Проституция в древности - Эдмонд Дюпуи

Среди них были saltalrices, fidicinae, tubicinoe т. е. танцовщицы, затем игравшие на флейте и на лире. Невозможно представить себе, до какой степени бесстыдны были телодвижения, к которым они прибегали, изображая мимикой, под звуки инструментов, различные фазы любви; они напоминали авлетрид Афин и Коринфа с тем только различием, что римские танцовщицы не обладали обаянием знаменитых куртизанок Греции.

Правда, на долго некоторых из них выпала честь быть любимыми великими латинскими поэтами, как, например, Гораций, Овидий, Катулл, Проперций, Тибулл. У стола Цитеры бывал частым гостем Цицерон и некоторые другие выдающиеся граждане, но вообще эти женщины никогда не играли видной роли в общественных делах.

Куртизанки высокого ранга, bonae meretrices, задавали тон, были законодательницами мод, привлекали к себе представителей аристократии, разоряли стариков и предавались разврату с молодыми, парализуя таким образом к физическую и моральную мощь, но этим все их значение и исчерпывается.

Окружавшая их роскошь была так же ослепительна, как и блеск афинских гетер. Во всей своей дерзкой пышности оно развертывалось на священной дороге.

Там по вечерам можно было встретить их в кричащих нарядах, покрытых драгоценностями; они конкурировали друг с другом в кокетливости и, развалившись с сладострастной негой, прогуливались взад и вперед в носилках, несомых целым отрядом сильных негров. Они играли своими веерами с изумительной грацией, или держали в руках металлическое зеркало, которое убеждало их в изяществе их прически и отражало отблеск золотой диадемы на белокурых волосах. Некоторые из них прогуливались верхом, ловко управляя лошадьми или мулами, покрытыми роскошными попонами. Другие ходили пешком, но всегда в сопровождении нескольких рабов, шедших впереди или позади для исполнения их любовных поручений.

Несмотря на их богатство, закон не обязывал их соблюдать таксу, определенную для проституток, а значит, не подчинял их licentia stupri: закон, как везде и всегда, был писан только для бедняков. И в наше время горизонталки высокого полета не зарегистрированы в префектуре полиции.

Римские Bonae meretrices отлично умели передавать свои намерения тем мужчинам, которых они встречали на прогулках. Игрой глаз, почти незаметными движениями рук и пальцев, красноречивой мимикой губ — они умели выразить столько же, если не больше, сколько и длинной речью.

Впрочем, такая любовная пантомима не была исключительной особенностью проституток; конечно, они отличались большим искусством, но на этом языке говорили все любовники, к какому бы классу общества они не принадлежали.

Для проституции простонародной были отведены в Риме особые уголки, которые известны были полиции и санкционированы ее властью и, кроме того, дома терпимости. Каждое из таких учреждений имело и соответствующих обитательниц; зарегистрированные жили в лупанариях, свободные — в гостиницах, в винных лавках, в булочных и у цирюльников. В подобных же домах свиданий устраивали свои любовные встречи замужние женщины и молодые девушки.

Публичные дома расположены были главным образом в таких отдаленных от центра кварталах, как, например, в квартале Субура у моста Делийского вблизи казарм, в Эсквилинском квартале и вокруг большого цирка. Некоторые из них были расположены в центре города недалеко от храма Мира: конечно, это были наиболее аристократические дома, которые содержались лучше других.

Лупанарии народные, которых Тертуллиан называл консисториями общественного разврата, представляли собой целый ряд темных клетушек, наполненных совершенно нагими людьми обоего пола. Налог, положенный за проституцию, взимался предварительно. Каждая такая клетушка имела входную и выходную дверь на две улицы.

Вся меблировка такой келейки ограничивалась тростниковой циновкой или плохой кроватью, pulvinar, грязным, покрытым заплатами покрывалом, cento, затем лампой, наполненной зловонным маслом, которая пропитывала запахом своего дыма одежду, и таким образом можно было легко узнать тех, которые побывали в этих домах разврата.

На стенах висели грубо сделанные картины непристойного содержания. У двери лупанария прикреплен был указатель в виде приапа, который красноречиво свидетельствовал о назначении этого дома; ночью он заменялся фонарем, которому придавали ту же форму. Наконец, над каждой клетушкой привешивался ярлычок с надписью nuda, когда в келейке не было никого, или occupata, когда она бывала занята; тут же обозначена была и такса за ласки обитательницы ее, что делало излишним торг. В аристократических лупапариях келейки выходили не на улицу, а внутрь двора или patio, посреди которого находился фонтан с бассейном[73].

