Гарем-академия 1. Чистильщица (СИ) - Мадоши Варвара

То была шпилька в сторону Киманы: мол, твой алхимик сам не справится — и вообще, хочешь сделать комплимент, делай настоящий! Например, обрати внимание на действительно роскошный перламутровый маникюр. Фаэлис уделила много сил, чтобы сделать ногти элегантными, не выходя за рамки правил Академии, и все присутствующие это заметили. Но Кимана не посчитала нужным ничего сказать, за что и получила.

— Разумеется, буду благодарна! — Кимана держала удар как чемпион. — Мой алхимик так занят рецептами укрепляющих и улучшающих истечение магии зелий, что, боюсь, не добился должного искусства в заботе о волосах.

Переводить это следовало так: мой алхимик занимается настоящим делом, а не всякой фигней.

— Да, боюсь, у моего значительно меньше работы, — не оставшись в долгу, произнесла Фаэлис, потупив глаза.

Это значило: ну, мне-то зелья для помощи в учебе и на дуэлях не нужны, у меня и без того все прекрасно!

Тоннар хмыкнула.

Среди собравшихся адепток она единственная имела пока только восьмой ранг — у остальных был четвертый — и единственная не могла похвастать аристократическим происхождением. Соответственно, носила не сиреневую, а темно-синюю форму. Причем ей исполнилось всего четырнадцать лет, а не пятнадцать, как большинству восьмиранговых: ее приняли в Академию на год раньше.

При невысоком росте и замечательной — даже на фоне других адепток — красоте она выделялась в любой компании полным равнодушием к своей внешности. Ногти у нее частенько бывали обкусаны, пальцы — в чернильных пятнах, а замечаний за неопрятный внешний вид она ловила больше всех.

И все же старшие адептки искали ее общества и сами пригласили в свой круг: Тоннар была очень умна, знала о происходящем в Академии практически все — и, главное, умела делать верные выводы из скудных данных. А еще не скрывала, что поступила в Академию не из желания стать женой Дракона, а в поисках магических секретов. Большинство адепток полагали это притворством, но сходились на том, что стратегия довольно редкая: ее трудно убедительно придерживаться все девять лет учебы, и при этом все-таки умудриться попасться Дракону на глаза! А значит, Тоннар, по крайней мере, заслуживает уважения за такой выбор.

— Что-то смешное, Тойни? — ласково, но немного нервно спросила Аанар.

Обычно к Тоннар обращалась именно она: Кимана, хоть и сама пригласила ее в кружок, считала ниже своего достоинства активно замечать простолюдинку. Однако при этом она была достаточно заинтересована во второкурснице, чтобы попросить свою компаньонку время от времени включать ее в беседу. Или по крайней мере делать попытку: обычно Тоннар включалась или не включалась куда-то только по собственному желанию.

— Да так, история косметического ухода, — ответила Тоннар, не поднимая глаз от учебника по теории магии пятого года обучения, который читала. Она сидела, скрестив ноги, подальше от стола, поставив чашку рядом с собой прямо на пол. И то и другое — и поза, и положение чашки — считалось обычным делом в неформальной обстановке… для простолюдинки. Аристократы видели в этом вопиющее неприличие. Но на мягкое замечание Тоннар даже бровью не повела, и от нее отстали. — Понимаете, раньше считалось, что умелый маг будет ухаживать за своими волосами только с помощью колдовства. Потом, когда магию научились запасать впрок и появилось промышленное магическое производство, зелья стали дешевы. Теперь все перевернулось с ног на голову: аристократы хвастаются друг перед другом, что, мол, используют только натуральное! Очень смешно: ведь натуральными красителями таких цветов, как у вас, не добиться.

После взмахов меча, которыми обменивались Кимана и Фаэлис, слова Тоннар произвели эффект бомбы из нестабильной магии: зараженная выжженная земля и тотальное безмолвие.

Как в доме умершего не говорят о покойнике, так и при адептках из Кланов никто старался не упоминать, что своей внешностью они обязаны не только природе, но и собственному магическому искусству — а частенько даже искусству очень дорогих целителей, которые вполне способны изменить форму носа или черепа.

Неловкость, повисшую в воздухе, можно было резать ножом. Тоннар же только ухмылялась, по-прежнему глядя в книгу. Она даже перелистнула страницу.

Именно такие ее выходки заставляли некоторых адепток думать, что барышня Баат притворяется — нельзя действительно плевать на этикет и так умело балансировать на самой грани непростительного!

