Черный коридор - Майкл Муркок

Какое-то наваждение! Райн на миг подумал, что, может быть, это он ослеп, и его незрячие глаза видят оставшийся в памяти пустой белый коридор. Но такое предположение показалось ему столь нелепым, что он тут же отбросил его. И тем не менее кругом были люди.

Издалека донесся голос Джанет Райн: она пела о долгом пути домой, где над душистыми цветами жужжат пчелы…

В общем гомоне выделился вдруг старческий тенор дяди Сиднея. Он завел песенку о чудаке, который по ошибке сунул в яблочный пирог мышонка. Слов было не разобрать — отчетливо слышался лишь бравурный припевчик: «хи-дидл-ум-тум-ти-ду».

Райн едва не подпрыгнул, когда буквально возле его уха голос Изабель Райн с надрывом произнес: — Я не в силах больше выносить все это!

Приглушенный бас Джона Райна невнятно прогудел нечто утешительное, и звук удалявшихся шагов подсказал Райну, что парочка удалилась в сторону жилого отсека. Мимо Райна пробежали сыновья: похоже, мальчики решили поиграть в салки. Их звонкие голоса и топот ног многократно отразили металлические стены коридора.

А Джанет все пела и пела…

Райн почувствовал, что ноги больше не держат его: тело безвольно сползло по гладкой стене, и Райн понял, что сидит на полу. Новая позиция Райна имела свои преимущества. Теперь, когда отраженные звуки не хлестали со всех сторон, он смог определить, что голоса идут в основном из торца коридора.

Опираясь локтями и плечами о стену, Райн с трудом поднялся на ватные ноги и поплелся к контейнерному залу.

Голоса теперь стали громче, а фразы отчетливее. Джеймс Генри говорил жестко и напористо:

— Что за манера изображать из себя незаменимого! От этого один вред и нам, и делу!

Дядя Сидней по-видимому пытался цитировать Библию, но это получалось довольно беспомощно. Может быть, он молился:

— Господь Бог твой — это ревнивый бог, и у тебя не должно быть другого бога, кроме Него.

Кого-то ласково успокаивала Изабель Райн:

— Все образуется, милая моя, поверь. Раздавался приглушенный детский плач. А высокий и ясный голос Джанет Райан выводил романтическую балладу:

Мой милый, о счастье я песню пою,которое ждет нас в далеком краю.

Все эти звуки накладывались на унылый фон бесконечных пререканий сестер-близняшек:

— Тебе обязательно надо проглотить эту таблетку.

— Это вредно. Я не стану принимать лекарство. Да пойми же, упрямица, это именно то, что тебе нужно.

— Мне самой решать — нужно или нет, и не приставай больше.

— Не будь дурочкой — прими!

Шум голосов давил на голову, словно каменная плита, и стал совершенно нестерпимым, когда Райн протянул руку к кнопке замка. Но как только дверь открылась, шум исчез. От внезапной тишины зазвенело в ушах.

Стоя в проеме двери контейнерного зала, ошеломленный Райн увидел, что в помещении все спокойно, все на своих местах. «Все» — это тринадцать боксов, из которых один пуст. На остальных, прикрытых на три четверти непрозрачными покрышками, светятся пульты, среди многочисленных строчек которых указаны имена и даты рождения и погружения в анабиоз. Указанные на табличках люди покоятся внутри боксов.

Потрясение от увиденного оказалось столь велико, что Райн на какое-то время лишился способности думать. Лишь спустя несколько минут он понял, что почти поверил в реальность происходящего. А теперь он снова один…

Его натренированный взгляд автоматически отметил характеристики сна — везде светилось одно и то же: «состояние нормальное». «Вот уж чего не скажешь обо мне», — подумал Райн, сглатывая ком в горле. Его взгляд задержался на пустом боксе — и он в ужасе отшатнулся. Выскочив из зала, Райн резким толчком захлопнул за собой дверь и побежал прочь от нее. Правда, трудно было бы назвать это бегом, настолько замедленными были его движения: так мог бы «бежать» человек по дну реки, да еще и против течения.

Он закончил путь возле двери в главный отсек. Прислонившись к косяку, немного выровнял дыхание и вошел внутрь: теперь предстояло отчитаться за разблокирование двери контейнерного зала в неположенное время.

Райн опустился в кресло пилота и вынул из ящика красный фолиант. Совсем недавно он убрал его в ящик, а такое впечатление, что с тех пор прошла вечность. Поставив под своей подписью все ту же дату, Райн продолжил запись:

«У меня навязчивые слуховые галлюцинации. Видимо, придется использовать продитол. Жаль. Мне казалось, что смогу обойтись без подобного средства. Буду надеяться, что одной дозы хватит: я никогда прежде не употреблял наркотиков, поэтому рассчитываю на сильное воздействие. Как бы то ни было, я боюсь, что отказаться от помощи этого средства — опасно».

И как свойственно каждому, он решил «начать новую жизнь» — то есть делать инъекции продитола — со следующего утра. «Удивительный препарат продитол! Он прогонит ночные кошмары и тревожные видения, он принесет покой и радость в ваш дом!..» — идиотская реклама, казалось, навечно отпечаталась в подкорке Райна. Продитол усиливал обмен веществ в клетках головного мозга: токсины, продукты жизнедеятельности, молекулы наркотических веществ, не успевая нарушить сложнейшие пути восприятия действительности, отправлялись на переваривание, и это «позволяло потребителю продитола сохранить душевное здоровье и ясность мысли на долгие годы». Тьфу!..

Райн всегда и во всем полагался только на собственные силы. Он считал, что и на этот раз выдержит испытание. Но космос оказался сильнее, и под натиском обстоятельств недовольный Райн вынужден был уступить.

Конечно, это удар по гордости сильного человека, каким он всегда считал себя, но даже в угоду самолюбию он не предал бы дела, ставшего отныне смыслом его жизни: спасение доверившихся ему людей.

Итак, он принял решение: сегодня перед сном — снотворное, продитол — завтра.

Перед тем как покинуть главный отсек, Райн решил уточнить подробности действия лекарства. Он сделал запрос, и тут же на экране высветились слова ответа:

«Продитол относится к быстродействующим средствам, подавляющим ферментацию. Начало действия — через 10 минут после инъекции. Максимальное воздействие — в пределах последующего часа. Продолжительность действия в случае тяжелого поражения мозга — 24 часа после инъекции. Если по истечении этого срока галлюцинации возвращаются, следует продолжить инъекции до полного исчезновения болезненных симптомов, но не более 14 суток».

Подтвердив получение информации, Райн включил экран наружного обзора.

В сущности, это был обычный иллюминатор, но с помощью специальной голографической установки он превращался в огромное окно, распахнутое во внешний мир. Перед Райном тотчас возникло объемное изображение бездонной черноты с искорками бесконечно далеких звездочек-солнц.