Миры Роджера Желязны. Том 15 - Роджер Желязны

— Кроме того, если кто-то опустит что-нибудь в ваш карман или шляпу, это ваше. Ясно?

— Это очень щедро, сэр. А что я должен делать, чтобы нести слово Божие?

— Помогать моему мальчику, Гомеру, натягивать тент. Приходить на собрания. И рассказывать вашу историю, как вы это сделали сегодня.

— Пока вы здесь, я обязательно буду приходить.

— А когда мы двинемся в путь? Вы же хотите нести слово Божие повсюду?

— Конечно.

— Считайте, что дело сделано.

В Оклахоме Просвещение в лице его прежней любовницы Клэр пришло к нему и имело разговор с Духом и Луи Бреве.

— Этот Лимерик использует тебя для того, чтобы наживаться, — сказала Клэр. — Со всей его напыщенностью и черным одеянием ему нет дела до Христа и Евангелия. Он даже втихаря пьет вино. Он делает из тебя дурака — даже большего, чем ты сам из себя делал.

— Какими бы ни были его цели, — ответил Луи, — он приводит людей к Господу. Может быть, он не самый воздержанный, но он много работает.

— А деньги?

— Это все для миссии в Африке, как он объяснил.

— Ты когда-нибудь видел хоть клочок письма из этой миссии или кого-нибудь, кто ее представляет? Видел ли ты когда-нибудь хоть один чек о переводе денег туда?

— Нет, я не посвящен в его финансовые дела. Он дает деньги там, где нужно.

— И, похоже, получает больше, чем дает.

— Поскольку он вершит дело Господа среди людей — и я могу помогать ему, — какое это имеет значение?

— Да он просто ловкий пройдоха. Может ли хороший человек так легко попасть под влияние плохого?

— Ливи не считает его плохим. Она его любит. А я люблю ее и доверяю ее простоте и чистоте. Ливи мудра.

— Впервые ты угадал: Ливи простодушна. Она ничего не знает, кроме игры на органе, на котором, кстати, играет плохо, и пересчитывания монет, что она делает медленно.

— Она делает работу для Господа по-своему, как и все мы.

— Твоя вера непробиваема. Назовем это слепотой и покончим с этим.

— Вере, может быть, нужна слепота.

— Тогда мне нечего сказать.

С этими словами Клэр вышла. Луи никогда больше не видел ее.

Это случилось в Арканзасе жарким вечером, когда мотыльки и мошки вились вокруг ламп. Смуглый незнакомец вошел под тент. Он пришел не для молитвы и службы, не из праздного любопытства, как приходили некоторые.

Он раздвинул полотняные занавески и двинулся по проходу, как человек, идущий к виселице. Его глубоко сидящие глаза не смотрели ни вправо, ни влево. Откинув фалды сюртука, незнакомец сел на последнюю скамью.

Луи, оказавшийся рядом с ним, почувствовал озноб, хотя струйки пота текли из-под его шляпы за воротник, который был когда-то снежно-белым и накрахмаленным, а теперь, спустя месяцы пути, стал мягким и серым.

Холодная угроза исходила от смуглого незнакомца, словно испарения от куска сухого льда.

Глаза мужчины смотрели прямо вперед и, похоже, видели не больше, чем два осколка стекла. Сначала Луи подумал, что человек спит под действием морфия или какого-то другого наркотика, хотя тот и не клевал носом и не качался на своем месте. Заинтересовавшись, Луи уставился на незнакомца, но он даже не заметил этого.

«Интересно, куда он смотрит?» — подумал Луи. Он проследил направление взгляда: поверх пестрой смеси голов, мужских шляп и женских шляпок, поверх широкого пространства перед скамьями, поверх переносного алтаря с открытой Библией и серебряными канделябрами — на Оливию, сидящую за своим походным органом, на котором стояла корзина для пожертвований.

Все время службы Луи наблюдал за мужчиной, следящим за Оливией и корзиной для пожертвований.

Глаза его были неподвижны, только редко мигали, как глаза ящерицы — каждые пять минут или около того. Когда пришло время сбора пожертвований, глаза начали двигаться: вверх, когда Оливия взяла корзину с органа, вниз, когда она переместила ее на уровень талии, слева направо и справа налево, когда она проносила ее по рядам. Когда она подошла к их скамье, корзина была тяжелой от монет и банкнот. Ливи пришлось вытянуть руки, и ситцевое платье натянулось у нее на груди.

Мужчина не заметил этого.

Он смотрел только на корзину. Оливия пронесла ее мимо, но он не открыл своего кошелька. Вместо этого незнакомец поднял глаза вверх, к потолку, и качнул головой из стороны в сторону. Ливи пошла дальше. Луи опустил свое подаяние, улыбнувшись ей. Корзина, рука Ливи, чистый, свежий запах ее тела проплыли мимо него.

И тогда незнакомец двинулся.

Она была уже достаточно далеко, и его рука, независимо от глаз и тела, скользнула за отворот сюртука и вынула пистолет, дуло которого было длиной, по крайней мере, дюймов восемь.

Одним движением, словно танцор, мужчина проскользнул под ее рукой и повернулся в проход, прижав девушку к своей груди. Дуло пистолета упиралось в кружева между ее грудей. Во время этого танца корзина не перевернулась и ее содержимое не высыпалось в толпу — Ливи крепко держала ее, как хороший официант поднос с полными до краев стаканами.

Луи, который вскочил на ноги, заглянул в глаза мужчине. И ничего не увидел.

Мертвые, как камень.

Луи посмотрел на Оливию, пытаясь понять, чего она ожидает от него в этой ситуации. Ее глаза тоже были пустыми: ни страха, ни гнева. Она не сопротивлялась. Она не смотрела на пистолет.

— Ливи? — спросил Луи.

— Отойди, Луи, — ответила она. — Этот человек хочет лишь денег.

Если бы Луи потрудился услышать ее, он бы заметил, что она говорила слишком спокойно, будто со скуки. Но Луи видел только пистолет и смерть в глазах мужчины. Он смог прочесть в этих глазах желание нажать курок и разворотить ей грудь. Луи боялся за девушку и, будучи джентльменом, не мог стоять и смотреть, как незнакомец угрожал ей.

В данной ситуации Луи вряд ли смог бы применить свои навыки бокса. Подняв руки как мелодраматический актер, играющий Привидение в «Гамлете», он попытался дотянуться до Ливи и освободить ее.

Мужчине понадобилось лишь на несколько дюймов передвинуть дуло и дважды выстрелить в грудь Луи.

Ливи вскрикнула. Ее возглас был исполнен не ужаса или негодования, а презрения:

— Луи, вы глупец!

Он унес с собой в могилу запах свежего пороха и старого пота, зрелище мотыльков, порхающих вокруг меркнущей лампы под полотняным потолком, и последнее мнение о нем: «Глупец!»

Сломанный фургон стоял на правой стороне рядом с указателем, — десять километров в одну сторону, двадцать в другую. Грязный красный вымпел был привязан к его антенне. В этом была единственная опасность: антенна была от передатчика, и те, кто сидел в фургоне, могли позвать на помощь в любой момент.