Жестяная корона (СИ) - Дмитрий Билик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В четвертый день первого месяца зимы прозвучал последний удар деревянного молотка, затих огонь в жаровнях, зашипел, остывая в ледяной воде, последний выкованный меч и племена отправились на побережье. Тут прежде шла оживленная торговля, а теперь лишь завывали набирающие свою силу холодные пронизывающие ветра. Все длинные корабли за два дня были переправлены сюда и сейчас возвышались исполинами среди облепивших их в восхищении драккаров.
На берегу Биргира ждал отец, невесть где пропадавший около недели (оск даже подумал, не плавал ли тот опять к южным землям). Гнуп коротко бросил, что они поплывут на "Морском Коне" и ушел говорить с ярлом Йорариком, вождем племени ордмаров, а Биргир принялся помогать загружать провизией одну из четырех лодок, за что получил увесистый подзатыльник от подошедшего со спины отца. Дальше оск просто стоял на берегу, как и подобает дружиннику конунга, подперев руки в бока, смотря, как маленькие лодки, загружаются вяленым мясом, соленым маслом, мягким сыром, сушеной рыбой и бочонками медового эля с клюквой и брусникой. Биргир только сейчас начал понимать, что его очень сильно привлекает неблагородная для его народа работа. Всю жизнь он воевал или охотился не столько из-за собственного желания, сколько потому, что так было заведено в его племени. Только теперь сын Гнупа начал задумываться о своем предназначении. Что бы случилось, родись он среди исфлаков или ваннов?
- Эй, оск, - окликнул его знакомый голос. Биргир повернулся и увидел Хродмара Ожидающего Бурю в сопровождении своих хускарлов. - Ты готов к битве?
Сын Гнупа замялся, застигнутый врасплох, но конунг лишь посмеялся над его молчанием, приняв его за неуверенность.
- В твои годы я был за любую драку, неужели у фейгингов и осков настолько разная кровь? - усмехнулся он.
"Вы даже не представляете насколько", - подумал Биргир, но вслух произнес: "Нет, мой повелитель. У данелагцев одна кровь".
В ночной тиши молчаливые длинноносые великаны уверенно шли по черному холодному морю. Уключины противно скрипели и три десятка и восемь пар весел рассекали угрюмые воды, разрезая их на мелкие клочки, поднимались вместе наверх и снова опускались. Драккары, ведомые ярлом Хейле, скрылись из виду, и скоро следовало снова останавливаться, чтобы флот не расползался, как изъеденная молью шкура волка.
Биргир сидел на веслах ближе к корме в одном ряду еще с семерыми воинами из племени фейгингов, племени конунга, на самом быстроходном из длинных кораблей - "Морском коне". Изредка оск оглядывался назад, туда, где скрылся родной Данелаг с их грустными женщинами и обиженными подростками. Стариков на родной земле осталось мало, лишь больные да те, кто умирал. Все, кто хоть одной рукой мог держать меч, сейчас плыли на длинных лодках - на драккары сажать их было без толку, какие из них гребцы?
Оск считал, что Хродмар Ожидающий Бури поступил благородно. В другое время никто не взял бы немощных стариков на войну, но теперь у конунга было много кораблей и еще больше оружия, поэтому отцы отцов могли умереть, как и подобало хорошему воину - в бою.
Что до юнцов, то, несмотря на настойчивые уговоры Хейле, Хродмар запретил брать их. Нечего необученному воину, у которого вся жизнь впереди, попусту подвергать свою жизнь смертельной опасности. "Все равно что вести овцу через стремительные горные ручьи ради скудного клочка травы". Мудр был конунг, что и говорить.
Биргир радовался, что его не посадили на драккар. Плыли там ярлы попроще (исключая Хейле, но у того и драккар был вдвое больше обычного), но дело даже не в этом. Быстроходности длинных лодок помогали огромные в четыре угла паруса, поэтому "драконьим кораблям" приходилось грести втрое чаще, учитывая, что и весел там было меньше. А сыну Гнупа плыть одно удовольствие - ни усталости, ни боли в руках.
С драккарами получилось вообще любопытно. Конунг сначала хотел пойти на юг и вовсе лишь на длинных лодках. Но корабли были такие большие, что в таком количестве спрятать их до зимы не получилось. Вот драккары и пригодились. Часть их уже была - многие ярлы прибыли на альтинг на своих кораблях - но еще большую пришлось построить. Тут Хродмар и указал строптивому ярлу его место, назначив Хейле скипфоререном на все "драконьи корабли". С одной стороны, вроде и главный по драккарам, с другой - чуть что не так, конунг живо шкуру спустит, ярлы даже против слова не скажут.
