Древний Рим - Владимир Миронов

Ж.-О.-Д. Энгр. Сон Оссиана

Многие видели в нем бога… По этой причине поэт Энний, его друг, поместил Публия Африканского «не только в храм, но на небо», поместил смертного на небо вместе с Энеем, Ромулом, Геркулесом, сказав, что Геркулес почитается в числе богов, как Сципион, Публий Африкан-ский. Другой римлянин, Цицерон, закончил свою книгу «Государство» видением Сципиона, который предстает в «Сне Сципиона» (по аналогии со сном Энния). Сципион говорит: «Итак, если ты захочешь смотреть ввысь и обозревать эти обители и вечное жилище, то не прислушивайся к толкам черни и не связывай осуществления своих надежд с наградами, получаемыми от людей; сама доблесть, достоинствами своими, должна тебя увлекать на путь истинной славы; что говорят о тебе другие, о том пусть думают они сами; говорить они во всяком случае будут. Однако все их толки ограничены тесными пределами тех стран, которые ты видишь, и никогда не бывают долговечными, к кому бы они ни относились; они оказываются похороненными со смертью людей, а от забвения потомками гаснут». И далее тот же Сципион говорит слушателю, который готов трудиться во имя славы его родины: «Да, дерзай и запомни: не ты смертен, а твое тело. Ибо ты не то, что передает твой образ; нет, разум каждого – это и есть человек, а не тот внешний вид его, на который возможно указать пальцем. Знай же, ты – бог, коль скоро бог – тот, кто живет, кто чувствует, кто помнит, кто предвидит, кто повелевает, управляет и движет телом, которое ему дано, так же, как этим вот миром движет высшее божество». Бренным же нашим телом движет жизненный дух.

Сципион Эмилиан, внук Публия Африканского и наследник его великой славы, приехав в Африку, идя по стопам деда, также увидел сон, когда к нему с небес спускается сам Сципион, ставший богом. Они вместе взмывают ввысь, туда, где музыка сфер, гармония вселенной, где сияют лучи славы и слышится неземная музыка. «Сон Сципиона» произвел неизгладимое художественное воздействие на умы потомков: Макробий его комментировал, Данте ему подражал, Петрарка перелагал в «Африке», Боттичелли рисовал, а Энгр копировал («Сон Оссиана»). Писатель Гофман, прочтя ребенком это произведение, вспоминал: «Я, помню, убегал иной раз в светлые лунные ночи из дому и прислушивался, не донесет ли ветер до меня отголоска тех чудных звуков». Так Сципион в сознании всех последующих веков остался как «житель звездного неба, небренной земли».

Рафаэль. Сон рыцаря (слева – Добродетель, справа – Наслаждение)

Мы же полагаем, что истинное величие Сципиона в том, что он ценил людей по человеческим качествам – вне зависимости от их рождения, национальности или принадлежности к той или иной партии. Тит Ливий отмечал, что он сумел разгадать тайну власти и славы, и не только выигрывал страшные войны, но добился куда большего – смог оставаться уважаемым и невредимым даже среди самых настоящих варваров. Однажды обитавшие неподалеку варвары приблизились к его дому. Когда же солдаты Сципиона преградили им путь, вперед вышел один из них и стал умолять охрану дать им возможность увидеть этого великого и благородного человека, позволить познакомиться с его трудами и мыслями. И тогда Сципион понял, что он добился гораздо большего, чем военных побед: оказалось, что он нужен своим людям.

Сципион Африканский Старший

Однако спустимся вновь на землю, на землю Рима. С высшей точки развития, как известно, всегда начинается обратный путь, ибо за восхождением обычно следует или падение, или медленный спуск. Рим достиг вершины, на которой пребывал некоторое время, после чего в обществе подспудно стали действовать силы разрушения. Богатые хотели воспользоваться богатством, дети тех, чье имя было овеяно славой, уже не стремились к свершениям и подвигам. Эта тенденция с каждым годом стала ощущаться в Риме все сильнее и сильнее. Падение Карфагена предшествовало падению Рима. То будет трагическая и мрачная страница. Мне показалось, что это восхождение Рима можно сравнить с тем, как бурно растут цветы на могилах, обильно вскормленных трупами и кровью. Не случайно все римские историки, как один, обходят стороной картину описания разрушения и уничтожения Карфагена, как английские историки обходят стороной картину грабежа Индии, немецкие историки – чудовищную панораму грабежа, убийства России, а американцы – свои изуверства во Вьетнаме или Корее. Ливий, Дион Кассий, Дионисий Галикарнасский, Диодор Сицилийский, Полибий умолчали о том, чего нельзя не заметить, о чем нельзя не сказать и что вопиет со страниц.

