Воевода заморских земель - Андрей Посняков

— Куда путь держите, православные? — свесившись с башни вниз, на чистом русском языке поинтересовался Николай. Да и на каком еще языке ему были интересоваться? С детства с русскими рос, да и сейчас каждое воскресенье пел по-русски в церковном хоре — очень нравилось Николаю это занятие.

Идущие вздрогнули. Посмотрели вверх и разом открыли рты. Удивились.

Надо же — неизвестно кто, а по-русски разговаривает, словно и не уезжали никуда с земли новгородской.

— Нам бы корчму, какая поближе, — пришел в себя круглолицый. — Как пройти, показал бы, служивый.

— Прямо идите, — ответил с башни воин. — Пройдете площадь, свернете направо, там, саженей через сорок — бочка — от нее в сторону — увидите стену, а за ней — корчма. Хозяина зовут Кривдяем. На постой он вас и определит, только, смотрите, перевару его не пробуйте — уж больно мерзкое зелье, спаси, Пресвятая Богородица!

— Не будем, — заверил часового молодой. — Мы и сами-то перевара не пьем, а посейчас лишь бы где кости бросить — на корабль-то опоздали с вечерни. Верно, дядька Матоня?

Коренастый кивнул:

— Прямо, говоришь?

— Угу.

— Ну, благодарствуем.

— Господь в помощь.

Индеец Николай размашисто перекрестился.

Индейцы. Так почему-то называл местных отец-воевода Олег Иваныч. Ну, индейцы так индейцы — хорошее слово, не обидное, типа «дикарей» или «краснокожих».

Откинув почти невесомое одеяло из волокон агавы, Олег Иваныч встал с ложа и подошел к окну. Было жарко, и даже ночной воздух не приносил прохлады. Нагревшиеся за день стены неохотно отдавали тепло. Стояла тишина — почти полная, если бы не перекличь часовых…

— Неревский конец сла-а-вен!

— Людин сла-а-авен!

— Сла-а-авенский…

Олег Иваныч прикрыл глаза. Господи, словно и не уезжал никуда из Новгорода!

— Не спится, милый? — сзади незаметно подошла Софья. Обняла, прижалась горячим телом — нагая, желанная.

Олег Иваныч не стал противиться нахлынувшим чувствам. Подхватил жену на руки, поднялся по узкой лестнице на плоскую крышу — палаты воеводы, по странной прихоти архитектора, были выстроены в местном стиле. А пожалуй, тут попрохладнее будет! Олег Иваныч огляделся. Ага — вот и матрас из кукурузных листьев. Сам же его и велел принести сюда, вчера еще. Мало ли, пригодится. Вот, теперь сгодился. Олег Иваныч осторожно опустился на колени, ловя губами жаркие губы супруги…

Потом, утомленные, они блаженно лежали рядом, подставив разгоряченные тела легкому ветру. В их глазах отражались звезды.

— Неревский конец сла-а-авен! — раскатисто прокричали вдруг словно бы прямо над головою.

Олег Иваныч вздрогнул. Неужели и сюда тоже часового поставили, на крышу? Ну, е-мое…

— Это не здесь, милый, — тихонько засмеялась Софья. — Вон, на той башне.

Адмирал-воевода покрепче обнял жену, чувствуя, как та медленно засыпает. А вот к нему самому сон что-то не шел. Слишком уж много проблем скопилось в Ново-Михайловском, и главная проблема — соседи. Отоми, пупереча, еще не пойми кто, ну и, слава богу, пока что далекие теночки-ацтеки. Новомихайловцы хорошо знали всех, кроме, быть может, ацтеков, с ними не так часто встречались, хотя определенные слухи доходили, и слухи эти не радовали. Наиболее понятными были каита и отоми — из них и родственных им племен, принявших православие, и состояла бо́льшая часть населения посада. Это были веселые трудолюбивые люди, правда, довольно шумные, но честные и открытые. Их жившие в горах родственники, понастроив укрепленные городища, частенько воевали с народами пупереча, жившими далеко на юге, впрочем, так же частенько и мирились, и ездили друг к другу в гости и даже играли свадьбы. Они были очень похожи — каита и отоми — даже языки не сильно отличались, правда, отоми были более цивилизованные, имели что-то вроде государства, что же касается пуперечей, то их столица — славный город Цинцунцан располагался далеко на юге. В принципе, пупереча новомихайловцам не угрожали. А о коварных ацтеках-теночках здесь мало кто вспоминал — те жили еще дальше, чем пупереча. Даже дальше, чем совсем уж далекие тотонаки. Так что ацтеков местные не боялись. Опасался их, похоже, один адмирал-воевода Олег Иваныч Завойский. Читал в детстве «Дочь Монтесумы», и кровавые ацтекские жрецы запали в душу. Потому, сразу же, как окончились празднества, устроил Олег Иваныч смотр всему новомихайловскому войску и остался весьма недоволен. Ладно, вооружение — мало у кого байдана или пластинчатый панцирь, — в основном, кольчужки да местные доспехи из толстой ваты — такие удар меча держат хорошо, а вот от копья не спасут, уж тем более — от пули. Мечи, слава Богу, почти у всех были. Да десятка полтора ручниц и восемь пушек — это, конечно, не считая вооружения флота. Да, порох — вот проблема. Ну, пока был изрядный запасец — позавчера перетаскали в лабаз, поставили стража на башню. Однако хорошо понимал Олег Иваныч, что это не выход. Искать нужно. Серу, селитру, руду. Пороховую мельницу ставить, мануфактуры… Ладно. Главное — совсем местные воевать не могут! Ни европейского копейного строя не знают, ни маневров. Учить надо. И чем скорее, тем лучше. Правда, с масштабными маневрами придется пока подождать, по крайней мере до сбора урожая маиса. Новгородцам он тоже очень понравился, а особенно Олегу Иванычу — давно не ел кукурузы, а когда еще и сладкий картофель попробовал — совсем ему Ново-Михайловский посад раем земным показался. Да по сути, тут и был рай. Тепло круглый год. Климат благодатный, влажный, в горах, правда, похуже. Хлеб вот только плохо растет — жарко — но зато кукуруза-маис, фасоль, картофель, перец. Кажется, помидоры тут тоже должны быть. Или это дальше — у ацтеков? Страшненькие они люди, эти ацтеки, вернее, не сами они страшненькие, а их кровавые боги, постоянно алчущие теплой человеческой крови. Слава Богу, государство ацтеков далеко отсюда, вряд ли эти жестокосердные люди доберутся сюда. По крайней мере, не в этом веке точно. Не в этом…

