Прошлое и будущее - Шарль Азнавур

На следующий день заботу о нас взяло на себя семейство Дейглан. Отец, выходец из Франции, был знаменитым и признанным композитором, мать, Жанина Сюто — известной актрисой, а дети — симпатичными молодыми людьми. Между нами завязалась дружба, и мало — помалу семья Дейглан ввела нас во влиятельные круги Монреаля. Там мы познакомились с молодыми красотками, что в значительной мере увеличило нашу привязанность к стране. За нами довольно быстро закрепилась слава бабников. Доказательством служит то, что Сюзанна Эвон, в то время бывшая немного ханжой, когда ее спрашивали о нас, делала вид, что с нами не знакома, боясь, что это повредит ее репутации.

Слух об успехе наших выступлений дошел до хозяев заведений восточной части города, где располагались франкоговорящие кварталы. Среди этих людей встречались и такие, кому был запрещен въезд во Францию, и они занялись клубным бизнесом в Канаде, не переставая осуществлять и другие, гораздо менее презентабельные виды деятельности. Некоторые из них, испытывая определенную ностальгию, открыли залы для танцев под аккордеон. Они выписывали из Франции известных аккордеонистов, таких как Фредо Гардони и Эмиль Прюдом. Одними из таких хозяев были братья Мартен — Мариус, владелец кабаре «Пояс со стрелами» на улице Сент — Катрин, и Эдмон, который вместе с братом и Виком Котрони содержал «Золотого фазана» на улице Сен — Лоран. Оба эти персонажа, кстати, довольно симпатичные, были хотя и католиками, но далеко не ангелами. Однажды вечером Эдмон, самая артистичная натура из всей «банды», явился в «Латинский квартал» своими глазами поглядеть, можно ли извлечь какую‑то выгоду из этих двух крикунов. Он тут же предложил нам долгосрочный контракт в своем кабаре, где надо было начать выступления через три с половиной недели. Прежде всего, мы захотели увидеть, как выглядит заведение. Встречу назначили на следующий день. Обильно поужинав у Эдмона, мы провели рекогносцировку. Это было нечто вроде ангара в форме дансинга. На первом этаже — лишенный всякого шарма, безвкусно оформленный зал с огромными, невероятно уродливыми фресками на стенах, изображающими головы с физиономиями висельников, кругом развешены десятки дамских шляпок, а посередине — огромная танцевальная площадка, окруженная бархатными лентами и похожая на боксерский ринг. Местечко больше походило на притон, чем на кабаре. Когда я сказал Эдмону, что мы не можем выступать на этой сцене, которая таковой вовсе не является, его брови поехали вверх и приобрели форму восклицательного знака: ведь он удвоил сумму, которую нам платили в «Латинском квартале». «Подумайте хорошенько, — посоветовал Эдмонд, — на каждом спектакле в зале будет семьсот человек, в то время как там, где вы выступаете сейчас, зал может вместить только двести пятьдесят». Для нас в первую очередь были важны не деньги, важно было искусство. Но, учитывая сумму, которую он предлагал… «Так что вам надо‑то, наконец?» Пришлось объяснять мне, поскольку Рош уже тихо ворковал с милым созданием, работающим в баре. Я объяснил, что дорожку для танцев надо разделить пополам, повесить полукруглый занавес, разделяющий оба пространства, чтобы не было видно его вторую и совершенно ненужную часть, и, таким образом, создать некую интимность. К этому он должен был добавить занавес на авансцене, два цветных прожектора, необходимых для создания атмосферы, и две световые пушки для освещения выступающего. Все это оборудование могло пригодиться в дальнейшем, поскольку он собирался пригласить самых популярных квебекских артистов, таких как Жак Норман, Лайз Рой и Жиль Пельрен, к которым затем должны были присоединиться Моника Лейрак, Жан Рафа — комик из Парижа, а позднее — Фернан Жиньяк, которому в то время было самое большее пятнадцать лет. Учитывая все эти преобразования, мы не смогли вовремя начать выступления, а дебютировали тогда, когда были выполнены все необходимые работы. Кроме того, нас ожидал контракт с кафе «Сосайети Даун — таун» в Нью — Йорке. Если Эдмонд Мартен соглашался на все условия, значит, он был человеком дела. Он оказался именно таким человеком и согласился на все условия, ради нас отложив дату открытия.

