Странный генерал - Олег Коряков

– Ладно тебе, отец! – с легкой усмешкой отмахнулся бородатый сын.

– «Ладно, ладно»… Вам, молодым, все «ладно»! – заворчал старый Брюгель и вдруг рассердился: – Эй, бабы, кормить скоро будете? Мне еще посты проверять…

У края повозочного ограждения послышались громкие голоса, потом оттуда в сопровождении нескольких возбужденных буров к палатке Бозе прошел какой-то высокий, интеллигентного вида человек. Под темными вразлет бровями живо поблескивали проницательные, все охватывающие глаза; фетровая шляпа на нем сидела как-то по-особенному изысканно, сапоги выглядели щеголевато, бородка клинышком и усы были подстрижены аккуратно и со вкусом.

Петр раздумывал, не пройти ли к начальству, – может, нужно что: наверное, приезжий доставил какие-то новости, – но, пока он размышлял, Бозе и незнакомец уже вышли из палатки и скорым шагом направились к коновязи.

За палаткой на траве валялся Каамо. Петр подсел к нему.

– Что такое ультиматум, Питер? – повернулся к нему юноша.

– А что это тебе вдруг пришло в голову?

– Сейчас у бааса Бозе был приезжий ассистент-фельдкорнет Луис Бота. Он сказал: «Ультиматум предъявлен – пушки заряжены». Потом они оба стали торопиться к комманданту.

– Ультиматум – это требование с угрозой. Например: отдай мне, Каамо, эту галету, что ты жуешь, или я тебя придушу!

– Ясно! – сказал Каамо и полез в карман. – Галета у меня есть еще. Пожалуйста.

Он вытянулся за эти три с половиной года, окреп и теперь физически мало в чем уступал Петру. До дней мобилизации они по-прежнему жили вдвоем в домике, заваленном книгами, и Петр, знавший уже по-настоящему много, терпеливо и охотно учил юного друга и с радостью замечал, что учение идет впрок. Даже Бозе, раза два или три случайно разговаривавший с молодым негром, удивленно разводил руками:

– Это какой-то… как их называют?.. феномен! Чернокожий и такой… знающий.

– А вы пробовали обучить грамоте других чернокожих? – усмехался Петр. – Узнали бы, сколько вокруг вас подобных «феноменов».

– Не болтай ерунду, Питер! Со своим черномазым дружком делай что тебе угодно, а других не касайся. Ты и так уже… Знаю я про ваши воскресные сборища…

Они много читали; в книжной лавке Деккера уже знали курчавого темнокожего парня, который, выполняя поручения мистера Кофальофа, нередко сам, на свой интерес, выбирал ту или иную книгу. Порой они спорили о прочитанном, Каамо в спорах злился, ему все же не хватало слов, он начинал кричать, дико сверкал белками, но до ссоры дело никогда не доходило. Обычно спор заканчивался веселой, почти ребячьей возней, барахтаньем, и Марта, часто навещавшая домик Петра, говаривала:

– Дети! Два больших ребенка. Один ребенок белый, другой ребенок черный, но все равно оба ребенки.

Сейчас «оба ребенки» валялись в густой траве за офицерской палаткой и грызли галеты, изредка весело переглядываясь и помалкивая. Молчать с другом – это тоже хорошо.

Подошла Белла:

– Ужин готов, Питер. Ты не видел Дика? Нарубил костей и куда-то исчез.

– Он пошел выпить кружку эля в палатку к Флинку, – отозвался Каамо; этот чертеныш всегда все знал.

– Ну, тогда пусть ест рагу холодным. А мы давайте – горячим.

Петр не любил есть у костра: его дружку Каамо было не положено сидеть вместе со всеми. Каамо брал еду в чашку и отходил в сторонку. Сегодня Петр сделал так же, и они превосходно поели вдвоем; только в стороне от костра очень уж досаждали москиты.

Стало темно. Торжественные плавные псалмы зазвучали над лагерем: буры перед сном всегда молились. Петр вышел за ряд повозок.

– Ты осторожнее броди тут, Питер, – сказал из ночи чей-то голос. – Во тьме-то не сразу разберешь, свой или англичанин.

– Ты же разобрал, – откликнулся Петр, не зная, кому отвечает.

– У меня глаз львиный, – сказали из ночи.

Медленно выползал из-за холма месяц. Это был месяц Южного полушария: рожки его загибались в сторону, противоположную той, что в Северном. Если в России рожки месяца смотрят влево, то здесь они смотрели вправо.

Тихой свежестью дышала горная степь. Привычно звонко и неумолчно свиристели цикады. Всполошно взметывались за темными повозками отсветы бурских костров. На востоке чернели громады лесистых Драконовых гор. Там были англичане. Туда предстояло идти отряду.