В это самое время, уже под утро, в двух десятках верст к югу от Ново-Михайловского посада, в отрогах гор, позднее названных испанцами Западными Сьерра-Мадре, спускался к побережью небольшой отряд. Носильщики, сгибающиеся под тяжестью тюков, вооруженные копьями воины в накидках из агавы — охрана, впереди, на украшенных разноцветными перьями носилках — двое. По виду — типичные купцы, да и кому тут еще быть-то? Один — с выпученными глазами, толстый, даже какой-то вздутый, словно вытащенная на берег глубоководная рыба, второй наоборот, худой, горбоносый, взъерошенный, похожий на общипанную ворону. Дремавшему под мерное покачивание носилок толстяку на вид было лет тридцать, тощий постарше, позлобнее, видимо, он был главным компаньоном в этой паре. Он не спал, вертел по сторонам головой, и носильщики ежились под его пронзительным взглядом. Идущие впереди воины вдруг остановились, настороженно прислушались, выставив вперед копья.

— Что? Что такое? — озабоченно поинтересовался тощий.

Один из воинов обернулся:

— Все в порядке, уважаемый Таштетль. Это проводник, сын койота, свернул не на ту тропу.

— Проводник? А ну, позвать его сюда!

Воин исчез в зарослях.

— Друг мой Таштетль, почему стоим? — проснулся толстяк. Закрутил круглой башкой, вытер со лба капли пота.

Таштетль бросил на него быстрый презрительный взгляд. Затем улыбнулся:

— Все нормально, друг Аканак. Это все наш проводничок путается. А кто его предложил взять, а?

Толстый Аканак по-бабьи всплеснул руками:

— Да где ж найдешь сейчас нормальных проводников? Тем более — сюда, на север. Ладно бы, на юг, к сапотекам…

— К сапотекам каждый ребенок дорогу знает, — язвительно перебил его Таштетль. — А вот и наш провожатый! Что скажешь, Тламак?

Тламак — тощий смуглокожий подросток — откинув со лба длинные волосы цвета воронова крыла, почтительно сложил на груди руки. На левой руке была хорошо заметна татуировка — зигзаги, перекрещивающие две прямые линии.

— Немножко сбился, уважаемые, — поклонился проводник. — Три года назад был в этих местах. Но я уже отыскал дорогу!

— В следующий раз получишь с десяток ударов палкой, — надменно бросил Таштетль. — И помни — боги Уицилапочтли и Тескатлипока смотрят на тебя.

Таштетль чуть скривил губы в змеиной улыбке:

— Похоже, татуировка на твоем запястье означает: заведу зигзагами неизвестно куда и назад не выйду.

Толстый Аканак расхохотался. Улыбнулся и Тламак. Вообще-то, он до ужаса боялся горбоносого Таштетля — пучеглазый Аканак почему-то относился к нему намного лучше — но подумал, что виноватая улыбка может им понравиться.

Так и вышло. Довольный удачной шуткой Таштетль милостиво разрешил проводнику удалиться. А ведь поначалу хотел строго его наказать!

— Как ты сказал-то? — смеясь, переспросил Аканак. — Зигзагами — и назад не выйдет? Ха-ха. — Он вытащил из-под маисового матраса оплетенную соломой флягу с октли — хмельным питьем из забродившего сока агавы. Таштетль неодобрительно посмотрел на компаньона, но ничего не сказал. Сам же от выпивки отказался. Что сегодня — праздник, что ли?