В деревне, без претензий

Те несколько недель, что мы провели в Нью — Йорке, позволили нам встретиться со всеми французскими артистами, работавшими там. Мы быстро прониклись взаимной симпатией с танцевальной парой — Флоранс и Фредериком. Фредерик Апкар был армянином по происхождению и очень хорошо разбирался в вопросах шоу — бизнеса. Впоследствии он сделал прекрасную карьеру в Лас — Вегасе в качестве продюсера. Зная, что мы ищем работу в городе, он добился для нас прослушивания в кафе «Сосайети Даун — таун», после которого мы получили трехнедельный контракт на время праздников. И вот, закончив выступления в «Латинском квартале» Монреаля, мы сели на поезд до Нью — Йорка, «дворца наших надежд и фантазий», чтобы приступить к новой работе. Мы уже собрались было, отгородившись шторами, растянуться на своих спальных местах, как вдруг поезд замедлил ход. В вагон садились таможенники, проверявшие паспорта пассажиров. Конечно же, для въезда в Америку нужна была виза, и, конечно же, срок действия нашей визы уже истек. Нас без лишних разговоров вместе со всем багажом высадили в чистом поле, вдали от всякого жилья. Когда мы пришли в себя, то поняли, что стоим, как два идиота, по колено в снегу, даже не представляя, что делать дальше. Есть ли на свете добрый Боженька, помогающий легкомысленным юношам? Возможно, есть. Наверное, он и принял обличье человека, который, проезжая мимо, прихватил нас с собой и довез до бакалейной лавки, стоявшей посредине «ничего». Там мы выпили какой‑то обжигающий напиток, съели по «горячей собаке», немного отогрели свои кости и, что важнее всего, в срочном порядке позвонили Эдмону Мартену, который приехал и забрал нас. На следующий день нам предстояло на предельной скорости нестись за визами. Чтобы не терять время даром, Эдмон в очередной раз задействовал свои связи, и уже через два дня мы дебютировали на сцене кафе «Сосайети Даун — таун», в легендарном Гринвич — виллидже, районе артистов и музыкантов. Это было единственное кабаре, где выступали одновременно белые и чернокожие артисты. Звездами были молодая артистка Пети Пейдж, выпустившая море дисков, и юморист Джек Гилфорд, который впоследствии снялся в большом количестве музыкальных и комедийных фильмов. Был период рождественских и новогодних праздников, и людям хотелось развлечений больше, чем в обычные дни. Нас представили, как первосортных французских артистов. В то время французы пользовались в Соединенных Штатах большим успехом: Жан Саблон, Шарль Трене, Эдит Пиаф и «Друзья песни», название которых Эд Салливан, ведущий самой популярной эстрадной передачи на телевидении, никак не мог произнести правильно, объявляя: «Andnowladiesandgentlemen[32], выступают “Шампиньоны песни”![33]». Радиостанция CKVL[34] выдвинула даже новый лозунг: в кои‑то веки наплевать на песни на английском языке! Джек Тьетломэн, человек дальновидный, понимая, что ветер подул в новом направлении, решил уделить французской песне особое внимание. Все это называлось «Пятнадцать минут французского шансона», и, таким образом, в течение дня можно было услышать все, что тогда пелось во Франции: песни в исполнении Эдит Пиаф, Лины Маржи, Люсьена Делиля, Шарля Трене, Мориса Шевалье, Луи Марьяно, Жоржа Ульмера, Ива Монтана и Тоамы — очень популярной бельгийской певицы, рекордсменки по количеству выпущенных пластинок не только во Франции, но также в Бельгии и Канаде. А, кроме того, — десятки других исполнителей и Лина Рено с песней «Хижина в Канаде», по поводу которой один канадец, малость обидевшись за свой современный город, сказал: «Сразу видно, что она не лопатила тут снег зымой!» Готовилась новая французская революция, на этот раз на континенте, находившемся по ту сторону Атлантического океана, революция «в перчатках», оружием которой были рифмы и ноты.