Берестяга - Владимир Кобликов

— Мужики, — Федор Федорович так и назвал ребят, — с часок поваляйтесь, а потом на делянку пойдем… Ложитесь, ложитесь. Я разрешаю, слышите!

Хлопнула крылечная дверь. Кто-то поспешно прошел сени… Открылась дверь… На пороге остановился Ленька Клей. На нем лица не было. Все уставились на изгнанника, но он будто не видел удивленных вопросительных взглядов. Видно, с ним произошло такое, что заставило забыть происшедшее накануне.

— Там… в лесу, — Ленька задыхался от волнения и быстрой ходьбы. — Там… шпионы… парашютисты. Двое их.

Ребята повскакали с мест. Окружили Леньку. Кто-то сунул ему кружку с чаем, кто-то подставил табурет, чтобы Клеев сел… Загалдели. Забросали Леньку вопросами.

— Тише вы! — прикрикнул на ребят Федор Федорович. — Далеко от хутора видал этих самых?

— Километра четыре отсюда, а может, и все пять.

— Ну-ка, Трусов, сбегай за Игорем Аркадьевичем. Живо. Скажи, срочно нужен… На лыжах они?

— Не знаю. Не приметил, — признался Ленька.

— А почему ты решил, что встретил именно шпионов? — спросил Саша.

— Не наши они. Точно говорю.

Ленька шел, не торопясь. Это радость человека подгоняет. А беда… Некуда Клею было торопиться. Что он скажет дома? Как он теперь покажется в школу? Ему впору бы сесть под елкой и не встать, пока не замерзнет. Ленька даже представил, как удивятся, как испугаются те, кто его прогнал от себя, когда узнают, что он, Ленька Клеев, в знак протеста замерз в лесу. Но тут же Клей решил, что такой поступок расценят, как трусость. Кто станет жалеть вора?.. Вор?! А если об этом узнает мать? Узнают в их деревне?

Ленька часто останавливался, оглядывался. Он видел свой одинокий след на чистом снегу. Сейчас побежать бы по этому следу к Лыковскому хутору, к ребятам! А как бы он работал теперь!

Но нельзя было Леньке возвращаться обратно. Надо было идти по снежной целине. Даже таким шагом к вечеру он придет в Ягодное. Лучше бы даже прийти туда ночью, а на рассвете податься в свою Залетаевку.

— «Ворон»!.. «Ворон»!.. «Ворон», помоги!

Ленька остановился. Неужели почудилось? Прислушался… Снова где-то слева от него кто-то негромко позвал:

— «Ворон»!.. Помоги, «Ворон»!.. «Ворон»!

Клееву показалось, что зовет человек, у которого совсем мало сил.

«Вот штука-то! А зачем он ворона кличет? — подумал Ленька. — Может, померещилось мне? Какой дурак ворона кликать станет?».

Нет, Леньке не померещилось. Он снова и снова услышал странный призыв.

Клееву стало не по себе. Что же делать? Уйти побыстрее от этого таинственного голоса или пойти, пойти на него?.. Ленька решился. Он, крадучись, пошел в ту сторону, откуда взывали о помощи.

Вышел к небольшой поляне и притаился под елкой. Теперь уже где-то совсем рядом слышался потухающий мужской голос, автоматически повторяющий:

— «Ворон»!.. «Ворон»! Помоги, «Ворон»!

Ленька обшарил глазами поляну. Голос доносился откуда-то сверху. И вдруг Клеев обомлело прижал руки к груди: он увидел человека, висящего вниз головой. Леньке захотелось поскорее удрать отсюда, но он присмотрелся и наконец понял, что человек этот висит на стропах парашюта. Ну, конечно, это же парашют! Никогда Ленька не видел настоящих парашютистов, но видал их на картинках, в кино… Клеев немного успокоился. Когда исчезает таинственность, человек смелеет. А таинственного теперь ничего не было. Человек прыгнул с самолета на парашюте в темноте и угодил на дерево. Запутался в стропах. А сейчас он теряет силы, и ему надо помочь. Ленька нащупал в кармане складной ножик. «Сейчас подойду к дереву… Залезу на тот сук и перережу эти веревки», — решил Ленька.

И снова услышал:

— «Ворон»!.. «Ворон»!.. Помоги!

Но почему все же он кличет чернокрылую птицу, которую так у них не любят? Почему он просто не зовет на помощь?.. Нет, Ленька, не спеши. Обдумай все… А вот и «Ворон»! К дереву, по краю поляны, брел рослый мужчина. Останавливался, озирался. Он уже был недалеко от дерева, на котором висел зовущий «Ворона».

— Да заткнись же ты, «Ястреб»! — зло приказал пришедший на помощь. — Не «Ястреб» ты, а растяпа! — И «Ворон» сказал несколько фраз на чужом языке.

— Помоги, «Ворон»! — попросил в последний раз «Ястреб»-растяпа и смолк.

Теперь ясно Леньке стало, что это были за люди. Клеев прижался к стволу елки и даже перестал дышать.

