по-ангеликански один из младших гангстеров.

– Нет, конечно! – фыркнул главный. – Зачем переводить добро на этого типа? День протянет и так, а дальше коммунисты все равно его убьют.

– Можно я его тогда кастрирую, папа? – спросил самый худенький, плюгавенький официантик. – Давно не практиковался. Ему же все равно уже не понадобится…

– Нет!

– Но…

– Нет, я сказал! Что за дурная привычка спорить со старшими?! Ладно, посмотрели на него и хватит, марш отсюда, у нас еще есть дело!

Гангстеры поспешили убраться с кухни. Оставшись последним, папаша еще раз довольно взглянул на Краслена, потом открыл дверь холодильного шкафа и сказал чему-то там, внутри:

– Ну что, Винченцо? Как тебе? Не сладко? А ведь я предупреждал!

Ночь, в течение которой Краслена охраняли два чернявых подростка, без конца игравших в карты и ругавшихся на своем родном языке, прошла в размышлениях. Кирпичников думал о смерти. Размышлял, продолжится ли борьба классов на том свете, или загробный пролетариат уже одержал победу, и поэтому подвигов там, как и здесь, совершить не удастся? А может быть, сознание после смерти распадается – и все, и пустота, небытие? Так – не хотелось. Быть казненным в качестве предателя, бесславно и нелепо, не хотелось еще больше. Краслен без конца повторял самому себе невесть где почерпнутую мысль, что смерти нет, но лучше от этого не становилось.

Более-менее отвлекали только мысли о буржуях. Получается, Свинстон, один из опаснейших капиталистов и злейших врагов рабочего класса, владелец промышленных предприятий, печатных органов и транспортных средств, нанял гангстеров, чтобы те поймали для него Кирпичникова? Но чем Краслен мог его заинтересовать? Неужели Свинстон клюнул на приготовленную для Памперса приманку и решил сотрудничать с бывшим приспешником Буерова? Выходит, листовки компартии сделали свое дело и Краслен стал казаться буржуям ценным кадром, необходимым для борьбы с рабочим движением? О, Труд, чего только не бывает на свете!.. Впрочем, теперь уже все равно. Гангстеры сбудут Краслена коммунистам, а им он ничего не докажет. Расстреляют – будут правы. Он, Кирпичников, на месте пролетариев Ангелики, наверно, поступил бы точно так же.

…Сон прервали вспышка электрического света, стук внезапно распахнувшейся двери и голос – бодрый, сильный, злой:

– Ну? Он?

Краслен открыл глаза. Перед ним стояли двое – главный гангстер и рабочий в синем хлопковом комбезе и фуражке.

– Он, – сказал рабочий бандиту. И добавил, обращаясь к пролетарию: – Ну что, холуй буржуйский? Вот и встретились!

Кирпичников не стал ничего мычать в ответ. Ему с грустью подумалось, что, быть может, придется так и умереть – с кляпом во рту, не сказав больше ни слова в этом мире.

– Шесть тысяч шиллингов, – не тратя времени понапрасну, сказал главный гангстер.

– Но мы, кажется, договаривались о пяти с половиной! – возмутился представитель партии нового типа.

Его гнев показался Кирпичникову таким справедливым, что, забыв, что перед ним, возможно, будущий палач, Краслен мысленно вознегодовал на бесчестного гангстера, не ведавшего, каким каторжным трудом добывают свои кровные шиллинги те, кому, в отличие от всяких Свинстонов, нечего продать, кроме своих рабочих рук… и, может быть, своих цепей.

– Инфляция, молодой человек, – небрежно заявил бандитский «папаша». – Вы слышали сводки с биржи? Сколько стоил хлеб вчера вечером и сколько сегодня утром?

– Учитывая опасность, которую представляет этот субъект для рабочего класса, готов уплатить пять шестьсот, – сообщил коммунист.

– Несерье-о-озно, молодой человек, – протянул гангстер.

«До чего же акцент у него неприятный», – подумал Краслен.

– Пять шестьсот пятьдесят.

