По ту сторону - Виктор Устьянцев

— Пропадет он, Иван Андреевич, если прогоним. Может, оставим?

— Ну раз ты хочешь оставить, себе и оставляй! Пусть будет при политотделе вроде воспитанника, все у тебя на глазах.

— Согласен.

— Передайте, чтобы поставили на все виды довольствия, — сказал комбриг Одерию.

— Есть поставить на все виды довольствия! — весело откликнулся старший лейтенант и подмигнул Володе.

В разведку

Старший лейтенант Одерий помог ему раздобыть форму. По росту подобрать не удалось — Володя и для своих лет был слишком маленьким. Но кое-где обрезали, кое-что ушили, и стал Володя заправским бойцом. Вот только оружия ему пока не выдавали и никакого серьезного дела не поручали. Чаще всего он сидел на телефоне, вроде бы за дежурного, потому что все работники политотдела разошлись по подразделениям — бригада готовилась к большим боям.

По разным поручениям и Володе приходилось бывать в подразделениях. Иногда он на целый день оставался в каком-нибудь взводе: смотрел, как бойцы роют траншеи, разбирают пулемет или учатся попадать бутылкой с горючей смесью в наиболее уязвимое место танка. И он жгуче завидовал бойцам — у них настоящее дело. Приставал к Петру Васильевичу с просьбой об одном и том же: перевести в какую-нибудь роту. Шараутин каждый раз терпеливо выслушивал его доводы и неизменно спрашивал:

— Все?

— Все, — упавшим голосом отвечал Володя, зная наперед, что последует за этим вопросом. А за ним следовала всегда одна и та же фраза:

— Вот подрастешь еще сантиметров на десять, тогда и приходи.

И уже вдогонку давался один и тот же совет:

— Ты, брат, на кашу нажимай — помогает.

После этого начальник политотдела дня на два загружал Володю какой-нибудь работой, лишая его возможности бывать в подразделениях. Видимо, он полагал, что это бойцы переманивают мальчонку к себе.

Чаще и охотнее всего Володя посещал разведроту. Разведчики — народ особенный, веселый и отчаянный. Есть, правда, и среди них несколько степенных и молчаливых — из сибиряков. Все они пожилые, солидные, слово из них клещами не вытянешь. Видно, привыкли в своей тайге молчать: с медведем не покалякаешь. Зато уж если скажут слово, так к месту, будто пулю в самую десятку всадят. Они учат молодых разведчиков ходить мягко, с носка на пятку, так, чтобы не хрустнул под ногой ни один сучок, а также учат метать ножи, ловко и быстро вязать пленного, стрелять навскидку, почти не целясь.

Политрук разведроты Гусельников иногда разрешал Володе присутствовать на занятиях, сам учил его разбирать и собирать пистолет, давал пострелять.

— Со временем из тебя может хороший разведчик получиться, — говорил он.

А время на войне имеет особый счет. За одну ночь человек порой постареет на двадцать лет, а одна секунда промедления может стоить всей жизни.

Бригада вела тяжелые бои. И хотя разведчиков берегли для особо важных дел, потери рота несла большие. То одна группа не вернется с задания, то в другой половины не досчитаются. И каждый раз, когда роту пополняли наиболее опытными бойцами, Володя уговаривал Гусельникова пойти к начальнику политотдела. Наконец уговорил, и они вместе предстали перед Шараутиным. Петр Васильевич уже догадался, с чем они пришли, он, как всегда, выслушал до конца. И как всегда, спросил, но на этот раз уже Гусельникова:

— Все?

И Володя уже не ожидал ничего, кроме совета подрасти на десять сантиметров и пресловутой каши, но Шараутин вдруг сдался:

— Ладно, пусть идет. Но вы мне за него головой ответите. Поняли? Ума-разума пусть набирается, но в разведку посылать запрещаю. Мал еще. — И уже весело добавил: — Вот если подрастет сантиметров на десять, тогда другой разговор…

За «языком»

К тому времени положение на участке фронта в районе Копостичей стабилизировалось. Не хватало сил для наступления, необходимо было пополнить войска людьми и боевой техникой. Немцы, очевидно, об этом знали или догадывались, но сами почему-то тоже не наступали, хотя момент для контрудара был удобный. И важно было срочно выяснить, почему они не наступают: готовятся к чему-то или производят передислокацию?

Многочисленные попытки взять хотя бы одного «языка» не увенчались успехом — фашисты крепко засели за минными полями, «спотыкачами» и прочими сооружениями. Рота потеряла несколько лучших разведчиков. А командование требовало немедленно, в ближайшие же сутки, достать хоть какого-нибудь завалящего, но живого немца.

Операцию выполняли тремя группами: одна группа захвата и две группы прикрытия. Задолго до темноты они сосредоточились возле деревни Нижнее Чупахино — здесь им надлежало перейти линию фронта, углубиться как можно дальше в тыл, все, что можно, разведать самим и непременно взять «языка».

Как ни умолял Володя политрука Гусельникова, тот категорически запретил ему участвовать в операции. Согласился только отпустить до первой линии наших окопов, чтобы «посмотреть, как уходят в разведку».

Разведчики сидели в блиндаже командира стрелковой роты и ждали наступления темноты. Они были особенно подтянуты, сосредоточены, даже молодежь притихла. Командир стрелковой роты, молодой капитан, только что получивший это звание, предлагал, хотя бы слегка «обмыть» его и уже выложил на стол две полные фляжки, но разведчики отказались.

— После, когда вернемся, — пообещал капитану сержант Гордымов и, посмотрев на часы, сказал: — Пора уже. Ну-ка брякни соседу слева, чтобы пошумел.

Капитан кивнул телефонисту, и тот, крутнув ручку телефона, закричал в трубку:

— Ноль-седьмой, ноль-седьмой!

Ответили скоро, телефонист протянул трубку капитану, и тот тихо сказал:

— Это я, ноль-шестой. Спасибо, приходи обмывать. А пока музыка требуется. Ну да, повеселей, дуй во все трубы.

Едва он положил трубку, как где-то слева глухо застрекотал пулемет. Захлопали винтовочные выстрелы, ухнул взрыв, и с потолка посыпалась земля.

— Ну, мы пошли.

— Ни пуха, — сказал капитан.

— Пошел к черту!

Они вышли в траншею, здесь стрельба слышалась более резко, на темном небе метались ее сполохи. Было ветрено, по синему полю кудряшками завивалась поземка, и уже в пяти-шести метрах разведчики исчезали, будто растворялись в темноте.

Как только уполз последний разведчик второй группы прикрытия, Володя тоже взобрался на бруствер. Его никто не окликнул, стрелки, занимавшие траншею, решили, что он и есть последний из группы, и Володя пополз вперед.

Он догнал вторую группу и долго полз вместе с ней, пока его не заметил сержант Гордымов.