Таинственный след - Кемель Токаев

— Садитесь, пан старший полицай, берите карту, — предложил Говкалло.

— Я не увлекаюсь картами, — сказал Проценко. — Да и играть не умею.

— Если не умеешь — научим. Не жадничай. Что тебе стоит проиграть недельное жалованье? Возьмешь с людей больше, — Говкалло просто привязывался к Проценко, и он насторожился.

«Что хочет от меня этот пес? — думал про себя Проценко. — Раньше он со мной так не разговаривал. Неужели что-то подозревает».

— Я сегодня без денег, — говорит Проценко, надеясь отвязаться от назойливого полицая.

— Дело не в деньгах, пан старший полицай, — гадливо смеется Говкалло. — Нет денег, играй на свою девку. Мы люди не гордые.

— Что ты мелешь, собака? — возмущается Проценко. — О какой девке говоришь?

— А ты знаешь? О той самой, из села Козино. Не надоела она тебе? Ставь ее на кон.

Ошарашенный Проценко пятится назад, лицо его наливается кровью.

— О, ты, оказывается, шуток не понимаешь? — говорит Говкалло. — Я ведь тебе ничего плохого не сказал.

Проценко наступает на полицая и со всего маху бьет его по лицу. Говкалло бешено взвизгивает:

— Знаю я твою девку. Она красным служит. Вот почему заступаешься за нее. Я до сих пор молчал из уважения к тебе. Но теперь пеняй на себя. Понял?

Полицаи сгрудились вокруг. Некоторые смотрят на Проценко с недоверием. Он чувствует это. Надо что-то предпринять, рассеять подозрительность. Проценко ведь старший полицай, нельзя терять авторитета. Он хватает Говкалло за шиворот и бросает его к стене.

— Ты, собака, всех неугодных тебе людей считаешь большевистскими агентами, орешь на каждом углу, что они связаны с партизанами. Твоя подлость известна. Ты озлобляешь людей против немцев, хочешь, чтобы весь народ ушел к партизанам. Знаю я твои подлые мысли.

Кое-кто из полицаев поддерживает Проценко и ввязывается в ссору. Они бестолково орут и суетятся.

— Этот пес хочет спасти свою шкуру и подыскивает союзников среди партизан.

— То-то он какой активный. Выслуживается. Выводи его на чистую воду.

— Этот подлец хочет продать нас тем и другим, а самому остаться чистым. Мы ему покажем, где раки зимуют.

Говкалло сообразил, что зашел слишком далеко, и стал искать выход из положения. Он счел за лучшее примириться с Проценко.

— Я не сдержался и сболтнул лишнее, — робко заговорил полицай. — Но и ты тоже виноват. Зачем ударил меня при всех? Я тебе не жена, а полицай. Давай забудем все это и прекратим ссору. Мы с тобой одну песню поем и на одном лугу пасемся. Так сказать, одного поля ягоды. Если вернутся красные, нас обоих повесят, разбираться не будут. Судьба у нас одна. Лучше будем помогать друг другу. Прости меня и дай руку.

После этой ссоры Проценко не находил себе места. Говкалло, конечно, неспроста напал на него. Подлец, видно, был связан с предателем и знал, что ожидает подпольщиков. Однажды Проценко спал после дежурства. Поздно ночью к нему ворвались жандармы, заковали в наручники и увели в тюрьму. А на допросе он узнал, что арестована вся его группа.

— Дальше вам все известно, — закончил свой рассказ Проценко. — Но я до сих пор не пойму, как им удалось арестовать всю группу?

— Кому был известен список полицаев-подпольщиков? — враз спросили мы у Проценко.

— О нем знали только Беляев и Киселев, — ответил Проценко. — Я с ними советовался по каждой кандидатуре отдельно.

— Их арестовали вместе с вами?

— Да, — вздохнул Проценко. — Кто же нас выдал? Нельзя же думать, что предатель тот, кто вместе с тобой томится в камере?

— Как же вам удалось убежать? — спросила Воронецкая. — Даже не верится в это.

— Я и сам не думал, что вырвусь из этой темницы. Значит, не суждено мне было умереть. В общем, получилось так. Меня охраняли сами немцы. Приговор был уже объявлен. Обреченному на смерть все равно: повесят его или расстреляют. Не попытаться ли спастись? Я хитростью заманил часового в камеру, быстро расправился с ним и сбежал. Никто, наверное, и не думал, что я решусь совершить побег средь бела дня. Это мне и помогло. Немцы бросились в погоню, когда я был уже далеко. Добежал до опушки леса, выскочил на берег озера и закричал во весь голос:

— Люди, я освобожден! Я жив! Вот и все...

Мы радовались чудесному избавлению товарища от гибели, но нас огорчал провал задуманной операции. Арест подпольщиков был таким же неожиданным для нас, как и недавнее нападение карателей на партизан. Мы проиграли на этот раз. И опять нас подвел предатель. Немцы в своих приказах широко оповестили население о разоблачении и уничтожении крупной подпольной организации. Кто предатель? Руководство подпольем решило обстоятельно разобраться во всем этом.

