Тощие ножки и не только - Том Роббинс

Был такой известный художник-пейзажист, Рассел Четэм, который жил в Ливингстоне, штат Монтана, и Эллен Черри, будучи почитательницей его таланта, надеялась как-нибудь посетить его. Нет, в данный момент от этой идеи лучше отказаться, решила она. Зачем лишний раз своей любовью к искусству сыпать соль на раны Бумера, особенно тогда, когда она сама не знала, чего ей больше хочется – оставаться с ним или послать подальше. Разумеется, она не единственная женщина на свете, которая не могла разобраться в чувствах к собственному мужу. В противном случае Берту Рейнольдсу нет прощения. Вопрос заключался в том, были ли на свете другие женщины, которые не могли разобраться в своих чувствах к собственному мужу спустя всего неделю после свадьбы. Эллен Черри решила, что такие наверняка есть. Пусть немного, пусть считанные единицы, шествуя к алтарю, задавались вопросом: «Что это там за человек в смокинге? С какой стати он на меня так смотрит? И вообще, хочу ли я познакомиться с ним ближе?» Как бы там ни было, но Эллен Черри решила, что правильно сделала, на какое-то время забыв про искусство – по крайней мере до тех пор, пока они не приедут в Нью-Йорк. Когда же – чуть позже днем – разговор у них все-таки зашел об искусстве, эту больную тему затронула не она, а Бумер.

Оставив последний снег таять в горах, оставив знаменитого пейзажиста, Рассела Четэма, в одиночку брести по жизни, так и не встретив в лице Эллен Черри Чарльз родственную душу, они направили свою индейку дальше на северо-восток и ближе к вечеру пересекли величавую Миссури.

– Знаешь, кто любил эту великую реку? – задал вопрос Бумер. – Знаешь, кто жил на ее берегах и любил ее?

Томас Харт Бентон, подумала Эллен Черри. Тем не менее поскольку она не хотела при муже упоминать никаких художников, то ответила:

– Нет, дорогой, не знаю.

– Бандит Джесси Джеймс, – ответил Бумер. – Вот кто.

Какое-то время он молчал, словно река отняла у него язык и унесла со своими водами в далекие края, но затем заговорил снова:

– Джесси Джеймс ограбил целую уйму банков и не меньше поездов. Он бывал и в перестрелках, и в засадах, да в чем угодно, и у него на хвосте постоянно висела целая армия преследователей, даже в рождественские праздники. Но сам старина Джесси ни разу не получил и царапины. И вот однажды он совсем утратил бдительность, и ему взбрело в голову повесить на стену картину. И в тот момент, когда он стоял на стуле, любуясь этой картиной, к нему сзади подкрался Роберт Форд и продырявил ему череп. Вот тебе и все искусство.

Вскоре солнце уже проглядывало сквозь деревья, и жареная индейка, фаршированная молчанием, узрела свое отражение в водах величавой Миссури.

Жрецы послали за верховной жрицей.

– С твоим посохом что-то неладно, – сказали они ей. – Он никак не реагирует вон на то красное свечение на небе.

Верховная жрица решила проверить сама.

– С посохом все в порядке, – сказала она. – Просто ваше свечение – дело человеческих рук.

Наступила полночь, и все до единого жрецы, жрицы, раввины, мудрецы и члены синедриона стояли на крыше, устремив взоры на северо-восток. К тому времени там было уже три красных свечения.

Всеми презираемый старый пророк по имени Иеремия тоже пытался взобраться на крышу, но всякий раз, как его вонючая седая борода показывалась над верхней ступенькой, кто-нибудь замахивался на него кулаком и прогонял вниз.

– Это вавилоняне! – надрывался воплем Иеремия. – Сам Яхве наслал на вас вавилонян в наказание за то, что вы осквернили его законы.

Иеремия был по крайней мере наполовину прав, и все это прекрасно знали. Наконец было решено отправить гонца во дворец и разбудить царя. И незадолго до рассвета на крышу восшествовал сам царь. Он стоял там, облаченный в пурпурные финикийские одежды, и наблюдал, как пламя пожирает его форпосты.

– Капитулируй! Капитулируй! – взывал к Царю старец Иеремия. – Капитулируй и прими волю Яхве, иначе от Иерусалима не останется камня на камне.

Царь отдал распоряжение при помощи мистера Посоха вправить безумцу мозги, однако верховная жрица, опасаясь, как бы при этом ненароком не сломали бесценную вещь, просто запустила в пророка сандалией.

