ОКО - Иван Блюм

— Ты сама не отвлекайся, — остановил я ее, — дальше-то что?

— Так вот, выборы перевели в перманентное состояние, — начала сыпать научными терминами Бонасьёва, — два года в таком состоянии висим. Все зависит только от тебя. Закон есть о тебе, что ты являешься главным выборщиком верховной власти. Сначала тебя заманивали пряниками, потом стали бить, потом снова пряники, потом я под тебя стала ложиться, да тебе почему-то не до меня было. Вот, завтра новые выборы. Ты подписал обещания? Подписал. Как только проголосуешь, равновесие нарушится. Кто-то падет, а кто-то вознесется на вершину. А тебя все равно убьют, потому что, голосуя за одного, ты голосуешь против другого.

— И что же мне делать? — спросил я.

— Не знаю, — сказала Ксюша и погладила меня по голове, — пойдем, полежим еще в постельке, горемычный ты мой. Если ты куда-то исчезнешь, то равновесие сохранится еще на шесть лет, пока снова не окажется кто-то, кого поставят балансировать на выборе власти. Не ты, так другой. Незаменимых людей у нас нет, — она зевнула и прикрыла глаза.

Я лежал с ней рядом, обнимал ее, целовал, а в голове роем носились мысли о том, как мне избежать участия в самых демократических в мире выборах.

Мы лежали с тобой в постели

На исходе цветущего мая,

С юга птички в поля прилетели

И кино шло о гибели майя.

— Почему же на мне свет клином сошелся? — подумал я. — Я же не избранник судьбы, а простой экспериментатор, правда, сунувший нос в ту сферу, в которую простым смертным совать не пристало. То ли я в параллельной реальности, то ли я в действительном будущем, но мне совершенно расхотелось быть в будущем, потому что это будущее безрадостно, особенно в нашей стране, где любой человек, получивший власть, старается эту власть приватизировать на всю оставшуюся жизнь. Чего далеко ходить? Вон, во всю Ивановскую ругаем белорусов, то есть их президента, который уже собирается власть передавать по наследству, а сами недалеко от них ушли. Тандем придумали. Поэтому мы и находимся в постоянном застое. Даже революция это тот же застой, сопровождающийся поднятием на поверхность дерьма с самого дна.

Нам ничего не нужно для хорошей жизни. Нам нужно сделать неразменную статью в Конституции, которую никто не сможет изменить: "Запрещено одному человеку два раза занимать одну и ту же должность" или "Запрещено одному человеку занимать должность более двух сроков". И все. Никаких там "подряд". Два срока отработал, спасибо, до свиданья, вот тебе гарантии, иди, пиши мемуары, можешь работать советником, спецпосланником или спецпредствителем, тебе почет и уважение, но если ты еще раз попытаешься пробраться на высшую должность, то это будет расцениваться как попытка государственного переворота со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Глава 34

Я потихоньку убрал со своей груди руку Бонасьёвой, встал, оделся и потихоньку пошел к себе.

Сломанная и вывороченная дверь сама по себе является охранным сигналом о том, что здесь уже побывали те, кому законом разрешено входить в любое время, проверять документы у всех, кто здесь находится и требовать информацию, которая им нужна.

Возможно, что за выломанной дверью никого нет, а, возможно, там сидит засада с дубинками и ждет любопытной рожи, чтобы навалять ей так, чтобы раз и навсегда отбить любопытство или вылечить от глубоко сидевшей клептомании, тянувшей человека стянуть то, что плохо лежит. Надо же, тянет человека стянуть. Как-то простонародно получается. Нужно несколько умнее сказать, типа: вызывает непреодолимое желание присвоить себе чужую вещь. Вот как.

— Карл Глебович, а Карл Глебович, — послышался от дверей голос Бонасьёва.

Я вышел к дверям.

— Карл Глебович, — начал говорить доверительно он, — ты уж не подведи нас с Ксюшей под монастырь. Она от белых шпионит за тобой, а я от бурых. Нас ведь сразу цикуту заставят пить, чтобы, значит, все было тихо и ладно, и чтобы кривая преступности вверх не лезла. Сам понимаешь, преступники руками и ногами отбиваются от тех преступлений, которые совершают гвардейцы. Вот и получается, что преступников, мало, а преступлений много. Поэтому и садят их сразу на пожизненно. Пока они в тюрьме сидят, им еще преступления подкидывают, а они сознаются. Получается, что за общество сидят. А власти они без греха, как жена у Цезаря.

— У какого Цезаря? — не понял я.

— А хрен его знает, у какого, — просто сказал Бонасьёв, — у нас их два, поди, разбери, у какого из них.

— Разберемся, — сказал я и проводил взглядом уходящего Бонасьёва.