Н. Пуссен. Великодушие Сципиона

Так почему же судьба была так жестока к Карфагену? Почему он исчез с лица земли? Ведь не исчезли же Рим, Иерусалим, Афины, или Каир? Вопросом этим задаются и наши историки. Они считают, что Карфаген был уничтожен при «каких-то особых обстоятельствах, не имеющих прецедентов в летописях прошлого» (П. Чихачев). Разумеется, вовсе не таинственное веление провидения снесло с лица земли этот знаменитый город. Римляне отомстили за свой страх. Историк говорит о том, как Ганнибал, имея гораздо меньшую армию, чем у римлян, сумел разбить римлян в трех регулярных сражениях, причем все «эти подвиги были совершены не против изнеженных воинов Азии, а против самых мужественных солдат мира, которых Ганнибал держал под угрозой в течение шестнадцати лет, проведенных им в Италии, где он занял лучшие провинции». Римляне не простят этого пунийцам никогда. Они решили уничтожить Карфаген и повели себя при этом как безжалостные варвары. Кстати, с ними их победители так не поступят, когда придет час краха империи: «Спустя шесть веков после разрушения знаменитого финикийского города правитель Карфагена вандал Гейзерих, завоеваший Рим и грабивший его в течение 14 дней, перевез в Карфаген немало сокровищ, отобранных им у богачей вечного города. К его чести за тотальным ограблением Рима вандалами не последовало разрушения прекрасных и многочисленных памятников Рима, существующих и поныне, тогда как варварская рука римлян превратила весь Карфаген в прах». Это утверждает Орозий, который, вероятно, черпал все свои сведения из источников, уже утраченных в настоящее время. Ведь сей историк, ученик Блаженного Августина, сообщает, что, разрушив Карфаген, римляне не только стерли с лица земли все здания, но даже обратили в пыль камни, из которых они были построены («Omni murali lapide in pulverem comminuto»).

Руины древнего Карфагена. Современный вид

Так что великий Рим поднялся на костях Карфагена и других порабощенных народов. О том, как после победы над пунийцами стала меняться жизнь в Риме, писал один из историков: «Могуществу римлян открыл путь старший Сципион, а их изнеженности – младший: ведь избавившись от страха перед Карфагеном, устранив соперника по владычеству над миром, они перешли от доблести к порокам не постепенно, а стремительно и неудержимо; старый порядок был оставлен, внедрен новый; граждане обратились от бодрствования к дреме, от воинских упражнений к удовольствиям, от дел – к праздности». Когда такое случается с могущественной державой, которая стала править большей частью мира, опираясь на силу, но при этом с каждым годом становясь слабее, такое состояние дел не может длиться вечно. Жребий ею брошен – и он зачастую оказывается трагичен. Когда у Империи нет соперников, она вскоре начинает выгрызать себе внутренности. Так же и современная Россия, попавшая в руки слабых и безвольных политиков, будет обречена, если не найдет в себе силы и не вернет облика могучей страны. Недруги не простят ей былых страхов, и камни столиц будут обращены в пыль!

Карфаген. Общий вид сегодня

Правда в дальнейшем, словно пытаясь искупить невольную вину перед некогда грозным и опасным соперником, римляне попытаются вдохнуть жизнь в города Северной Африки. Особенно в эпоху правления Северов (конец II-начало III вв. н. э.) они перенесли дух и характер римского урбанизма на эти земли. В отличие от пунического Карфагена с его древневосточным колоритом в Римской Африке стали создаваться типично римские постройки – дома, арки, театры, акведуки… Автор фундаментальной монографии об искусстве стран Магриба Т. Каптерева пишет: «Следует представить себе, что города Римской Африки были не только плотно застроены, но и отличались яркой красочностью, множеством мозаик, цветной штукатурки, мраморных статуй. Африканцы развивали то, что в римском искусстве было зрелищным и патетическим, оставаясь безучастными к его холодной и напыщенной риторике. Истинно патетическое начало вносили в облик городов и многочисленные выбитые в камне посвятительные надписи, само начертание которых пленяет строгой тектоникой, интеллектуальной красотой, ритмом. «…Медь торжественной латыни поет на плитах как труба», – писал А. Блок, восхищенный живой выразительностью древних надписей Равенны». Бесспорно, города эти жили напряженной жизнью, полной радостей и социальных контрастов. Однако то была уже другая, и скорее римская жизнь.