Собственно говоря, вавилоняне и без того уже правили Иудеей (как ты, надеюсь, помнишь, это южная часть Израиля) целое десятилетие. Примерно также, как Советский Союз правил Польшей или Чехословакией. В то время Вавилон вознесся благодаря своему политическому лидеру, Навуходоносору. Да, теперь таких имен больше нет. Перевелись, измельчали громкие имена. Что за убожества пошли – Рональд, Джордж, Гэри, Джимми или просто Билл. Да эти убогие клички недостойны даже в подметки Навуходоносору. Джон – это так, бирка, ярлык. Навуходоносор – поэма. Монумент. Жужжащий рой ос-убийц, выпущенный на свободу носиться по залам алфавита. Ладно, ближе к делу. За одиннадцать лет до описываемых событий Навуходоносор и его армия уже вторгались в Иерусалим, но, предав разграблению Храм – в результате чего в их мешки перекочевала большая часть десяти тысяч дорогих подсвечников, двухсот тысяч труб и сорока тысяч арф, – они удалились. Навуходоносор пообещал жителям, что, если они будут должным образом вести себя, городу будет дарована автономия. Ха-ха! На что надеялся! Небольшой, но гордый Иерусалим вскоре начал демонстрировать свой непокорный нрав. И вот теперь наводящая ужас вавилонская военная машина расцвечивала небо над городом далеко не праздничным фейерверком.

Иерусалиму было предначертано судьбой выдержать многомесячную осаду, в течение которой мистер Посох не сумел зарегистрировать одно-единственное знамение, что показалось среди облаков. По мере того как голод, жажда и болезни начали косить ряды даже жрецов и жриц, наш герой лежал – позабыт-позаброшен – на крыше храма, на том самом месте, где его бросили после того, как в последний раз – увы, безрезультатно! – взмахнули им в сторону неба.

Таксист из Сан-Антонио с дипломом ихтиолога крутил и крутил «Колесо Фортуны», загребая колоссальные бабки в каждой категории, но Бадди Винклер почти не смотрел на экран. Бадди – ну кто бы мог подумать! – читал книгу, которую он, краснея и смущаясь, взял в городской библиотеке Колониал-Пайнз.

Как обычно перед ним – будь то на грязноватом пластиковом столе в какой-нибудь забегаловке или дома, на подлокотнике его любимого кресла (просиженного до такой степени, что порой начинка комками так и лезла наружу, словно семена из коробочки молочая), – лежала раскрытая Библия. Но Бадди читал отнюдь не Библию, по крайней мере не сейчас. Он только время от времени заглядывал в нее – точно так же, как актер заглядывает в карточки с репликами. Ему было достаточно пробежать глазами слова «…и открыл он бездну, и поднялся оттуда дым…», чтобы затем целую неделю хорошо поставленным тенором с воодушевлением распространяться на свою любимую тему – о Последних Днях, о кошмарном, кровавом конце человеческой истории, о цунами кипящих потрохов, которое, как утверждали некоторые, смоете лица земли грех и грешников, после чего вселенная вновь предстанет в первозданной своей чистоте – теперь уже навсегда.

В этот мартовский вечер, однако, преподобный Бадди Винклер читал книгу. Более того, на столике рядом с ним можно было увидеть стопку книг такой высоты, что любая кошка без труда забралась бы с нее в гнездо пересмешника в любом соседском саду. Но только одна из этих книг словно цепями приковала к себе внимание Бадди Винклера.

Бадди Винклер иногда подозревал, что его персона не совсем в фаворе у Господа, что Всемогущий не совсем доволен тем, как он, Бадди, ему служит, и для острастки насылает на неугодного проповедника то гнойные прыщи, то нестерпимую зубную боль. Но вот сейчас Господь заговорил с ним, возложил на него миссию. И Бадди почувствовал, что он прощен (даже несмотря на то, что в данный момент прямо в середине подбородка у него красовался фурункул размером и температурой с только что вынутый из печи пудинг). Он чувствовал себя одновременно скромным послушником и героем и был более чем готов подставить под колеса плечо мученика. Но вся беда в том, что ему никак не удавалось склонить к сотрудничеству евреев. Он обзвонил всех до последнего раввинов в Ричмонде и Норфолке (единственный в Колониал-Пайнз еврей был армейским офицером и служил по соседству в Форте-Ли), увы – с нулевым результатом. Стоило ему объяснить им суть его миссии, как они, не стесняясь в выражениях, заявляли ему, что он – того, свихнулся. Бадди никак не ожидал подобной реакции. К тому же упрямство раввинов действовало ему на нервы. Он искренне полагал, что евреи спят и видят, чтобы им построить Третий Храм. Он пребывал в уверенности, что они ждут не дождутся прихода Мессии. Оскорбленный в лучших чувствах, но несгибаемый, он пошел в городскую библиотеку, где взял несколько книг по иудаизму. Именно тогда на глаза ему случайно попалась книженция, от которой он не мог оторваться весь вечер.