Галактический конвой - Билл Болдуин

Гадор еще только-только окрасил горизонт первыми лучами зари, когда Брим расписался в книге увольнений и шагнул из люка на свежий воздух. Далекие пожары в Аталанте уже утихли, а от двух разбитых транспортных кораблей остались только искореженные остовы на дне гравибассейнов. Тем не менее база вернулась в нормальный ритм работы почти сразу же после отмены тревоги. Брим сел на трамвай, идущий до центрального пересадочного узла базы, — маленький вагончик опоздал всего на несколько циклов. Когда он проезжал мимо двух разбитых гравибассейнов, пассажиры начали возбужденно перешептываться — воронки еще дымились, а на причале стояли пожарные машины. Однако, пока трамвай добрался до конечной остановки, он несколько раз пустел и снова наполнялся энергичного вида рабочими, шутившими и болтавшими так, словно они возвращались с самой заурядной ночной смены. Да, геликанцы были удивительно стойким народом — это Брим понял сразу. А Кабулу Анаку это еще предстояло узнать — и очень скоро. Судя по донесениям разведки, адмирал Облачников перенес свой флаг на новый мощный линкор «Ренгас». До открытого нападения оставалось совсем немного;

Брим ощущал это нутром.

Когда трамвайчик остановился на последней станции, до конца ночной смены оставалось еще два метацикла, и в станционном здании было почти пусто. Над булыжной мостовой у перрона парили два больших городских трамвая.

Эти старомодного вида вагоны имели примерно двенадцать иралов в высоту, восемь или десять в ширину и почти семьдесят в длину. Два плоских гравиблока поддерживали их на весу, так что пол вагона находился примерно на уровне груди. Спереди три скругленных в плане окна спускались от уровня крыши на половину высоты; такие же по размеру окна шли по бокам вагонов, причем верхняя треть их была выполнена из закаленного зеленого стекла. Между лобовыми стеклами и большими медными цифрами размещались мощные фары. Вход для пассажиров размещался в середине боковой стороны, и к раздвижным дверям вела высокая складная лесенка. Лесенки у распахнутых дверей на концах вагона были круче и уже и явно предназначались для вагоновожатого. На вагоне номер 312 красовались три оранжевые полосы; на вагоне 309 — одна синяя. В остальном вагоны выглядели почти одинаково, если не считать табличек под лобовым стеклом, гласивших: одна — «Монастырь», а вторая — «12-й кольцевой».

Брим нахмурился. Было совершенно ясно, что первый трамвай пойдет на холм, к монастырю градгроут-норшелитов. Но вот что такое «12-й кольцевой»? Он задумчиво потер подбородок, потом шагнул к трамваю, направлявшемуся в монастырь. Если весь город такой, как его Рокоццианский квартал, лучше провести время, осматривая обычные туристские достопримечательности до тех пор, пока не найдется новый провожатый из местных.

Брим оглянулся на пустой павильон. В воздухе пахло несвежей пищей, потом, дымом му'окки, но сильнее всего — озоном от жужжащих в ожидании отправления трамваев. Брим предположил, что в час пик здесь будет вообще не продохнуть.

Кассир, одетый в зеленую форму, дремал за билетной стойкой, зато над его головой висела большая, красочная схема города. И — о чудо из чудес! — на ней были обозначены все остановки общественного транспорта. При ближайшем рассмотрении Брим обнаружил, что кольцевой маршрут номер двенадцать огибает холм по периметру, петляя в лабиринте узких улочек — самое подходящее место, чтобы заблудиться. Окончательно приняв решение, он осторожно разбудил спящего кассира, купил билет до монастыря и обратно и направился к трамваю номер 312.

В пустом салоне пахло горячим машинным маслом, пластиком обшивки и озоном; сиденья с плюшевой обивкой располагались по четыре в ряд с проходом посередине. Как ни странно, в трамвае было безукоризненно чисто. Брим уселся у окна в переднем ряду — так он мог смотреть вперед, через ветровые стекла — и принялся ждать.

На протяжении следующих циклов к нему присоединились несколько рабочих, по той или иной причине прервавших смену (судя по всему, из-за травм). Один проковылял в трамвай со свежей повязкой на глазу, двое коренастых мужчин в одежде грузчиков появились с забинтованными головами, а высокая, недоброго вида тетка взгромоздилась на сиденье, несмотря на шину, закрывавшую ногу аж до колена. Следом за ней в трамвай вошли двое угрюмых, усталых градгроут-норшелитских монахов, насквозь пропахшие дымом. Брим сразу же догадался, откуда они возвращаются. На двух разбитых гравибассейнах, должно быть, хватало работы и для монахов. Судя по виду обломков, вряд ли из экипажей уцелела хотя бы четверть.