— Хорошо, давайте о чем-то более интересном, чем история моды, — вздохнула как бы нехотя Кимана, делая вид, что ничего не произошло. — Все уже слышали новости? Нам нанесено оскорбление! Нам всем, адепткам, которые так стремились попасть сюда, сдали экзамены, учились столько лет… Дракон сделал какую-то простолюдинку без магических способностей вольнослушательницей, да еще возвел ее в достоинство судьи! Наши дуэли будет судить вчерашняя уборщица! Которая сама ни одного канала открыть не способна!

— Увы, слышала, — поморщилась Фаэлис. — Мне, кстати, удалось взглянуть на ее личное дело. Представьте себе, она, во-первых, обезображена шрамами! — все ахнули, Аанар даже прижала ладони к щекам. — Честное слово, шрамы, да еще на лице! И, говорят, заметные, не то что в детстве когда-то там бровь рассадила! Во-вторых, в ее отношении возбудили служебное расследование, но по какой-то причине свернули — не удивлюсь, если замешан шантаж.

— Ужас! — воскликнула Аанар. — Ну нет, такое оскорбление невозможно снести молча!

Она редко рисковала высказывать свое мнение прежде Киманы, но тут дело было предельно ясным.

— Она будет ходить на лекции с первым курсом, — Кимана вновь перехватила инициативу. — Первокурсницы судьями не бывают, и все же… Надо думать, наши младшие сестры, — она имела в виду младших учениц, — как-нибудь исправят ее ситуацию и поставят на место эту выскочку!

— И она весело скатится в грязь, из которой вылезла! — поддакнула Аанар.

— Нужно подготовить официальный протест, на случай, если ее поставят судить наши дуэли, — кивнула Фаэлис.

— Вы серьезно такие стереотипные дурочки, или прикидываетесь? — спросила Тоннар, причем в голосе ее чуть ли не впервые на памяти остальных девушек зазвучал живой интерес. Она закрыла книгу, заложив ее пальцем.

На секунду повисла тишина.

— Ладно, мне это надоело, — ледяным тоном отчеканила Кимана. — Тойни, скажу тебе открытым текстом: прямых оскорблений я не потерплю! Еще одна выходка в таком духе, и я попрошу тебя удалиться.

Тоннар хмыкнула.

— Знаешь, мне начинает казаться, что мне выгоднее будет примкнуть к этой новенькой, чем терпеть ваши закидоны. Интересно, она уже создает свою партию? А если нет, может, мне ее надоумить?

— К новенькой? — нахмурилась Фаэлис. — К этой выскочке без магии?! Ты что, думаешь, она тут задержится?

— Я думаю, — заметила Тоннар, — что вы сами не слышите, что говорите! Простолюдинка. Без магии. Со шрамами на лице. Стала вольнослушательницей и сразу судьей, — все эти слова Тоннар выговаривала четко, с паузами, как будто поучала маленьких детей. — Ребят, тут что-то нечисто. Интригами или шантажом сюда адептку против воли Дракона не пропихнешь. Значит, она уже привлекла его внимание.

Все переглянулись.

Простая арифметика говорила, что внимание Дракона — даже не его благосклонность, просто внимание — самый ценный приз в Академии. У Дракона четырнадцать ныне живущих старших жен (тех, кто родил ему ребенка), полторы сотни просто жен (тех, кто с ним хоть раз переспали и с тех пор не вышли из реестра, чтобы официально завести другую семью), да еще чуть ли не пара тысяч состоящих в реестре (правда, большей части там надеяться не на что — но тем не менее!). Понятно, что среди трехсот адепток и тысячи придворных дам, обслуживающих пять резиденций, которые тоже из кожи вон лезут, чтобы попасть Дракону в постель, хотя бы прогуляться с Драконом по саду раз в год считается великим счастьем!

А тут неизвестно откуда взялась какая-то — собачка женского пола, скажем так — ради которой Дракон даже подвинул официальную иерархию Академии! Да он не для всякой любимой жены такое сделает! Люди, более или менее приближенные к трону, знали, что Дракон, раз наладив работу государственных институтов, далее намеренно ни во что не вникал, пока кто-то не позволял себе что-нибудь совсем вопиющее, и последствия этого злоупотребления так или иначе до него доводили. И даже тогда он предпочитал спихивать проверку и исправление ситуации на кого-то из доверенных членов семьи. Однажды он даже сказал на публику, «зачем же я воспитываю столько жен и детей, чтобы еще заниматься государственной рутиной?»