Суперанимал - Андрей Дашков

Супер отодвинул девчонку, схватил мэра за бороду и поставил на ноги.

Рой был на голову ниже гиганта, и на уровне его глаз оказалась широченная и твердая, как скальная порода, грудь.

– Ты заработал второе штрафное очко, – уведомил Локи. – Третье будет последним, а мне бы этого не хотелось. Ты неплохой мужик, Рой. Если не станешь нарываться, я сделаю тебя боссом охотников. Подумай над моим предложением.

При этих его словах суггестора Нака перекосило. Прежний соперник имел шансы возвыситься снова. Этого еще не хватало! Господин мэр, похоже, был непотопляемым. Студент лихорадочно соображал, как бы все-таки помочь ему утонуть. Оказалось непростым делом пустить на дно дырявый таз…

– Нехорошо, Рой, – продолжал Локи. – Почему ты не сказал мне, что эта девчонка – твоя дочь? Тебе самому хотелось поиметь ее? Понимаю, хотя лично я предпочитаю более мясистых. Ты получишь ее после того, как она забеременеет. Советую попробовать оральный секс – для плода вполне безопасно. Но больше никаких сюрпризов, договорились?

Рой не слышал его последних фраз. Шум крови в голове заглушал все. Его грязная тайна была раскрыта легко и быстро; он захлебнулся в собственном дерьме и больше уже не пытался цепляться за ложную надежду и ущербную любовь…

Но Лили слышала все. И неустойчивая башня ее разума закачалась, дала трещину…

А затем рухнула.

Всего Локи отбраковал шестерых детей и заодно отобрал для оплодотворения десятерых здоровых молодых самок. Это стало ясно после того, как Нак осведомился у каждой о менструальном периоде и принялся в уме составлять график совокуплений.

А спустя еще некоторое время из Пещеры вышли четверо и направились в сторону Логова. Лили брела рядом с Локи. Нак держал за руку обреченного мальчика.

Лео пытался догнать их, крича вслед суперу:

– Возьми меня вместо ребенка!

Он запомнил на всю оставшуюся жизнь, как чужак обернулся и бросил с уничтожающей ухмылкой:

– Я НЕНАВИЖУ старое мясо.

23. Среди теней

Бабай забрал мамочку Лили.

Кеша заранее готовился к этому. У него даже хватило сил выдержать взгляд Бабая, когда тот изучал выстроившихся в ряд детей. Странно, что чудовище признало его ЗДОРОВЫМ, – сам он чувствовал себя разваливающимся на части. А ведь было еще кое-что – попытка чудовища влезть ему ВОВНУТРЬ. Он ощутил это и, руководимый инстинктом самосохранения, поставил непреодолимый экран. Притворился тупицей. ОБЫЧНЫМ ребенком. Таким же, как все. Но страх его был вполне естественным.

Он понимал, чего нельзя допустить ни в коем случае. Проникновение чудовища в разум равносильно ЗАРАЖЕНИЮ. Это как смертельная болезнь; возможно, тело останется нетронутым и даже сделается более сильным, но мальчик Кеша исчезнет, растворится – в лучшем случае. В худшем он превратится в одно из «щупалец» Тени, обитающей в подвалах реальности, в слоях кошмаров и пророческих снов, которые сбываются с ужасающей точностью и потому еще страшнее…

Там он будет навечно заточен в незримой тюрьме. Такое случалось иногда с хорошими мальчиками или девочками в сказках, которые сочиняла мамочка Лили, однако потом непременно появлялся добрый волшебник, отчего-то похожий на (мэра? папу?) дядю Роя, и спасал всех. Заколдованные злым чудовищем дети просыпались и ехали домой, в свои ПЕЩЕРЫ, на спинах больших четвероногих животных. Сказочные животные назывались лошадьми. Лили прочитала о них в книжке, а дедушка Лео даже видел их сам, когда жил в волшебной стране, не обозначенной ни на одной карте и называвшейся «Добрые старые времена»…

Кеша уже усвоил, чем действительность отличается от сказки, – никаких добрых волшебников не будет. Никто ему не поможет и не приедет, чтобы освободить его. Он погибнет, если не спасет себя сам.

Бабай ушел на время, и по крайней мере один канал восприятия очистился от его тлетворного влияния. Но этого было мало. Образы чудовища непрерывно дробились и размножались в мозгу, окружали сознание трепещущими завесами своих черных крыльев. Кеша не мог прогнать их совсем; они служили постоянным отравляющим существование фоном, помехой, шумом, который мешал сосредоточиться.

Медленно действующая отрава проникала исподволь, коварно уводя к пассивной созерцательности, дремоте, кошмарным снам, заманивая в ловушки искаженного мира. Кеша и сам понимал, что придется проникнуть туда, но он хотел сделать это по своей воле; уйти, как взрослый разведчик, покидающий теплое укрытие и отправляющийся в снежную бурю с риском для жизни, – а чудовище пыталось втащить его туда в качестве парализованной страхом и обессилевшей приманки…

Он долго не мог решиться. По правде говоря, даже в Пещере, привычной родной Пещере, существовали темные закоулки, куда он до сих пор боялся заходить. Например, тот черный коридор в самой глубине – кажется, чудовище воспользовалось им, чтобы добраться до Накаты (и Веры?)… Старшие дети рассказывали Кеше про железную дверь в конце коридора, через которую можно выйти наружу, но обратно уже ни за что не попадешь. Дверь была безнадежнее тупика – и все равно манила к себе. Она пропускала только в одну сторону; коридор вел от плохого к худшему. Кешу это почему-то жутко испугало: оказывается, совсем рядом есть места, откуда возврата вообще не бывает.

Что же говорить о руинах вокруг Пещеры! Иногда, в относительно хорошую погоду, он играл неподалеку от входа под присмотром взрослых. Кеша помнил, как однажды его пригвоздил к месту жуткий скрежет, который донесся из развалин. Покрывшись потом на ледяном ветру, он не мог понять, почему другие дети и даже их матери ничего не слышат.

Звук был таким, будто под толстым слоем льда и битого камня вдруг пробудилось нечто гигантское. ОНО пошевелилось и сделало первую попытку восстать из руин. Не вполне живое, но и не до конца мертвое. Мальчик улавливал разницу. ОНО напоминало ему тикающий механизм часов, только было в миллион раз больше, сложнее и… страшнее.

ОНО не считало, а ОТСЧИТЫВАЛО время.

Что будет, когда время ИСТЕЧЕТ, Кеша не представлял. Он просто побоялся соваться туда, не рискнул заглянуть в воронку, которая непременно засосет. То место поблизости от Пещеры тоже было Точкой Невозвращения…

А вот шепоты призраков из развалин его нисколько не пугали. Иногда он слышал сотни очень тихих голосов, звучавших одновременно – как шорох бумаги или пепла. Они и доносились из пепла, занесенного снегом, схваченного льдом, от чего снег и лед стали серыми… Совершенно не страшные голоса. Они принадлежали людям, которые ушли давным-давно, и теперь потерянно блуждали, будто эхо в гулком, опустевшем времени. Голоса обычных людей – таких, как дедушка Лео, как Лили, как дядя Ярослав. Среди них были тонкие детские, хриплые старческие, ласковые или жалобные женские, низкие мужские.