Наконец появились кондуктор и вагоновожатый в темно-зеленых куртках и брюках, белых рубахах с узкими зелеными галстуками, блестящих черных башмаках и фуражках с оранжевым околышем и эмблемой: что-то вроде колеса, пронзенного маленькой золотой молнией. Они заняли свои места, тренькнул звонок, двери со стуком закрылись, и пол под ногами у Брима начал дрожать, по мере того как древние гравиблоки набирали обороты. Трамвай номер 312 качнулся, выехал со станции и свернул на основную магистраль, ведущую из порта на сушу. Набирая скорость, он начал мерно раскачиваться, что в сочетании с монотонным жужжанием машин здорово убаюкивало.

Удобно устроившись на своем месте, Брим с любопытством осмотрел окно. Вытянутое по вертикали, оно было заключено в деревянную раму с медными рукоятками и задвижками, позволявшими открывать его нижнюю часть, — да что у них тут, закона по охране среды нет? Прозрачная нижняя створка была даже сделана из закаленного стекла! Тем временем трамвай пересек мост через Большой Канал — Брим хорошо помнил его по тому вечеру с Клавдией.

На мгновение правильный овал ее лица и мягкие каштановые волосы встали у него перед глазами — ему померещился мускусный запах ее духов. Странное дело, после того вечера ее образ встревал в его мысли гораздо чаще, чем стоило бы. Честно говоря, Брим чувствовал себя несколько виноватым из-за того, что так привязался к ней, — ведь сердце его принадлежало другой.

Он передернул плечами. Хорошо это или плохо, дела обстоят именно так. Он расслабился и приготовился наслаждаться предстоящей увольнительной. О моральных аспектах можно подумать и завтра…

Гравиблоки трамвая номер 312 завыли под полом громче, когда машина начала подниматься по склону холма. Улица шла между трехи четырехэтажных зданий, по большей части сложенных из кирпича. В маленьких палисадниках цвели цветы всех мыслимых форм и размеров. Дома стояли так близко к мостовой, что едва не касались друг друга балконами. В результате создавалось впечатление, что трамвай идет по туннелю. Местами пыльная улица превращалась в узенький проезд, запруженный собаками, какими-то животными незнакомых Бриму пород, монахами, рыбаками, лавочниками, строителями, боекотами, портовыми грузчиками, редкими звездолетчиками в форменных синих куртках и местными жителями обоего пола в разноцветных одеждах. Никто из них и не думал освобождать дорогу трамваю, пока кондуктор не начинал дергать за веревку пронзительного, чуть осипшего свистка (что ему приходилось делать практически постоянно).

Довольно часто трамвай проезжал мимо выгоревших, лишенных крыш строений, брошенных и зияющих пустыми глазницами окон. Многие боковые улицы были завалены непроходимыми грудами битого камня и кирпича. Порой разрушенными оказывались целые кварталы, и только узкие пыльные тропинки вели в глубь развалин. Брима пробрала нервная дрожь. Какое уж тут великолепие — только обугленные скелеты зданий, серая пыль и прочие приметы войны. Он покачал головой. В правительственных кварталах такого почему-то не было. Наверное, их и защищали получше…

Чуть позже трамвай пересек глубокий овраг. Отсюда открывался вид на порт, лежавший уже далеко внизу. Адмирал Цорн-Хобер выводил свои линкоры в космос: «Йейт Галад», «Оддеон» и «Беньюэлль» огромными птицами парили над морской гладью.

На глазах у Брима «Беньюэлль» начал разбег. Даже на таком расстоянии окна старого трамвая задребезжали от грохота. При виде этого величественного зрелища рулевой невольно заерзал от возбуждения. Линкоры до сих пор оставались для него пределом мечтаний. Особенно «Беньюэлль», построенный взамен «Нимуйни», на котором больше пяти лет назад пропал без вести легендарный адмирал сэр Мерлин Эмрис. Как всякий юнец в Империи (не исключая даже Карескрию), Брим буквально боготворил Эмриса и его огромный, матово-черный линкор, внезапно появлявшийся то в одном, то в другом порту, наглядно демонстрируя мощь Галактической Империи Грейффина IV. Их исчезновение потрясло его до глубины души. Теперь имя адмирала и название корабля почти затерялись в бесконечных списках боевых потерь, но в сердце у Брима они занимали свое, особое место.

Наконец трамвай прогрохотал по двум ажурным металлическим эстакадам, вдоль длинной колоннады и остановился на просторной площади, обсаженной древними деревьями с золотистой листвой и вымощенной красно-коричневыми камнями. С одной ее стороны возвышался колоссальный гранитный утес — не меньше двухсот иралов в высоту и полкленета в окружности. Живописная лестница, ступени и балюстрада которой были высечены прямо в скале, вела наверх, к монастырю. Несмотря на довольно ранний час, по ней вверх и вниз сновало довольно много людей: жрецы в черных одеждах с высокими оранжевыми воротниками, монахи и монахини в длинных алых хламидах, послушники в коротких рубахах из грубой мешковины и несколько мирян в обычных ярких нарядах.