1Q84 (Тысяча невестьсот восемьдесят четыре) - Харуки Мураками

— А в этом Кошачьем городе есть телевизоры? — спросил отец первым делом. Профессионал до последнего вздоха, куда деваться.

— Рассказ написан в тридцатые годы, — ответил Тэнго. — Телевизоров тогда еще не изобрели. Хотя радио уже слушали.

— В Маньчжурии мы не слушали даже радио. Не было радиостанций. Газеты доставляли с опозданием на две недели. Еды не было. Женщин тоже. Иногда приходили волки. Настоящий край света…

Отец умолк и о чем-то задумался. Видимо, вспомнил свою молодость, проведенную в Армии освоителей Маньчжурии. Скоро, впрочем, мрачные воспоминания сожрала пустота, и в памяти его полегчало. Эта метаморфоза отчетливо отразилась у него на лице.

— Город построили кошки? Или строили люди, а жить стали кошки? — спросил отец будто бы сам себя, глядя на свое отражение в оконном стекле.

— Кто знает, — ответил Тэнго. — Наверное, все-таки люди, только очень давно. Потом они почему-то исчезли, и вместо них поселились кошки. Скажем, случилась какая-нибудь эпидемия, от которой все умерли. Ну или вроде того.

Отец кивнул.

— Один рождает пустоту, а другой должен ее заполнить, — сказал он. — Все так живут.

— Все так живут? — удивился Тэнго.

— Вот именно, — отрезал отец.

— И чью же пустоту заполняешь ты?

Лицо старика перекосилось в усмешке. Густые длинные брови наползли на глаза. А в голосе послышалась издевка:

— Ты еще не понял?

— Нет, — признался Тэнго.

Отец раздул ноздри и задрал одну бровь. Как делал всю жизнь, когда был чем-нибудь недоволен.

— Если не понял без объяснений, значит, бесполезно объяснять, — произнес старик.

Тэнго, прищурившись, вгляделся в человека, который это сказал. За всю свою жизнь отец не произнес ни единой абстрактной фразы. Слова, слетавшие с его губ, всегда были до предела конкретны и прагматичны. Неизменным правилом любой беседы у отца считалось одно: когда нужно, скажи что требуется — и как можно короче. Теперь же он сам говорил загадками, и лицо его при этом оставалось непроницаемым.

— Ладно, — сдался Тэнго. — Ты заполняешь чью-то пустоту. А кто заполняет твою?

— Ты! — коротко ответил старик. И, подняв руку, с силой ткнул указательным пальцем в сторону Тэнго. — Так устроен мир, к твоему сведению. Я заполняю пустоту, порожденную кем-то другим. А пустоту, порожденную мной, заполняешь ты. Такая вот эстафета.

— Примерно как кошки заполнили опустевший город?

— Да. Все мы пустеем, как города.

— Пустеем, как города? — эхом повторил Тэнго.

— Женщины, которая тебя родила, нигде больше нет.

— Нигде больше нет. Пустеем, как города… Ты хочешь сказать, она умерла?

На это отец ничего не ответил. Тэнго вздохнул:

— Но кто же тогда мой отец?

— Пустота. Твоя мать спуталась с пустотой и родила тебя. А я заполнил эту пустоту.

Сказав так, отец закрыл глаза и умолк.

— Спуталась с пустотой?

— Да.

— А после этого ты меня вырастил. Ты об этом?

Отец кашлянул.

— Ну я же тебе сказал, — произнес он тоном, каким непонятливому ребенку в третий раз объясняют одно и то же. — Если не понял без объяснений, значит, бесполезно объяснять.

— То есть, по-твоему, я появился из пустоты? — уточнил Тэнго.

Никакого ответа.

Сцепив пальцы рук на коленях, Тэнго вновь заглянул отцу прямо в лицо. А ведь этот старик — вовсе не опустевшая скорлупа, подумал он. И совсем не безжизненная горстка костей и плоти. Сохраняя упрямый характер и сумеречный рассудок, он продолжает бороться за жизнь здесь, в лечебнице на морском берегу. Пока его память еще сражается с пустотой на равных. Но он прекрасно понимает, что уже очень скоро пустота окончательно поглотит его, хочет он того или нет. Всего лишь вопрос времени. Не эту ли пустоту он имел в виду, отвечая на вопрос, откуда появился Тэнго?

Макушки сосен в наползающих сумерках вновь качнуло порывом ветра, и Тэнго различил в их шелесте стон морских волн. Или просто почудилось?

Глава 9

_______________________

АОМАМЭ

Милость, дарованная свыше

Аомамэ шагнула в комнату, и Бонза, войдя за ней следом, тихонько затворил за спиною дверь. Их встретил кромешный мрак. Толстенные шторы на окнах защищали все, что было в комнате, от света внешнего мира. Слабые лучики, пробивавшиеся в щели между ними, лишь подчеркивали и без того непроглядную тьму.