Гелиограф принес эту весть раньше телеграфа. В большом зеркале аппарата то вспыхивало, то потухало брошенное издалека отражение солнца, зеркало прерывисто мерцало, и гелиографист, безусый парнишка, эти мерцания запросто переводил на обычный человеческий язык.

«Война объявлена», – сообщил гелиограф.

Вести этой ждали с часу на час, и все же в первые минуты она не то что ошеломила – вызвала какую-то растерянность: раз война, надо воевать, делать что-то надо, а где он, враг?

На коне влетел в лагерь ординарец генерала Мейера. Петр зашел в палатку Бозе следом за ним. Приказ был – немедля перейти границу Наталя и, обойдя Фольксруст, скорым маршем направляться к Ньюкаслу. Артуру Бозе предписывалось выслать вперед подрывников, чтобы повредить железную дорогу от Ледисмита на Ньюкасл: англичане могут по ней подбросить войска.

Выпив добрый жбан холодной воды, ординарец поскакал дальше.

Лагерь пришел в движение. С крестьянской сноровкой, деловито и быстро, буры снимали палатки, собирали походную утварь, запрягали волов в повозки, седлали лошадей.

Бозе подозвал Петра:

– Ну, штейгер, тебе, как говорится, запал в руки. Бери динамит, петарды, капрала Брюгеля с его ребятами – и вперед. Не нарвитесь на англичан. Заодно, если удастся, уточните их расположение. Нам известно, что их главные силы где-то за Ньюкаслом, а где точно?.. Держи-ка. – Он протянул Петру цейсовский полевой бинокль.

Ребята Брюгеля, молчаливые бородатые буры, хотя внешне радость и не выказывали, были довольны: первое боевое дело. Дмитрий тоже попросился с ними. Бозе сказал: «Не в обозе же воевать моему зятю». Набралось пятнадцать человек – двенадцать белых и три негра.

Наметом обойдя Фольксруст, группа перешла на рысь и ходко двинулась на юг широкой торной тропой вдоль железной дороги.

– Гуго, надо бы двух-трех вперед выслать, дозорными, – сказал Петр.

– Давай вышлем, – добродушно согласился капрал.

Тропа тянулась густым лесом, то поворачивая к железнодорожному полотну, то прячась в густых дебрях. Порой попадались маленькие селения и фермы. К первому поселку подбирались осторожно, оставив лошадей в укрытии. Поселок был пуст. Все говорило о поспешном бегстве – недоеденный завтрак в доме, недописанное письмо, незакрытые окна и двери.

– Хо-хо! – сказал Клаус. – Стоило дяде Полю гаркнуть на них – их и след простыл. В штанах, наверное, мокро стало. Так и повоевать не придется.

– Не скалься раньше времени! – оборвал его отец. – Англичане – нация хитрая. Коварство на войне ох какое сильное оружие! Все впереди, сынок.

У следующего селения он приказал опять укрыть лошадей в зарослях и ползти к домам со всей осторожностью. Здесь они все же нашли одного жителя – дряхлого, беззубого негра. Перепуганный бородачами до полусмерти, старик, коверкая слова, пояснил, что большинство уехало из поселка еще два дня назад, а те, кто оставался, бежали сегодня утром, когда стало известно, что война объявлена.

– Куда бежали? В Ньюкасл, в Ледисмит?

– Ледисмит, Ледисмит, – кивал старик.

– А может, в Дурбан?

– Дурбан, Дурбан… Там, туда. – И тонкой, высохшей рукой махал на юг.

К полудню стало совсем жарко. Решили передохнуть на берегу быстрого, бегущего с гор ручья. Напоили лошадей; напившись сами, пожевали билтонга.

– Благодать! – Дмитрий растянулся на траве. – И на кой черт война?

– Оно конечно, тебе бы лучше пожрать да поспать, – беззлобно кольнул его один из бородачей.

– Ему – не просто поспать, ему бы с женой, – подхватил Клаус.

Дмитрий легонечко похмыкал и, вдруг вскочив, схватил обоих насмешников в охапку и потащил к ручью с явным намерением окунуть.

– Ну, ну, бугай! – с усмешкой прикрикнул на него Петр. – Не купаться приехали…

Вновь бежала вперед тропа. Солнце постепенно сникало к горным вершинам. Вновь загомонили в чаще леса птицы. Так покойно и мирно было вокруг, что Каамо, сам того не замечая, начал в такт лошадиному шагу напевать что-то. Брюгель несколько раз оглянулся на него сердито, потом не выдержал:

– Эй ты, пичуга черноносая! К мамочке в гости собрался? Запел!..

В это время навстречу им вылетел из леса один из дозорных:

– Капрал, англичане!

– Где?

Дозорный объяснил, что они с товарищем заметили английский разъезд, выехав на опушку леса. Это с милю отсюда. Товарищ остался там наблюдать.

Они дали коням шенкеля и понеслись к опушке. Лес притих; казалось, смолкли птицы. Или просто буры уже ничего не замечали, не до этого стало.