В дали веков - Александр Красницкий

Голос Гостомысла слабел и перешел, наконец, в чуть слышный шепот. Окружавшие его носилки старейшины с тревогой глядели на него. Вдруг старец вздрогнул всем телом и тихо опустился на ложе. Глаза его закрылись, но по лицу блуждала прежняя радостная, счастливая улыбка.

– Тише, заснул Гостомысл, – послышался шепот.

Но Гостомысл не спал. Дело его на земле было кончено, и душа оставила его дряхлое тело – он умер.

День клонился к вечеру. Последние лучи заходящего солнца озарили своим светом славян, в гробовом молчании окруживших смертный одр своего мудреца.

7. СРЕДИ ВИКИНГОВ

«Воин от колыбели,

Я жизнь обрек свою!»

Сага об Олаве Трюггвассоне

Между тем тот, имя которого у всех на Ильмене было на устах, ничего не знал об этом и даже предполагал созвать новый поход на славянщину.

Многое случилось с Рюриком перед возвращением на родину.

Когда конунг Старвард достаточно похозяйничал в стране пиктов, тут же решен был новый поход на страну франков. Мало добычи было у храбрецов, не хотелось им чуть не с пустыми руками домой возвращаться, вот и решились они навестить богатые берега франков, где уже – уверены они в том были – недостатка в добыче не будет.

Весело режут волны морские легкие драккары, с парусами, полными ветром.

Впереди всех идет драккар Рюрика, а за ним несется с других драккаров громкая песня викингов, подвиги которых уже успел воспеть скальд.

Звенел мой меч в тот день счастливый,Когда ко вражеским брегамПрибил его ветер прихотливый,Готовил враг погибель нам.Мечи звенели, стрелы пела,Но нас враги не одолели,Отброшен бешеный напор!Звенел мой меч в день жаркой сечиСреди Британии полей!Рассек я шлем вождя по плечи,Скатилась прядь его кудрей,И умер он... Младые девыЛобзали с горем милый прах,И скальд сложил о нем напевы —Напрасно женщины в слезах!Нет в мире лучше дел войны...Кто не был в битвах – прожил скучно!Как осень, дни его темны!

И радостно, радостно на сердце у Рюрика. Идет он добывать славу и лучшие друзья с ним. Вот драккар его названного брата, урманского конунга Олава, с ним и братья Рюрика, Сигур и Триар, вон драккар кротких названных братьев ярлов Аскольда и Дира, а вот рядом с ним его неразлучный спутник Рулав, храбрый берсерк, с лицом, покрытым бесчисленными шрамами – следами бесконечных битв.

Однако у франков храбрецы решили не задерживаться. Дошли до них слухи, что на Ильмене, который они считали своим, не все спокойно.

Да кроме этого, подумывал Рюрик о другом.

Нужно, чтобы весь великий путь из варяг в греки в их руках был, Волхов да Ильмень покорены, так и Днепр не мешает своим сделать.

Он уже делился своими планами с конунгами. Те одобряли.

– На Ильмене все звероловы живут, – говорили они, – и в землях Полянских и у древлян тоже немало нашлось бы для нас мехов дорогих.

– Поляне что! – презрительно произнес Рулав. – Знаю я их! На мужей не похожи, наши женщины их храбрее.

– Что так?

– Да так! Не меч у них главное, а свирель да гусли.

– Ну?

– Верно!

– Верно, верно! – поддержал Рулава присутствовавший при этом разговоре старый, везде, во всех морях побывавший викинг Ингелот. – Вот послушайте, что византийцы про славян рассказывают.

– Говори! Говори!

Ингелот крякнул, отпил из чаши крепкого вина и начал свой рассказ:

– Поймали как-то раз – давно это было, еще, пожалуй, и дедушки наши не вспомнят, а просто так рассказ из уст в уста идет, – поймали они трех каких-то чужеземцев в земле своей. Верно, думали, что это соглядатаи пришли слабые мечта вызнать. В то время хан Аварский на Византию шел. Народу с ним видимо-невидимо было, так и те, думали византийцы, к его дружине принадлежат. Забрали их византийские воины, привели к своему военачальнику, оглядывают там их – что за диво! Ни мечей, ни секир нет у них. Сами они все трое народ здоровый, плечистый, а ничего в них нет такого, чтобы воинов напоминало. Думали, что где-нибудь у них оружие, стали досматривать, так рассказывают, что даже византийцы чуть со смеху не померли. Вот так воины грозного хана Аварского! Вместо мечей – у них гусли, вместо секир – кифары. Таким воинам разве на женщин только под окна воевать ходить, песнями да прибаутками тешить их, а не в ратном поле с врагом биться!

Ингелот, а с ним и все другие норманны разразились дружным смехом.

– Что же с ними потом было? – раздались кругом нетерпеливые вопросы.

– Отвели их, как чудо какое, к самому императору, – продолжил воодушевленный общим вниманием Ингелот, – тот спрашивает: «Кто вы?» Отвечают: «Мы – славяне, живем на самом конце западного океана!» «Как сюда попали?» Не стали таиться пред византийским императором и прямо ответили: «Прислал к нашим старейшинам хан Аварский дары разные и потребовал от нас людей ратных, чтобы примкнули к его дружинам и вместе шли с ними на вашу Византию войной. А мы люди тихие, с оружием управляться не умеем, никогда войны не знали и нет железа в стране нашей. Играем мы на гуслях и ведем жизнь спокойную, мирную, без ссор и кровопролитий! Так и не могли мы дать хану Аварскому людей ратных. Наши старейшины послали передать такой ответ, они же нас стали держать как пленников. Ушли мы от него к вам, зная вашу доброту и миролюбие!» Это византийцев-то доброту, – добавил уже от себя рассказчик и снова приложился у кубку.

– Как же византийский император поступил с ними? – спрашивали Ингелота заинтересованные его рассказом слушатели.

– Что же ему с ними делать было? Подивился на их силу, рост, крепость, угостил и отправил восвояси!

– Что же, и поляне такие же?

– Конечно, такие!

– Не то, что соседи их, древляне.

– Те – зверь-народ. С зверями живут, и сами зверям ничем не уступают.

– Постойте-ка! – остановил их Ингелот. – Когда ходил я в Византию, я там вот что слышал.

– Расскажи, послушаем!

В ожидании повествования все смолкли.

– Мы вот, норманны, веруем в Одина, славяне поклоняются Перуну, а другие, которые называют себя христианами, веруют в невидимого Бога, который сотворил единым словом своим небо, землю и людей всех.

– И нас тоже? – послышался наивный вопрос.

– Христиане говорят – всех, – важно ответил Ингелот и затем рассказал о посещении святым апостолом Андреем Первозванным киевских высот.

Рассказ этот был выслушан с интересом. Слушал его и Рюрик. Много уже раз ему приходилось слышать об этом неведомом ему Боге христиан, и каждый раз его сердце воспламенялось чувством почтения и любви к Нему и негодованием на тех, кто распял Его на кресте.