Был тут и еще один умысел. Плыть на длинной лодке почиталось за честь, а Хейле оказался среди рядовых вождей, либо малоизвестных, либо непочитаемых. Конунг, таким образом, указал главному ктатту его место, а тому оставалось лишь подчиниться. Хотя выбора не было. Скипфоререном его назначили? Назначили. Вот тебе вроде как уважение. Пусть не над всеми кораблями, а только над драккарами, коих было больше десяти десятков. Хотя остальные ярлы все понимали, да и Хейле сам скрипел зубами, осознавая, что отставил его от себя Хродмар подальше.
Шли по мрачному морю к южному королевству всю ночь, и, несмотря на частое ожидание "драконьих кораблей", уже к рассвету достигли берега. Конунг нарочно пошел именно сюда - к ближайшему мысу с небольшим участком суши, где можно было высадиться. Биргир считал план изначально плохим - тут маяки на каждом шагу, а как увидел землю, совсем приуныл. Одни скалы да скалы, единственное место, где причалить можно и то узкое. Больше трех длинных лодок там не пристанет, пока до берега доберешься, пока через камни острые наверх залезешь, в тебе уже с десяток стрел будет. Тем более, "башня с красным огнем", как говорил ярл Хейле, вон она, на самом верху. Это ночью можно было незаметно подойти, а теперь уж светало.
Биргир всегда был не похож на своих северных братьев. Не по лицу, по нутру. Не верил ни в морских чудищ, ни в Асов, ни в высокие чертоги, ни в вечные пиры после смерти. Поэтому и смерти боялся, в отличие от других северян. Страшно боялся даже не самой смерти, а иного - вдруг после того, как жизнь кончается, ничего нет. Все, пустота, мрак. Оттого и умирать не хотел.
На его корабле вместе с отцом и конунгом плыли одни лишь фейгинги, другие оски добирались на драккарах - невелика честь племени без ярла. Но и фейгинги заволновались, увидев берег, вернее серый исполин из камня на самой высокой скале.
Невзмутимым остался один Хродмар. Он приказал причаливать, не дожидаясь остальных кораблей, и "Морской конь" побежал по волнам навстречу суше. Конунг даже не повелел повесить щиты на борта от вражеских стрел - в море их сняли, чтобы не унесло волнами. Хродмар Ожидающий Бури торопился на берег, в нетерпении были и его люди.
Добравшись, воины стали выпрыгивать в холодную воду и, накрывшись щитами, побежали по мелководью. Биргир оказался на берегу в числе последних, когда часть дружинников уже взбиралась наверх, к проклятому маяку, а конунг отдавал приказы остальным. Толпа увлекла сына Гнупа, гнала его вперед. Оск сам не понимал, куда они бегут и где враг, но спрашивать окружающих оказалось бы довольно глупо.
Они взобрались еще выше, на отлогую поляну, и встали. Первый страх Биргира прошел, маяк не зажегся, значит, их не заметили или...
- Вот, повелитель, - крикнул один из дружинников, спускаясь с маяка и неся в вытянутой руке отрубленную голову.
Расстояние от них было неблизким, но даже отсюда Биргир увидел удивленное лицо мертвеца - смерть стала для него неожиданностью. Это хорошая смерть. Оска интересовало другое - южанина убил кто-то из своих, в этом сомнений не было, значит, у конунга в Кантии есть союзник.
- Повелитель, - воин, все также протягивая голову, подошел уже ближе. - Там одни головы, тел нет. И еще... Доспехи. Их намного больше, чем голов, будто нарочно там сложены.
- Что на них нарисовано? - только и спросил конунг.
- Дубы.
- Дубы - это хорошо, - повеселел Хродмар. - Дубы - это то, что нам надо.
Мертвые дубы
Жилистый хромающий старик, с силой опирающийся на палку, вышел от сира Эригана после долгой полуторачасовой беседы. По его огромному носу тек пот, шея пошла красными пятнами, а изрытое тяжелой болезнью, случившейся с ним еще в детстве, лицо приобрело озабоченное выражение. Слуги покорно расступались перед пятым по влиянию человеку в королевстве, после короля и трех отцов семейств, перед упрямым и косным на язык Дерли Лестерлингом. Лишь красноречие одного единственного человека могло возобладать над этим бастионом твердолобости, и именно от этого сира старый Дерли сейчас и выходил.
Как только Лестерлинг ушел, в угловую комнату огромного особняка Виссела - называемую самим Эриганом курительной, а по факту являющуюся кабинетом, ибо здесь отец остроиглых и принимал самые значительные и важные решения - просочился Соловей. Соглядатай занял место у шкафа с ежемесячными отчетами с поместий и земель семьи Виссел, никаким громким звуком не обозначив своего присутствия, тогда как его хозяин громко рассуждал вслух.