— Враг где-то рядом, — так начал я свой доклад руководству. — Иначе как бы могли немцы знать почти все планы работы комитета? Я лично проверял каждого, кто имел отношение к заданию Проценко. Нас всего трое: Беляев, Киселев и я. Двое сидят в тюрьме вместе с остальными. Неужели они предатели?

— Не ломай попусту голову, — сердито сказал Ломако. — Предатель вполне может находиться в тюрьме вместе со всеми. Негодяй может собрать там больше сведений, чем на воле.

Много позже я понял истинный смысл этих слов комиссара Ломако. Предатель Киселев спокойно сидел в тюрьме вместе со всеми и также спокойно проводил их на расстрел. Мы слишком поздно узнали об этом. Правда, Киселев не ушел от расплаты, после войны его разоблачили.

Несмотря на жестокие провалы, мы продолжали борьбу. Гибель товарищей не расхолаживала нас. Наоборот, люди еще настойчивее рвались в бой. Григорий Проценко, едва оправившись от пережитого, замышлял новые дела. Его невозможно было удержать. Проценко наотрез отказался идти в отряд, где бы он был в относительной безопасности.

— Алеша, — сказал он мне, — вот ты посылаешь меня в отряд. А с какими глазами я покажусь там? Мои товарищи погибли, а я должен радоваться, что остался жив? Нет, так нельзя.

— Не пойдешь, погибнешь и ты, — убеждал я его, — здесь нас выследят и в конце концов повесят. Ты этого хочешь?

— Вы рисковали жизнью и спасли меня. Спасибо. Конечно, я пойду в отряд, но не сейчас. Я хочу отомстить немцам, рассчитаться с предателями. Найдите мне только взрывчатку, и я проверну одно дельце.

— Взорвешь гестапо? — спросил Розовик.

— Нет, не то, — горячился Проценко. — Зачем мне этот пустой дом? Возле Григорьевки на причале стоят немецкие баржи. На них боеприпасы и оружие. Я там бывал и знаю, как незаметно подойти к баржам. Нужна взрывчатка, и все будет сделано.

Мы задумались над этим предложением. На каждой барже многие сотни тонн груза. Уничтожить их, — значит нанести фашистам большой урон. Конечно, с таким делом одному не справиться, потребуется целая группа вооруженных людей. Могут встретиться всякие неожиданности, поэтому надо хорошо подготовиться.

— Предложение дельное, — сказал я Грише, — но нам надо обязательно посоветоваться с руководством отряда.

Ночью Надежда Воронецкая и Розовик ушли в отряд. Отчаянная девушка порывалась уйти одна, но я не разрешил. По дорогам рыскали полицаи, и встреча с ними не сулила ничего хорошего. После их ухода Проценко на некоторое время успокоился, но потом снова начал приставать ко мне с расспросами.

— Алеша, как ты думаешь, в отряде согласятся с нашим предложением?

— Дела в отряде не очень хороши, — вслух раздумывал я, — совсем недавно были большие потери. Потом, у партизан есть свои задачи. Я даже не знаю, сумеют ли они помочь людьми. Будем ждать.

Несколько дней мы томились в ожидании вестей из отряда. Однажды под вечер в село нагрянули полицаи. Они шумно ехали по улице. Потревоженные собаки с громким лаем бежали за телегой. Полицейские начали стрелять в собак, громко хохоча и ругаясь. Они проехали мимо нашего дома, потом вернулись и остановились против окон. О чем-то разговаривают, спорят. Потом спрыгнули с телеги и пошли к дому. Мы с Гришей обомлели.

— Это за мной, — побледнел Гриша и выхватил наган. — Пока они будут ломиться в дверь, вы бегите через окно. Я их задержу, у меня шесть пуль.

— Никуда я не уйду! — ответил я другу, выхватил из-под подушки свой пистолет и встал у двери.

Во дворе громко разговаривали полицейские. Потом вдруг все стихло и в окно раздался стук. Мы ровным счетом ничего не понимали. Что это такое происходит?

— Кто там? — громко спросил я, едва владея собой.

— Свои, свои, открывайте! — Голос будто знакомый, но кто это, не могу узнать. Иногда и своих пугаешься. Все-таки я открыл двери. В комнату ввалился обвешанный оружием полицай.

— Что это ты, Алеша, своих не узнаешь? — сказал полицай и расхохотался.

— Вася! — изумился я, узнав в «полицае» Утегенова. У всех сразу отлегло от сердца, настроение сразу поднялось.

— Напугали мы вас? Ничего не поделаешь, пришлось замаскироваться, — Утегенов подошел к Проценко, который непонимающими испуганными глазами смотрел на него. — Как дела, Гриша?