– Мамма мия! Какие шестьсот пятьдесят?! Да вы только взгляните, какой он здоровый, хороший, красивый!

«Он что, на базаре? Коня продает?» – возмутился Краслен про себя.

– Смотрите, не перехвалите свой товар, а то, глядишь, расхочется продавать, – сдержанно пошутил коммунист.

– Не расхочется! – противно ухмыляясь, сказал гангстер. – У нас есть еще один покупатель. Уж не знаю, чем вам так насолил этот парень, но если он попадет в лапки к Свинстону… Нет, я скажу так: в объятия к Свинстону, ибо…

– Что ж. Пять семьсот.

– …Ибо Свинстон так жаждет увидеть его в своем стане…

– Семьсот пятьдесят. Пять семьсот пятьдесят.

– Так вот, молодой человек. Если парень окажется в лапках у Свинстона, думаю, он сумеет доставить вам такую массу неприятностей, что потеря каких-то шести тысяч шиллингов покажется комариным укусом!

– Пять тысяч восемьсот шиллингов и ни пенсом больше.

– Но тут уже и до шести недалеко, а, молодой человек? Может быть, округлим? Знаете, мои официанты обожают посетителей, которые говорят «сдачи не надо»! Вы ведь не будете невежей и оставите нам чаевые, а, товарищ рабочий?

– Ваши шутки абсолютно не смешны, мистер!

«До чего же не умеем торговаться мы, рабочие», – сочувственно подумал красностранец.

– Что ж, молодой человек! Исключительно из личной симпатии к вам соглашаюсь на пять тысяч девятьсот девяносто девять! – сделал широкий жест мафиози.

Коммунист, судя по его физиономии, хотел выругаться, но сдержал себя и сухо ответил:

– Пять восемьсот. Точка.

– Будь по-вашему! Пять девятьсот девяносто! Ведь я же не жаден…

– Нет, пять восемьсот.

– Что же, вы непреклонны?

– Я рад, что вы это поняли.

– Что же, больше ни пенса?

– Ни пенса.

– Понятно. Ребята, зовите второго! – сказал, обернувшись, кому-то за дверью бандит.

Через минуту в дверь ввалился типус в мешковатом сером костюме, помятой шляпе, за ленту которой была заткнута пятишиллинговая банкнота, круглых интеллигентских очочках и галстуке, разрисованном плюшевыми медвежатами.

– Я уполномочен мистером Свинстоном… – загнусавил он было, однако, увидев коммуниста, несколько опешил: – А что, собственно, происходит? Кто этот человек, как он относится к нашему делу?

– К вашим антинародным делишкам я, к счастью, не отношусь никак! – поспешил заявить рабочий. – К тому же скоро им придет конец!

«Даже одна отдельно взятая кухня и та может служить ареной классовой борьбы, – думал Краслен. – Прав был двадцать третий съезд Партии рабочих, указавший на усиление мирового антагонизма в связи с обострением международной грызни и вхождением капитализма в последний, самый гнилой этап последней, самой реакционной, империалистической фазы!»

– Спокойнее, спокойнее, сеньоры, – сказал ганстер. – Разве так ведут себя на аукционах? Итак, наш первый лот – парень с коммунистических листовок, который сидит сейчас связанный на кухне моего ресторана. Начальная цена – пять тысяч восемьсот шиллингов. Кто больше?

Приспешник капитала и рабочий беспокойно посмотрели друг на друга.

– Мистер Свинстон говорил о пяти тысячах, – не очень уверенно сказал очкастый типус.

– Очевидно, цена устарела. Итак, господа?

Повисла минутная пауза.

– Хорошо, – сказал наконец очкастый. – Мистер Свинстон предвидел такой ход событий и уполномочил меня поднять цену до шести тысяч.

– Вот это уже деловой разговор! – обрадовался ганстер. – А что скажете вы, молодой человек?

В глазах коммуниста пылало возмущение, но допустить, чтобы классовый враг соединил свои силы с другим классовым врагом, он не мог.

– Я должен телефонировать в штаб, – признался он.