Картины непристойного содержания заменялись здесь написанными на степах сценами из мифологии, в которых боги и богини приносили жертвы любви. Обстановка отличалась большим комфортом, а любители могли здесь найти всегда целый персонал, готовый к их услугам.

Ancillae ornatrices — так назывались служанки, на обязанности которых лежала забота о туалете девушек; они должны были одевать и раздевать их, наряжать, румянить, белить и т. д. Aquarioli приносили посетителям прохладительные напитки и вино[74]; bacario приносил воду, необходимую для всякого рода гигиенических обмываний, к которым прибегали мужчина и женщина до и после coitus'a; villicus — доверенное лицо Leno или Lena (сводника, сводницы); содержатель дома терпимости (leno или lena), которому вручалась сумма, указанная на ярлыке. Admissarii были женщины и мужчины, обязанность которых заключалась в том, чтобы зазывать клиентов на улицах и приводить их в лупанарий, поэтому их еще называли иначе, adductores или conductores.

Число лупанариев было весьма значительно, и все же масса женщин занималась тайной проституцией. Этот вид проституции развился первоначально в военных лагерях, невзирая на строгость военной дисциплины у древних, которая не позволяла женщинам следовать за армией. Валерий Максим, отмечая этот факт, добавляет, что это явление приняло такие обширные размеры, что молодой Сципион, взяв в свои руки командование африканской армией за время третьей пунической войны и горя желанием ее возможно скорее преобразовать, приказал изгнать оттуда две тысячи публичных женщин (Сабатье).

Женщины, занимавшиеся тайной проституцией, то есть не занесенные в списки эдилов, присуждались к денежной пене, а пойманные вторично, изгонялись из города; они избавлялись от наказания, если находился поручитель в лице leno, который узаконивал их положение, принимая их в число своих пансионерок. Тем не менее в Риме было очень много бродячих проституток, erratica scrota, для которых домом были улица, общественные дороги, ступени памятников, скамьи в рынках, могильные памятники, своды водопроводов, подножье статуи Венеры или Приапа.

Усердные, а подчас и материально заинтересованные эдилы не могли успешно бороться с тайной проституцией; скандальные сцены, крупные и мелкие преступления происходили постоянно. Впрочем, все они отзывались только на интересах фиска, но отнюдь не считались посягательством на общественную нравственность.

Почти каждую ночь, предшествуемые ликторами, эдилы совершали обход и снисходили иногда до преследования волчиц, которые в грязных притонах старались снискать себе пропитание. Но очень охотно совершали они полицейские набега на некоторые приюты проституции. Иногда они обходились даже без предварительного оповещения ликторов и требовали от некоторых куртизанок ласк, полагая, что такое требование составляет прерогативу их власти. При таких обстоятельствах и был ранен Гостилий Манцин камнем, пущенным куртизанкой Мамилией, к которой он хотел ворваться силой под предлогом осмотра ее комнаты.

Проституцией не исчерпывался в Риме разврат среди женщин; для той же цели вербовали невинных девушек, которые сразу попадали на путь порока; эти жертвы удовлетворяли грубой похоти amatores.

«Когда несчастное молодое существо, говорит Пьер Дюфур, приносило себя в первый раз в жертву разврату, в лупанарии происходило настоящее торжество. У двери вешали фонарь, который ярче обыкновенного освещал вход в публичный дом. Весь фасад этого ужасного притона украшался лавровыми венками; лавры в течение нескольких дней оскорбляли своим видом общественную благопристойность; иногда, после злодеяния, герой этого гнусного, дорого оплаченного им акта выходил из комнаты, также увенчанный лаврами.

Этот нечистый похититель девственности мнил себя блестящим победителем и прославлял свою победу игрой музыкантов, принадлежавших также к персоналу публичного дома, Обычай этот, разрешенный эдилами, являлся кровной обидой для обывательских нравов, так как молодые новобрачные, особенно из среды простого народа, хранили тот же обычай, и так же украшали лавровыми ветвями двери своего жилища на другой день после свадьбы. Ornontur postes et grandi janua laura. Тертуллиан, говоря о новобрачной, осуждает ее «за то, что она осмеливается выходить из этой двери, украшенной гирляндами и фонарями, как бы из нового притона публичного разврата». Очень характерен для истории римских нравов следующий диалог у Симфозиана[75].