Каменный клинок - Василий Горъ

Заканчивающий предполетное тестирование бота Зокс кинул взгляд на пандус, над которым начинало появляться черное сияние, и выбрался из кабины: согласно инструкции, проводить технику через межпространственную аномалию следовало, управляя ею дистанционно. В ручном режиме. Соблюдая все предписанные меры маскировки.

— Интересно, кто, кроме птиц и грызунов сможет оценить мое торжественное появление на ЛС-341? — привычно задал себе вопрос Хранитель, и, так же привычно скривившись, ответил: — Никто. Но инструкцию никто не отменял, поэтому пару шагов надо будет сделать самостоятельно…

Камеры бота, работающие в штатном режиме, передали изображение на сетчатку, и Зокс, приготовившись увидеть набившую оскомину панораму прилегающей к точке открытия портала равнины, двинул машину вперед. А через несколько секунд зажмурился от резанувшей по глазам ярчайшей вспышки.

Вытерев рукавом заслезившиеся глаза, Зокс с трудом приоткрыл глаза, и вдруг почувствовал сильный удар в грудь, бросивший его на стену. Следующий удар, пришедшийся в открывающуюся для крика челюсть, отдался в голове страшным хрустом ломающихся костей. Сознание Хранителя, парализованное животным ужасом, пыталось идентифицировать размытые тени, мечущиеся вокруг, инъекции обезболивающих и антишоковых препаратов автомеда на мгновение вывели было Зокса из ступора, но страшная боль в проламывающейся грудине заставила Хранителя потерять сознание…

Глава 20. Франсуа Этоли

Как обычно, Мишель оказался прав: пластическая операция, сделавшая его лицо похожим на лицо господина Арама Шатлена, пациента неврологической клиники, оказалось лучшим пропуском на охраняемую территорию. Естественно, пришлось немного подстраховаться: господин Шатлен, иногда ночующий дома, с радостью поделился с ним документами, и уже больше суток ожидал спасения, лежа связанным под своей собственной кроватью. В обществе упакованной таким же образом жены.

А Франсуа, с комфортом расположившись в его палате, тихо сходил с ума от бормотания соседа — помешанного на бабочках пожилого господина, откликающегося на имя Жак.

Слушать лекции по лепидоптерологии ему надоело уже через десять минут после «возвращения» из дому: рассказ о самой крупной бабочке в мире, которую иногда принимают за птицу, так как размах ее крыльев составляет около 30 сантиметров, его еще позабавил. А вот истории о том, что в Индии, Китае и Южной Америке бабочек употребляют в пищу, вызвал у него приступ омерзения. А ненормальный ученый никак не желал успокаиваться:

— А вы знаете, что на восьмидесятилетие Ким Ир Сена солдаты подарили ему картину, сделанную из четырех с половиной миллионов крыльев бабочек?

Удивленно покачав головой, Франсуа вздохнул, завалился на кровать и, повернувшись спиной к ожесточенно жестикулирующему соседу, закрыл глаза: тембр его довольно низкого голоса разительно отличался от тоненького, совершенно не мужского тенора Шатлена, и открывать рот без особых причин, по его мнению, не стоило.

— За свою короткую жизнь бабочка способна отложить более тысячи яиц… — не унимался Жак. — Представляете себе, друг мой? Задумайтесь — средняя бабочка живет всего несколько дней! Да, махаон способен прожить до полугода, но это исключение из правил… А тысяча яиц — это очень много…

Франсуа захотелось завыть. Или врезать соседу по голове: несмотря на неплохие навыки медитации, сосредоточиться на планировании атаки не удавалось никак — придыхания и вскрикивания вошедшего в раж соседа вывели бы из состояния нирваны, наверное, даже самого опытного йога. А слушать его вторые сутки подряд было совершенно запредельным испытанием.

— Интересно, а как его выносит Шатлен? — посмотрев на часы, подумал Франсуа, и внутренне подобрался: до момента появления в клинике президента оставалось всего какие-то два часа сорок минут. — Видимо, ночует дома именно для того, чтобы немного отдохнуть. Кстати, сейчас у него очень хорошая возможность немного прийти в себя после этих занудных лекций… …Последние два часа выдались самыми нервными: сотрудники охраны президента метались по зданию клиники и добросовестно делали свою работу. В среднем раз в десять-пятнадцать минут в палату врывались жандармы либо одетые в гражданское офицеры, извинялись, и, объясняя причины таких мер безопасности, принимались за поиски оружия, взрывчатки или радиоактивных материалов.

Этоли, восседая на кровати, устало поглядывал на работающих офицеров, и старался сдержать усмешку: все эти меры безопасности были рассчитаны на предотвращение абсолютно примитивного покушения. По его мнению, человек, способный отойти от шаблона — всяких там пистолетов, снайперских винтовок и зарядов тротила, был просто обречен на успех: найти что-либо нестандартное эти служаки были не в состоянии.

— Интересно, а после МОЕГО выступления они сделают какие-либо выводы? — поглаживая пальцами клинок, думал он. — Да, наверное, но как обнаружить такое?

Наверное, никак. И это, черт подери, здорово… …Топот десятков пар ног в коридоре донесся до него словно через какой-то звуковой фильтр: за десять минут до этого он как-то сумел настроиться на действие, и сейчас пребывал в состоянии, близком к соревновательному. Когда, находясь на татами, практически не слышишь ни рева трибун, ни щелчков затворов фотоаппаратов, ни воплей стоящего в двух шагах тренера. Краем глаза заметив, как открывается дверь, и в палату вбегают увешанные камерами корреспонденты, он сфокусировал взгляд на солнечном блике, играющем на грани стоящего на подоконнике стеклянного графина, и постарался замедлить ускорившееся сердцебиение.

В комнате вдруг стало многолюдно, защелкали вспышки, и в дверном проеме появилась фигура президента, окруженная толпой телохранителей, руководством клиники и всеми теми, кто пытался создать себе политический имидж на посещении здания, отремонтированного после недавнего урагана.

Охраны было много. Даже чересчур. Стараясь не отводить взгляда от графина, чтобы готовые к любым неожиданностям офицеры не среагировали на его взгляд, Франсуа встал с кровати, сделал шаг к стене, чтобы освободить центр комнаты, и, поняв, что достает, взмахнул зажатым между пальцами правой руки маленьким лезвием из обсидиана…

Глава 21. Беата

— Ну, что, господа жулики и бандиты, пришла пора прощаться? — забравшись на здоровенный камень и грустно вглядываясь в лица окружающих его людей, Вовка сглотнул подступивший к горлу комок, прокашлялся и, оперевшись на плечо стоящего чуть ниже Будильника, вытянул вверх указательный палец: