Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Райс Энн

«Я не могу тебе ответить, – сказал я. Клодия вся напряглась, словно пыталась лучше расслышать, потом покачала головой, но я продолжал: – Я и сам ничего не знаю. Да, я могу тебе рассказать, как стал вампиром… Да, это сделал Лестат. Но я не понимаю, что скрывается за его действиями, как на самом деле это происходит!» С ее лица не сходило все то же мучительное выражение, и впервые я увидел в ее глазах тень страха. Или другого чувства, которое было черней и глубже, чем страх. «Клодия, – сказал я и взял ее руки в свои. – Несмотря ни на что, Лестат может дать тебе один мудрый совет: перестань мучить себя и других. Долгие годы мы вместе постигали жизнь людей, их мир, но я не хочу, чтобы ты разделила со мной этот ужас, эту тревогу. Говорю тебе еще раз: ни у меня, ни у Лестата нет ответа на твой вопрос».

На мгновение она словно обезумела. Я понимал, что мои слова не могут ее успокоить, но такого не ждал: она вцепилась в свои волосы, будто хотела выдернуть прядь. Потом поняла, что это глупо и нелепо, и опустила руки. Но в мое сердце закралось дурное предчувствие. Клодия вновь обратила взор за окно и застыла, глядя на сумрачное, беззвездное небо. Сильный ветер с реки гнал стаи облаков. Вдруг ее губы дрогнули, она резко повернулась ко мне и прошептала: «Значит, он сделал меня такой… он, а не ты!»

Что-то в ее голосе меня испугало, и я даже сам не заметил, как очутился в другом углу, у камина. Я зажег свечу и поставил ее перед высоким зеркалом. То, что я вдруг увидел, ужаснуло меня. Из темноты выступила жуткая, таинственная маска, потом видение стало объемным и превратилось в древний череп. Я пристально разглядывал его. Отполированный временем, он почти блестел, но все еще хранил слабый запах земли.

«Почему ты не отвечаешь?» – спросила Клодия.

Я услышал, как открылась дверь спальни Лестата. Обычно, проснувшись, он сразу же шел на охоту, а я, наоборот, старался первые вечерние часы провести в тишине, чтобы успокоиться; голод рос во мне, и, когда жажда становилась невыносимой, я слепо следовал за ней и не думал уже ни о чем… Просто шел убивать.

Я снова услышал голос Клодии, чистый, словно колокольный звон, и мое сердце забилось в ответ.

«Да, это он, и никто другой! – говорила она. – Он сам так сказал. Но ты что-то скрываешь от меня. Лестат говорил, что без тебя ничего бы не случилось!»

Я стоял и смотрел на череп, ее слова хлестали меня, обжигали, как удары бича, и я повернулся и встретил их в лицо. Словно молния меня пронзила леденящая мысль: если б не бессмертие, от меня не осталось бы ничего, кроме этого черепа, и я невольно содрогнулся. Я посмотрел на Клодию: ее огромные глаза горели на белом лице, как два факела. Кукла, у которой кто-то вырвал зрачки и заменил их отблеском адского пламени. Я шел к ней, шептал ее имя, хотел что-то объяснить, но слова умирали, едва слетев с моих губ, и терялись в складках ее платья. Ее маленькая перчатка упала на пол и светилась в темноте; на секунду мне показалось, что это отрубленная кисть.

«Что с тобой?.. – Клодия вглядывалась в мое лицо. – Что с тобой творится? Почему ты так смотришь в зеркало и на перчатку?» Ее голос звучал нежно и ласково, но… что-то в нем было не так: какая-то задняя мысль, непонятный расчет, едва уловимое отчуждение.

«Ты нужна мне. – Я сам не понимал, что говорю. – Я не смогу без тебя. Ты мой единственный друг в этом бессмертии».

«Но ведь наверняка есть и другие! Не может быть, чтобы, кроме нас троих, на всей земле не было ни одного вампира!» Она повторила мои давние слова, они возвращались ко мне на гребне ее стремления добраться до сути вещей, до смысла ее собственного существования. Но в ее голосе не было моей боли – только безжалостная настойчивость, желание во что бы то ни стало получить немедленный ответ. «Разве ты не такой же, как я? – Она взглянула на меня. – Ведь это ты научил меня всему, что я знаю!»

«Не всему. Убивать тебя учил Лестат. – Я наклонился и поднял перчатку с пола. – Знаешь что… давай выйдем отсюда. Я хочу подышать воздухом…» – бессвязно говорил я, пытаясь натянуть перчатку на ее маленькую ручку. Я приподнял ее золотистые волосы и бережно расправил их поверх пальто.

«Но именно ты научил меня видеть! – возразила она. – От тебя я впервые услышала слова „глаза вампира“. Ты научил меня пить красоту этого мира, как кровь, но жаждать не только крови…»

«Я имел в виду совсем другое. Ты поняла мои слова не так…» Она вцепилась мне в рукав, пыталась поймать мой взгляд. «Идем, – позвал я ее. – Я хочу кое-что тебе показать…»

Я взял ее за руку, мы быстро пошли по коридору, по винтовой лестнице спустились вниз, пересекли темный двор. Сам не зная, что хочу ей показать, куда веду ее, я понимал только, что должен идти вперед, повинуясь своему инстинкту, инстинкту вампира.