Точно в кинозале или планетарии, глаза привыкали к темноте постепенно. Сначала Аомамэ различила низкий столик, на нем — электронные часы с зелеными цифрами 7. 20. А чуть погодя — огромную кровать в углу. Столик с часами стоял у самого изголовья. Хотя размерами эта комната уступала предыдущей, обычный гостиничный номер все равно не шел с нею ни в какое сравнение.

На кровати большой черной кучей громоздилось нечто бесформенное. Настолько бесформенное, что прошло еще с полминуты, прежде чем Аомамэ разглядела: перед ней — человек. Совершенно недвижный, без малейших признаков жизни. Дыхания тоже не слышалось. Кроме слабого шелеста кондиционера в потолке, никаких звуков в комнате не раздавалось. И все-таки человек на кровати был жив. По крайней мере, Бонза вел себя так, будто в этом не сомневался.

Исполинских размеров тело. Вероятно, мужчина. Толком не разобрать, но на вошедших, похоже, не смотрит. Не под одеялом: кровать застелена, он лежит поверх покрывала на животе. Так огромное истерзанное животное, прячась в дальнем углу пещеры, зализывает раны и сберегает остаток сил.

— Время, господин, — сказал Бонза, обращаясь в сторону кровати. Напряженным тоном, какого раньше за ним не замечалось.

Услышал ли его «господин», было неясно. Темная груда на кровати не шелохнулась. Бонза попятился, подпер спиной дверь и замер, ожидая указаний. В комнате воцарилось такое беззвучие, что стало слышно, как кто-то сглотнул слюну. Лишь пару секунд спустя Аомамэ сообразила, что этот кто-то — она сама. Держа сумку в правой руке, она тоже застыла, ожидая, что дальше. Цифры на часах сменились на 7. 22, потом на 7. 23.

Черная куча на кровати зашевелилась. Сначала слегка задрожала, а потом начала менять очертания. Как будто человек крепко спал — или находился в состоянии, похожем на сон, — а теперь проснулся. Задвигал конечностями, оторвал от подушки голову, попытался сообразить, что с ним происходит. И наконец сел на кровати, скрестив ноги. Определенно мужчина, убедилась Аомамэ.

— Время, господин, — повторил Бонза.

И тут мужчина с шумом выпустил воздух из легких. Его выдох был тяжелым и медленным, будто со дна глубокого колодца. Затем последовал вдох — столь же долгий, но бурный и прерывистый, как ветер меж деревьев в лесу. Два разных звука, сменяя друг друга, повторялись снова и снова, а между ними повисали долгие интервалы тишины. Слушая это размеренное и многозначное дыхание, Аомамэ ощутила себя в абсолютно чуждом ей мире. Все равно что на дне океана или на неведомой планете. Докуда можно только добраться, но откуда возврата нет.

Глаза Аомамэ никак не хотели привыкать к темноте. Во всей комнате она различала только огромный силуэт человека, сидящего на кровати. Куда он смотрит — не разобрать. Видно лишь, как его плечи медленно опускаются и поднимаются в такт дыханию. Само дыхание очень специфичное. Так дышат сознательно, с особой целью, подключая как можно больше внутренних органов. Она представила, как движутся при этом его мощные плечи, как поднимается и опускается диафрагма. Обычному человеку так дышать не под силу. Этот навык вырабатывается лишь долгими дыхательными практиками.

Бонза стоял за ее плечом, вытянувшись по стойке «смирно». Дышал он, в отличие от своего босса, неглубоко и часто. Застыв как статуя, он ждал, когда начальство завершит свои респираторные упражнения. Ожидание это, похоже, составляло одну из ежедневных обязанностей Бонзы. И Аомамэ оставалось только ждать вместе с ним. Видимо, дыхательная процедура была необходима человеку на кровати для полного пробуждения.

Наконец это странное дыхание начало успокаиваться, примерно как сбавляет обороты завершивший работу станок. Паузы между вдохами и выдохами становились все дольше, пока человек не выжал воздух из легких в последний раз, и комнату затопила бездонная тишина.

— Время, господин, — сказал Бонза в третий раз.

Голова человека на кровати медленно повернулась.

Похоже, в сторону Бонзы.

— Можешь идти, — произнес человек глубоким баритоном. Твердо и внятно. Стопроцентное пробуждение, отметила Аомамэ.

Отвесив неглубокий поклон, Бонза вышел. Дверь закрылась, и Аомамэ осталась с клиентом один на один.

— Извини, что темно, — сказал мужчина.

— Ничего страшного, — отозвалась Аомамэ.

— Без темноты нельзя, — мягко пояснил он. — Но ты не волнуйся, тебя никто не обидит.