Безопасность Родины храня - Глеб Кузовкин

— Сказали, чтобы позвала, когда будет все готово. Должна впустить через те двери, что ведут с огорода.

А под теми дверями, мелькнуло в голове Ипатова, куча картофеля, яблоки. В темноте не мудрено споткнуться и упустить то единственное мгновение, которое может решить успех операции. Хотя бы Анна задержалась, теперь она не нужна!

Послышались тяжелые осторожные шаги. Наконец, вот они… Передний, войдя в сени, не успел сделать и нескольких шагов, как на него навалились Степан с Михаилом и повалили на пол, а Ипатов нажал на спусковой крючок автомата, как только в сером прямоугольнике раскрытых дверей появилась неясная, словно тень, фигура второго бандита. Короткая очередь, сдавленный стон — и она тут же исчезла.

Ипатов застыл в ожидании, не выпуская оружия. Убил или ранил? Промахнуться не мог.

Между тем возня на полу продолжалась.

— Не убивайте! — наконец стал проситься бандит. — Пощадите!..

— В комнату его! — приказал старший лейтенант, не отводя взгляда от светлого прямоугольника раскрытых дверей. Надо было немедленно удостовериться, что с тем, вторым.

— Степан, за мной!

В темноте трудно было что-либо разглядеть. Тихо, никакого движения…

Ипатов пошел, мягко ступая вокруг хаты. Степан — следом. Никого и ничего. Неужели ушел?..

Вдруг сапог наткнулся на что-то металлическое. Потрогал носком: автомат. Степан поднял его. А где же бандит? Ступили еще несколько шагов, и тут у старшего лейтенанта отлегло от сердца. На земле виднелись очертания распростертого тела. Старший лейтенант тронул его — бандеровец был мертв. Ощупал одежду, извлек все, что было в карманах, сложил в снятую с убитого шапку и передал Степану. Лишь одну вещь — туго свернутую бумажку, опечатанную сургучом, зажал в руке. «Эстафетка! Кому-то нес…»

На пороге, вспомнив вдруг о Марийке, остановился, внимательно вглядываясь в темноту. Где она? Неужели с перепугу убежала в село? Этого еще недоставало! Позвал негромко:

— Марийка!

— Я здесь, — отозвалась девушка.

— Не бойся, все закончилось. Входи!

Серый сидел на полу, возле дверей, прислонившись к стене. Связанные веревкой ноги в добротных яловых сапогах вытянул перед собой. Измазанные глиной мокрые штаны, рваный ватник, исцарапанное лицо… Михаил раскладывал на столе найденное у него оружие, засаленный мокрый кисет с табаком, еще что-то.

Бандит дрожал, расширенными от страха глазами смотрел на Александра, очевидно, сразу определив в нем старшего.

— Кто ты? — резко спросил Ипатов.

— Серый.

— А тот, другой?

— Сыч.

— Откуда пришли?

— Из схрона…

— Далеко?

— Километров двадцать отсюда…

— Куда должны были идти?

— Да туда же…

— Когда должны были возвратиться?

Пленный помедлил с ответом.

— Говори!

— К рассвету…

— А если опоздаете?

— Не должны…

— Ясно!

Надо немедленно вызвать Жаботенко.

— Ну что, отвоевался, Серый?

Тот кивнул головой:

— Вижу, что уже все…

— Повезло тебе, живым остался… Гарантируем жизнь и меньшую меру наказания, если будешь говорить правду.

— Все равно расстреляют… Не ты решаешь.

— Я сказал — гарантируем. Говорю не от своего имени.

— Слишком легко обещаешь… Не верю.

__ А ты поверь, тебе же легче будет, — сказал Степан.

Миролюбивый тон и последние слова Ипатова несколько успокоили Серого, и он впервые внимательно, с интересом посмотрел на Степана и Михаила, определив, видимо, в них местных жителей. Наконец пленный вздохнул и обратился к Ипатову.

— В схроне двое. Один — какая-то важная птица, старый уже, но о нем ничего не знаю. Даже псевдо его не известно. Мы зовем его Стариком. Строго приказано оберегать, прислуживать ему. Второй — наш, здешний, районный референт пропаганды Гаевой.

Ииатов кивнул головой.

— Знаю такого… Давно он там?

— С лета.

— Кто из них сегодня дежурит?

— Старик…

Александр знал, как это важно: тот, кто дежурит, первым реагирует на все, что делается вне схрона, а значит, первым поднимает тревогу, если что-нибудь не так.

— Дайте закурить, — попросил Серый.

В этот момент кто-то вошел в сени. Степан резко повернулся, толкнул ногой дверь, но сразу же опустил автомат и отступил в сторону. Порог комнаты переступила Анна. Увидев ее, бандит пошевелился. Злость, ненависть, укор — все это отразилось в его взгляде.

— Чего глазами стреляешь? — резко бросила ему девушка. — Скажешь, продали тебя? Не продали, а сдали. Надоели вы нам как горькая редька, сколько лет из-за вас жизни нет спокойной… Ты лучше подумай, как свой позор смыть. Расскажи им все — меньше вины останется на тебе.

— Не раздумывай, она правду говорит, — молвил Степан. — Будь с людьми, а не воюй против них! — добавил Михаил.

— Они все правы, говори, что знаешь, — заключил Ипатов.

Он уже развернул найденную в убитого «эстафетку», в которой прочитал: «Все согласны на встречу 27 октября возле трех копен. Яровой». После четко выведенной фамилии стоял неразборчивый крючок — очевидно, личная подпись.

Яровой! Значит, тоже не ушел за границу…

— Михаил, развяжи его. Пусть угощается табачком, — сказал Ипатов, пряча в карман бумажку.

Серый послушно отодвинулся от стены, давая парню возможность развязать узел веревки, потом снова прислонился к ней, разминая затекшие руки. Свернув самокрутку, некоторое время молча курил, не отвечая на вопросы. Затем, потерев задубевшими пальцами сморщенный лоб, спросил:

— Гарантируете, значит, жизнь? Обещаете меньшее наказание, если буду говорить правду?

— Да, обещаем. Но многое зависит от того, чем все сегодня закончится. Сам понимаешь. Недаром же брали тебя живым.

— Понимаю… — бандит подался вперед.

— Твоя судьба в твоих руках, — поучительно сказал Степан.

— Хорошо, буду говорить. Сюда мы по дороге зашли. А записка для Старика. Если он не дождется нас… Нужно спешить, время не ждет!

Забросив на плечо автомат, Ипатов приказал:

— Свяжите ему руки снова! Степан, идешь со мной! А ты, Михаил, остаешься с ним!

Пленный жадно дососал самокрутку и покорно заложил руки за спину…

Надо было в первую очередь отвлечь внимание от хаты, ведь кто-нибудь мог услышать выстрелы. Отойдя с полкилометра, Ипатов выпустил в воздух несколько автоматных очередей, затем выстрелил из ракетницы. Три ярких зеленых шарика взметнулись в черное небо и, осветив на миг склон горы и крестьянские хаты под ней, рассыпались искрами. Темнота снова сомкнулась вокруг них…