Мы быстро шли через весенний город, небо прояснилось, оно было бледно-лиловое, в вышине слабо мерцали маленькие звезды; мы миновали пышные сады нашего квартала и очутились на узких бедных улочках, но и здесь воздух был напоен ароматом цветов; они пробивались сквозь камни, огромные олеандры раскрыли свои мощные соцветия: розовые и белые, они были похожи на жутковатые сорняки в пустынном поле. Торопливые шаги Клодии звучали как стаккато, она почти бежала рядом со мной, но ни разу не попросила сбавить шаг. Наконец мы остановились. Она смотрела на меня снизу вверх, спокойно, с бесконечным терпением. Эта улица… Темная и узкая; старые французские домишки с покатыми крышами чудом уцелели среди испанских особняков. Древние, маленькие лачуги – штукатурка осыпалась со стен, кирпичная кладка заросла мхом. Тот дом я мог найти с закрытыми глазами, я всегда это знал, но старался обойти его стороной, чтобы только не видеть темного перекрестка без фонарей, не видеть низенького окна, где тогда плакала Клодия. Теперь в доме было тихо. Он глубже ушел в землю, плесень доходила почти до окон, наверху пустые рамы слуховых окошек были кое-как забиты тряпьем. Улочку пересекали веревки с бельем. Я подошел к дому, тронул ставни.

«Здесь я впервые тебя увидел, – сказал я. Я хотел объяснить ей все, хотел, чтобы она поняла. Она смотрела на меня холодным и чужим взглядом. – Я услышал твой плач. Ты была там, внутри, рядом с трупом матери. Она умерла несколько дней назад, но ты этого не понимала. Ты цеплялась за нее, что-то лепетала… И плакала так жалобно; бледная, голодная, ты горела в лихорадке, пыталась разбудить ее, обнимала безжизненное тело в поисках убежища от холода и страха. Уже почти рассвело… – Я накрыл веки руками. – Я открыл ставни… залез в комнату. Мое сердце разрывалось от жалости, но кроме жалости… было другое чувство».

Ее губы задрожали, глаза округлились.

«Ты… пил мою кровь?» – прошептала она.

«Да!» – ответил я.

Наступило молчание, невыносимо долгое и мучительное. Неподвижная, будто каменное изваяние, Клодия стояла в тени, и лунный свет отражался в ее огромных глазах. Вдруг налетел порыв ветра, и, словно подхваченная им, она повернулась и бросилась прочь. Она бежала, бежала, бежала… Я стоял как пригвожденный и слушал затихающий вдали стук маленьких каблучков. Жуткий, непреодолимый страх поднялся из глубин моей души, он все нарастал; наконец я опомнился и побежал за ней следом. Я ни на секунду не допускал мысли, что могу потерять ее. Я уговаривал себя: вот сейчас догоню ее и скажу, как люблю ее, как хочу быть всегда с ней рядом, оберегать ее, заботиться о ней. Я бежал по темным улицам и не мог найти ее, чувствовал, что она с каждым мгновением удаляется от меня. Мое голодное сердце бешено колотилось, я резко остановился, и мне показалось, что оно вот-вот выпрыгнет из груди. Клодия стояла, тяжело дыша, прислонившись к фонарному столбу, и молча смотрела на меня, как на чужого. Я тоже молча обнял ее за талию и взял на руки.

«Ты убил меня! – прошептала она. – Ты отнял мою жизнь!»

«Да. – Я прижимал ее к себе и чувствовал, как бьется ее сердце. – Но нет, я только пытался ее отнять. Твое сердце было не такое, как у всех. Оно не сдавалось, оно билось и билось, и мне пришлось оторваться от тебя, потому что иначе я умер бы сам – так бешено колотился мой пульс. Лестат застал меня врасплох. Как же он веселился: Луи, этот сентиментальный дурак, пьет кровь золотоволосой малышки, кровь невинного младенца! Люди нашли тебя и положили в больницу, но он принес тебя обратно; я тогда думал, что он хочет только помочь мне узнать себя. Возьми ее жизнь, прикончи ее, говорил он. И меня снова непреодолимо потянуло к тебе. Я знаю, что сейчас теряю тебя навсегда, читаю приговор в твоих глазах; ты смотришь на меня так холодно, так отчужденно, как на смертного человека. Но все равно скажу: да, я снова попытался убить тебя; ты была мне нужна – твое сильное сердце, твои щеки, твоя кожа, розовая и душистая. Помню твой запах, запах человеческого ребенка, сладкий, с примесью соли и пыли. Я держал тебя в руках, снова вернулся к тебе, снова пил твою кровь. Знал: еще немного, и я сам умру, твое сердце убьет меня, но мне было уже все равно. Тогда Лестат, оттолкнув меня, прокусил себе запястье и дал тебе напиться своей крови. Ты пила, пила и едва не убила и его: он уже шатался от слабости. Так ты стала вампиром. В ту ночь ты впервые попробовала вкус человеческой крови и с тех пор пьешь ее каждую ночь».