Нужно разбираться с ситуацией. Я подсел к столу с компьютером. Компьютер продолжал работать. На мониторе все так же была заставка единого федерального канала. Ткнул на эмблему с бурым медведем. Открылся новостной канал с диктором в форме бурогвардейцев.

— Партия бурых медведей с теплотой провожает на заслуженный отдых столичного градоначальника, который не понравился партии белых медведей. Им все не нравится. Скоро им не понравится, что в нашей стране живут граждане. Что они будут тогда делать? Ну, это вопрос риторический, а мы переносимся на банкет по случаю проводов. Посмотрите, какой тост произнес первый министр.

— Дамы и господа, — сказал стоящий с бокалом человек, похожий на всем известную личность, — мы провожаем нашего любимого градоначальника. Хотим пожелать ему приумножения нажитых им капиталов. Чем больше у него будет денег, тем лучше будут жить окружающие его люди и тем больше у него будет возможностей поддержать партию, которая его поддержала и которая сейчас является единственным оппонентом и конкурентом не поддержавшей его партии, хотя он все время поддерживал ее и даже участвовал в ее создании. Вы уйдете ненадолго, мы вас вернем, а ваш символ — шапка-ушанка — будет нашим символом и даже я сегодня надену на себя такую шапку.

Он повернулся и взял с подноса приготовленную шапку, развязал тесемки клапанов и стал ее надевать ее на голову с короткой стрижкой. Шапка явно была для вида. Никто не озаботился ее размером, но, как говорится, назвался солдатом — иди в бой, он с силой рванул шапку за клапаны. Один клапан оторвался, вызвав смех присутствующих. Сверкнув глазами по смеющимся гостям, всем известный человек в наступившей гробовой тишине сказал:

— Вот видите, не всем шапка градоначальника подходит. Я, так и быть, останусь первым министром, но многие из здесь присутствующих будут ходить повсюду в шапках-ушанках и зимой, и летом в знак уважения к такому выдающемуся человеку, как вы.

Я быстро перешел на страницу меню и щелкнул по логотипу с белым медведем.

На экране появился человек, похожий на не менее известного человека, который с серьезностью в голосе говорил:

— Столичным градоначальником не может быть человек, который не вызывает доверия у президента. Как можно доверять человеку, который целиком и полностью на стороне первого министра и начинает дерзить, надеясь на высокопоставленную защиту? Высокопоставленная защита это я. Я назначаю первого министра, согласовывая кандидатуру с парламентом, но только я имею право отправить в отставку и первого министра без всякого парламента. Можете мне согласовывать хоть сто кандидатов, а я имею право отправить в отставку и весь парламент, если он три раза не согласится с моим мнением. Мое слово — гранит. Камень косой не разрезать, а я и есть камень. Меня выбирал весь народ. Все голосовали за меня. Что-то, не так? А вот так, — и он достал из-за спины протокол центральной избирательной комиссии, — вот, все ваши голоса тут подсчитаны. И у меня еще один срок впереди, а вот потом уже можно ставить вопрос о перемене рулевого в тандеме. Вот так. Я — гарант и я гарантирую, что не сдвинусь с места, пока не закончатся определенные Конституцией сроки. А столичный градоначальник у нас будет новый. Он расчистит все эти засранные конюшни и выстроит всех конюхов по ранжиру, чтобы все знали, что столица есть главный город нашей родины. И чтобы духу не было от заморских скульптур дружка градоначальника. Во всем мире как от чумы шарахаются от его скульптур, так нашли ему место в столице. Пусть в пустыне ставит башни, чтобы путешественники с пути не сбивались.

Я отключил и беломедвежий канал.

— Оставаться тут нельзя, — я заставил себя размышлять, потому что голова отказывалась быстро соображать после побоев и дрянной выпивки, — хотя здесь все почти так же, как и у нас, но отсюда нужно сваливать. Вопрос — как? Я не знаю, как я сюда попал и как я отсюда выберусь. Знаю, что главным звеном в этой цепи является вэб-камера. Но как она работает? Похоже, что не я ею управляю, а она управляет мною. И, может быть, она управляет всем миром. Захочет, перенесет человека в прошлое или в будущее, захочет, вообще погрузит все в кромешную тьму и у человека сразу отпадет потребность во многом. В темноте не будет солнечных ожогов. В темноте не будут ездить машины, и летать самолеты. Не будет телевидения, компьютеров. Нет, все будет, потому что электрическая энергия не исчезнет по воле вэб-камеры. А, может, и исчезнет именно по воле вэб-камеры. А, может, через нее кто-то наблюдает за нами? Именно через эту. Ведь на земле миллионы таких камер и ничего не происходит, а вот с этой камерой происходят какие-то непонятные события. Может, мне встать на колени, помолиться камере и просить, чтобы она вернула меня к себе? Да, я так и сделаю.