Телечеловек - Ференц Кашшаи

— Дорогой мой, тебя ждут, — обратилась госпожа Ливенс к мужу.

— Да, да, — заторопился Ливенс и обернулся ко мне: — Уважаемый профессор, мне надо на сцену. По-моему, ваше место тоже там.

— Как, разве уже все? — пробормотал я, не решаясь прямо спросить, действительно ли спектакль окончился.

— Что вы хотите этим сказать? — Ливенс удивился.

— Как незаметно пролетело время, — вынужден был ответить я.

Ливенс довольно улыбнулся. По-видимому, он принял мои слова за комплимент.

Я взглянул на Дотти Скотт в надежде еще раз испытать то чувство покоя, которое исходило от нее и так поразило меня в момент нашей встречи. И вдруг мне пришла в голову счастливая мысль: если я не хочу окончательно разойтись с Лиан и потерять ее в этой многолюдной толпе, не лучше ли держаться к ней поближе? Лиан же находилась на сцене. Кто знает, удастся ли после диспута протиснуться к ней в этой сутолоке?

Я кивнул как бы в ответ на собственные мысли, и почти в то же мгновение в зрительном зале раздались громкие возгласы:

— Бирминга в президиум!

Что оставалось делать? «Ведь будет грандиозный скандал. Пожалуй, не стоило сюда приезжать», — промелькнуло в голове, а тем временем Ливенс уверенно вел меня по запутанным лабиринтам служебных помещении. Едва мы вышли на сцену, как меня буквально ослепил яркий свет прожекторов. К счастью, кто-то догадался их выключить. И вот уже зрительный зал и сцена озарились ровным мягким светом.

Увы, меня усадили рядом с совершенно незнакомыми людьми. Лиан же сидела в противоположном конце стола. Ливенс шепотом пред-. ставил меня соседям. Как выяснилось, сухощавый старик, сидевший слева, оказался директором театра. Учтиво обменявшись с нами рукопожатием, директор театра тотчас обратился к зрителям. В кратких словах он выразил свою радость по поводу того, что ему выпало счастье приветствовать выдающегося борца за мир, уважаемого профессора Бирминга, «одно имя которого наполняет сердца молодежи безграничным воодушевлением». Слово «воодушевлением» он произнес несколько патетически, но вполне искренно.

После него от имени «Совета молодежи» собравшихся горячо приветствовала какая-то молоденькая девушка. Сообщив собранию, что свыше двадцати человек изъявили желание выступить в прениях, она попросила ораторов говорить строго по существу, дабы оставить время господину Ливенсу для заключительного слова. Затем она объявила дискуссию, посвященную пьесе драматурга Ливенса и взаимосвязи проблемы мира и искусства, открытой.

Большое оживление вызвало выступление первого же оратора — высокого худощавого юноши, говорившего прямо с галерки. Должно быть, он находился там а самом последнем ряду, и зрителям, сидевшим в партере, то и дело приходилось вытягивать шеи, чтобы хоть как-то увидеть его. Вероятно оттого, что сам оратор сидел где-то под потолком, его зычный голос раздавался особенно гулко, и слова звучали особенно торжественно. Мне тоже не удавалось его рассмотреть, до тех пор пока он не вышел вперед. Опершись руками о барьер верхнего яруса, словно капитан о поручни боевого корабля, он говорил громко и уверенно, с бравадой, призванной, видимо, замаскировать волнение.

— Одаренный молодой поэт, — шепнул Ливенс.

Оговорившись, что он вовсе не намерен обижать остальных актеров и хоть в какой-то мере умалить их достоинства, поэт назвал Лиан величайшей актрисой, какую ему довелось видеть, а затем перешел к вопросу о взаимоотношении искусства и политики.

Не исключает ли одно другое? — спросил он аудиторию. Затем, попросив извинить его, поскольку, по-видимому, многие зрители спим не согласятся, он заявил, что, по его мнению, подлинное искусство могут породить только великие страдания, а раз так, то какая же судьба уготована искусству в обществе, которое положит конец человеческим страданиям? Разумеется, сам он противник войны, почему и присутствует на данном диспуте, но он сомневается, не ослабнет ли воля человека, если с его пути исчезнут грозные преграды, будет ли радость полной и безграничной без ее антагониста — душевной боли?

Слова молодого поэта вызвали в зале глухой ропот возмущения. Едва он кончил, раздались сдержанные аплодисменты. Мне показалось, что в этом проявилось искреннее желание молодежи поначалу спокойно и по возможности беспристрастно выслушать все выступления. Поскольку оратор затронул творчество Лиан, председатель попросила актрису ответить на вопросы.

Немного смущаясь, Лиан вышла на трибуну. Она заговорила вполголоса, не так, как обычно на сцене. Мне показалось, что она всячески старалась ничем не отличаться от остальных, в ее манере держаться полностью отсутствовали всякая рисовка и нарочитость. Она и в самом деле была растрогана и скромно поблагодарила молодого поэта за столь лестный отзыв. Заранее извинившись, что на заданный ей вопрос она ответит по-своему, как сама это представляет, Лиан выразила опасение, что вряд ли ее ответ будет исчерпывающим.

— Я актриса, и мой творческий путь в театре начался не вчера… Не знаю, поймут ли меня, но служение искусству, свое призвание актрисы я не мыслю без постоянного ощущения чувства локтя, без солидарности между людьми. Правдивое исполнение любой роли предполагает глубокое проникновение актера в образ, психологию и внутренний мир изображаемого им героя, полное слияние с чужими судьбами. Я глубоко убеждена, что зритель, приходя в театр и испытывая истинное художественное наслаждение от спектакля, невольно начинает симпатизировать положительным героям пьесы и считать их недругов собственными врагами. Солидарность — святая святых искусства, его благодатная почва. Актер и зритель в равной мере сливаются с героями спектакля, ведь их судьбы, как бы они ни отличались от личной судьбы актера или зрителя, — это сама жизнь, а проявления всякой жизни родственны. Искусство — одна из замечательнейших форм проявления общественной солидарности!

«Да, должен признаться, мой теледвойник за такой короткий срок поработал на славу!» — подумал я, слушая выступление Лиан. Но я вынужден был признаться, что, хотя Лиан и не высказывала ранее определенных прогрессивных взглядов, она всегда относилась к своему призванию актрисы столь серьезно именно потому, что театральные подмостки и впрямь представлялись ей реальной жизнью. Каждый раз она выходила на сцену с таким чувством, словно там решаются судьбы мира, и в том числе ее личная судьба.

И все же сейчас, услышав из уст Лиан восхваление идеи коллективизма и общественной солидарности, я испытал неловкость. Мне показалось, что она несколько увлеклась, говоря о своем слиянии с образом героини и необходимости полностью раствориться в нем. Это неверно. Личность должна сохранять свои индивидуальные особенности, свои характерные черты, отстаивать принадлежащее ей по праву место в жизни.