«Ворон» довольно быстро освободил парашютиста. Тот, видно, долго провисел на дереве, потому что сразу и на ноги встать не мог. Лежал на снегу. А «Ворон» этим временем сжег его парашют, засыпал золу снегом. Делал «Ворон» все проворно, ловко. Делал и ругал товарища. Потом достал из кармана флягу и протянул «Ястребу». Тот сел, сделал несколько глотков из горлышка и вернул флягу хозяину.

— Очухался? — спросил «Ворон», и опять что-то сказал на чужом языке.

Вместо ответа «Ястреб» попытался встать. «Ворон» помог ему… И они, крадучись, пошли по прежним следам «Ворона».

Первым их заметил Игорь Аркадьевич. Он поднял руку. Все: Брынкин, Прохор, Силантий, Ленька, Виталий и Уткин — остановились.

Гуминский указал рукой, куда смотреть. Просекой, прижимаясь к лесу, брели двое.

— Они, — прошептал Ленька.

По одежде эти двое были очень похожи на красноармейцев, выписавшихся из госпиталей: старые солдатские ушанки, бушлаты защитного цвета перехвачены брезентовыми ремнями, армейские валенки, а за плечами тощие вещмешки. Красноармейцы и красноармейцы! Все даже невольно посмотрели на Леньку Клея: не ошибся ли ты, малый? Может придумал всю эту историю с парашютом.

— Они, — еще раз повторил Ленька.

— Нечего терять время, — сказал Гуминский. — Надо действовать. Идут они на деревню Прядкино, а оттуда рукой подать до железнодорожной ветки. Все ясно. Мы с Берестняковым обойдем этих «птиц» лесом и преградим им дорогу. Федор Федорович и Уткин подойдут к ним с правой стороны, а Силантий и Виталий — слева. Мы с Прохором выходим на дорогу, и я командую: «Руки вверх!» А вы выскакиваете на дорогу. Ясно?.. Пошли, Прохор.

Гуминский и Берестяга наблюдали за приближающимися «Вороном» и «Ястребом» из-за кустов. Условились, как только они поравняются с сухой елкой, выскакивать с ружьями наизготовку, и Гуминский подаст команду сдаваться.

Уже хорошо были видны их лица. Усталые, сосредоточенные. И не было в этих лицах ничего подозрительного — спокойные лица солдат, хорошо знающих куда и зачем они идут. Может, это спокойствие на их лицах лишило Гуминского той решительности, а главное, быстроты при нападении.

Игорь Аркадьевич выскочил на дорогу первым и слишком мягко скомандовал:

— Руки вверх!

Прохор увидел, как мужчина, шедший впереди, неуловимым движением выхватил из кармана пистолет. Берестяга выстрелил первым. Навскидку.

— А-а-а! — вскрикнул незнакомец и выронил из перебитой руки пистолет в снег.

Тут же прогремел второй выстрел…

А третьего Прохор уже не слышал. Этот третий выстрел, сразивший наповал того, кто только что стрелял в Берестнякова, принадлежал деду Скирлы…

Старый охотник склонился над Прохором и тихо звал его:

— Сынок… Проша… Сынок… Очнись… Проша…

Но Берестняков не приходил в сознание. Он тяжело и порывисто дышал. Пуля угодила ему в грудь и прошла навылет.

Скирлы плакал, уткнувшись лицом в шапку, и приговаривал:

— Опоздал, старый дурак, опоздал… Не уберег… не уберег его…

Проезжий завез в Ягодное черный слух, что Прохор убит. Слух перебегал из дома в дом и наконец добрался до Берестняковых.

Недобрую весть принесла их шабриха Нырчиха-одночашница.

Насморкавшись вволю, она без всякого подхода оглушила вопросом стариков:

— Тетка Груня, дядь Игнат, слух-ти какой про вашего внука ходит. Ай, и правда, в дом ваш така беда подкралась?

— Какой такой слух? — насторожилась бабка Груня.

— Болтают… Уши бы мои вовек не слышали такого!

— Что же болтают-то? — спросил встревоженный дед Игнат.

— Повторять жутко.

— А ты говори, говори, касатушка, — настаивала бабка Груня. — Не по-соседски скрывать-то.

— Да больно плохо говорят.

— А ты все равно говори.

— Будто убили Прошку?

Короткий, разящий душу крик, будто отшвырнул Нырчиху к двери… Бабка Груня рухнула на пол… Игнат безумными выпученными глазами смотрел на ягодинку-горевестницу и не мог произнести ни слова. Старику нечем было дышать, он хватал ртом теплый воздух.

Ныркова выскочила на крыльцо и заголосила на все село:

— Помогите!.. Помирают!..

Долго отхаживал Берестнякову фельдшер. Она пришла в себя и лежала окаменело неподвижно. Только остановившийся взгляд, до краев налитый печалью, говорил, что она жива.

Наступила долгая томительная ночь. Возле бабки Груни дежурили соседи, Наталья Александровна. По совету фельдшера, ноги ей обложили бутылками с горячей водою… Лекарств она не принимала. Когда ее пытались уговорить выпить хотя бы простой валерьянки, она молча стискивала зубы и отворачивалась к бревенчатой стенке.