М. С. - Владимир Чистяков

У Тима зародилась мысль, что Кроттет не так уж и не прав в отношении её. Но императору слишком нравится всё необычное. А она слишком уж отличается от хрестоматийных представлений о грэдской принцессе. Да и не только грэдской, а вообще какой угодно. Похоже, от пятнадцатилетней у неё только физиология. А мозги зрелого политика и дипломата. И без подобного существа всё-таки скучнее станет в мире. Утратит он какие-то яркие краски. По крайней мере, так будет казаться потомкам. Современникам-то от подобного существа всяко будет ничуть не весело. А может, как раз, наоборот, очень даже весело будет. Поначалу. А потом… Девчонка ведь из разряда тех, кто смеётся последними.

Она ведь говорит с ним, могущественным императором, как с равным. Хотя на это имеет полное право. Статуса её никто не лишал. Да никто и не в состоянии этого сделать. И держится просто с невероятным достоинством, особенно после пережитого. Да, девчонка сильна. Очень сильна. И дьявольски умна для своих лет. Да и такой гордости все светские пантеры позавидуют. Да приходится признать, что есть в империи министры есть глупее её. И что ещё хуже — девчонка имеет представление о своих силах. А это опасно. Но и император не первый день живёт на свете. Он и куда более серьёзных противников переигрывал. В том числе, и отца этой зеленоглазой ведьмы. Официальным языком владеет лихо. Даже слишком, если принимать во внимание её возраст. Но может, попытаться пронять человеческим языком? Благо, его она в последние месяцы слышала весьма мало, если вообще слышала.

— Может, попытаемся отложить дипломатические формальности, и поговорим как люди?

— По-людски могут говорить только те, кто прибывают в хотя бы приблизительно равном положении. Моя же жизнь сейчас целиком зависит от вас, так что разговор будет не на равных. Ибо вам просто хочется новых ощущений, ведь вряд ли вам когда-нибудь придётся общаться с грэдской принцессой в подобной ситуации.

— Что до вашей жизни, то лично мне было бы гораздо лучше, если бы вы по-прежнему находились во Дворце На Побережье, и событий последних месяцев не происходили бы вовсе.

— Но события произошли, и я сижу здесь, и Дворец На Побережье до меня так же далек, как Луна. Вы сказали мне, что виновные наказаны. Как именно?

— Трое из них последние месяцы жили довольно-таки грязно. Я предоставил им возможность, по крайней мере, умереть с честью.

— Точнее, предоставили нашим солдатам возможность убить их. — констатировала она- А четвёртый?

— А четвёртый лишён всех званий и чинов, и отправлен на принудительное лечение. Для подобного субъекта крах всех амбиций — похуже любой смерти.

Ему интересно посмотреть на реакцию Марины на эти слова. Но на лице не дрогнул ни один мускул. И во взгляде зелёных глаз ничего не изменилось. Умеет держаться, этого у неё не отнять! Фамильное умение, похоже. И сразу по обеим линиям.

— Пожалуй, вы правы. Крушение амбиций — весьма серьёзное наказание, не говоря уж о штрафбатах… Но меня также естественно, интересует моя собственная судьба. Я ведь вынослива, но далеко не бессмертна, как мой отец. Да и силы мои были уже фактически на пределе. Мне ведь немного оставалось.

Ну и девка! Конечно, многим известно, что из себя представляют штрафбаты, но пятнадцатилетним об этом знать как-то не положено. Что ещё входит в круг её интересов? И не видит ли он перед собой будущую грэдскую императрицу? К которой вовсе не обязательно будет прилагаться император. Вопрос очень спорный…

— Скажем так, с отцом в его столичном дворце вы увидитесь. О сроках пока ничего сказать не могу.

— Хоть на этом спасибо. Но что будет со мной, допустим, завтра?

— Поместят в нашем загородном дворце, и пригласят медиков для завершения обследования.

Она невесело усмехнулась. И резко встала, опершись руками о стол. У Тима рука чуть не дёрнулась к кнопке вызова охраны. А она заговорила.

— Папенька отобрал у плохого мальчишки игрушку, которой ему играть не положено. А игрушка была живой. И никому не было дела до её чувств. Я может, ещё и вернусь к себе, а может, и нет. Но ведь есть некоторые вещи, которые мне не вернёт уже никто и никогда. Я ведь не делала людям зла. Но за что они со мной поступили так? За что? Ведь никто мне на это не ответит. Я ведь была просто ребёнком. И я вынуждена была стать взрослой. Ибо просто не хотела умирать. Но за что со мной так поступили! За что!

И Тиму снова стало страшно как тогда в камере. Она говорит вовсе не ужасные вещи, но это вновь говорит то самое запредельное существо. Та самая униженная, оскорблённая и почти до смерти избитая, но вовсе и не сломленная личность. Вот только в глазах её сейчас была не ненависть, а боль. Страшная боль, скорее не физического, а душевного плана. И слишком много места в её душе занимала теперь эта боль. Только вот ничего в этой боли нет от боли униженного и до смерти напуганного ребёнка.

Не ребёнок перед ним. Это хорошо понял Старший Тим. И на миг у него даже появилось желание поступить с ней так, как предлагал Кроттет. Но это желание почти сразу прогнал. Не в его правилах добивать настолько слабого врага. А дрался враг достойно. Очень достойно, особенно если помнить о чудовищном неравенстве сил. Пусть живёт. Она храбро дралась и заслужила это право. А Тим иногда мог быть и благороден. В какой-то степени. Лучше казаться благородным, чем признать самому себе, что ты испугался. А она пусть живёт.

Вот только вряд ли люди увидят от неё много добра. Это будет машина пострашнее Кроттета. Не сомневается теперь в этом Тим. Когда она вырастет… Да, она вырастет, хотя и так уже взрослая. Но она проживёт столько, сколько ей отмерено судьбой. И немало людей ещё попытаются оборвать эту горячую и яростную жизнь. Только это будет также легко, как залить ведром воды извержение вулкана.

Спустя несколько месяцев, когда Марина полностью поправилась, через посольство одной из нейтральных стран начались конфиденциальные переговоры о её возвращении. Сама Марина к тому времени уже находилась на территории этой самой нейтральной страны, но в личном владении Тима, пользовавшегося правом экстерриториальности. А территории владения, кроме всего прочего, имелся и неплохой аэродром. Способный принимать даже самые тяжёлые самолёты. Грэды уже ни раз запрашивали об этом аэродроме. Нейтралы ссылались на экстерриториальность. И говорили что это частное владение определённого лица, а ни в коей мере не мирренская военная база. А так страна мы нейтральная, никого не трогаем. В результате кое у кого из грэдских адмиралов появлялось жгучее желание, сославшись на ту же самую экстерриториальность, либо высадить на территорию владения группу диверсантов с хорошим количество взрывчатки, либо предпринять гораздо более простое, но гораздо более дорогое действие — попросту разбомбить это владение к такой-то матери палубной авиацией, не забыв при этом послать в МИД нейтралов заверения в вечной дружбе. Местное ПВО грэды в грош не ставили, и были правы. ВПК нейтралов пребывает в зачаточном состоянии, а поставки вооружения от мирренов идут ни шатко, ни валко. У них как-то других дел хватает, чем вооружением полуколонии заниматься. (А что с нейтралами за подобную выходку сделают мирренны… Точнее, сколько с них сдерёт лично Тим за плохую защиту его частной собственности.) Впрочем, эти довольно здравые планы неожиданно были отложены. Это владение под строгим секретом посетили грэдские дипломаты и лица лично знавшие Марину.