Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая - Алексей Хренов

помешать. К сожалению, погибли советские люди, — подвёл итог Кузнецов и подивился реакции министра финансов.

— Это уже проблемы англичан. Мы свои обязательства перед ними выполнили. Конечно, мы начнём расследование, а ваши люди будут похоронены как герои, — отреагировал Негрин.

«Шесть тонн золота списать в утиль и даже не пытаться расследовать? Тут явно торчат чьи-то высоко сидящие и сильно заинтересованные уши», — сделал для себя однозначный вывод Кузнецов.

* * *

На следующей неделе Негрин посетовал приехавшему из Каталонии Орлову:

— К сожалению, ваш маскарад не увенчался успехом. Мятежники смогли перехватить часть ценного груза.

Раздосадованный Орлов с трудом постарался сдержать нейтральное выражение лица.

Начало ноября 1936 года. Кабинет Кузнецова, Картахена.

«По распоряжению министра финансов Негрина со склада в Картахене было отгружено около шести тонн золота представителям банка Англии. В пути груз подвергся атаке и был захвачен мятежниками. Усилиями советских моряков удалось отбить полторы тонны и отправить в распоряжение правительства СССР. Кузнецов.»

Кузнецов подумал и решил воспользоваться своим правом в случае чрезвычайных ситуаций выходить на вождя отправил копию телеграммы в Кремль, параллельно с информированием своего морского начальства.

Начало ноября 1936 года. Аэродром Лос-Альказарес.

Когда Кузьмич увидел, что именно Лёха притащил в ангар, он схватился за сердце.

— Лёша! Ну давай это хоть Алибабаевичу засунем! — умолял он, оглядывая грозное орудие.

— Засунем! И тебе засунем, и Алибабаевичу засунем, всем засунем! — обещал радостный Лёха.

Глава 31

Товарищ Браунинг

16 ноября 1936 года. Аэродром Лос-Альказарес.

Советские моторы поначалу вырабатывали всего по тридцать лётных часов, и несмотря на ежедневную фильтрацию масла, устроенную Лёхой техникам его самолета, буквально через месяц активных полётов Лёхина СБ-шка в один прекрасный день встала под замену моторов.

Действие обещало быть не слишком быстрым, и Лёха рванул дорабатывать напильником детище авиаконструктора Туполева.

Главный заказчик советской авиации, товарищ Сталин, оценивал самолёты в первую очередь по максимальной скорости полёта. Чтобы выиграть гонку за бомбардировщик, Туполев принял несколько очень сомнительных решений, за которые теперь и расплачивались советские лётчики в Испании.

Самолёт оказался «слепым» — пилот видел только вперёд и вверх. Штурман только вперёд, а если встать на четвереньки и пролезть в стеклянный колпак остекления, то немного вниз и вбок, а стрелок при закрытом фонаре мог смотреть только вбок. К тому же все трое видели, надо сказать, в целом фигово — советский целлулоид быстро мутнел под ярким испанским солнцем.

* * *

Прилетевший из Мадрида раненый в ногу Рычагов рассказал, как подкравшийся сзади Хенкель-51 сбил экипаж СБ, который спокойно уже заходил на посадку. Они с Лёхой помолчали на пару сняв береты. Сам Рычагов, хотя и хромал, был бодр и весел. Ходили слухи, что его подали на орден Ленина за бои над Мадридом.

Лёха не удержался и расспросил его о подробностях боёв. Выяснилось, что тот садился подбитым прямо на мадридские улицы.

— Мотор дымит, еле тянет, нога онемела, а я прямо в центр Мадрида валюсь. Выровнял кое как вдоль домов, высоты почти нет, а я всё кручу и кручу чёртову ручку, шасси выпускаю! Еле успел! Шестьдесят четыре оборота! Народ в стороны разбегается, а я прям на тротуар сажусь! Проскакал по мостовой, торможу и прямо в тележку зелёщицы! Почти врезался! Выпрыгнул я из кабины, и говорю ей: — Сеньора! Вамос а коносернос? Мол, давайте познакомимся! Она такая посмотрела — и хлоп в обморок! — радостно рассказывал Павел, по новой переживая острые моменты.

* * *

Из щелей вокруг пулемётов нещадно дуло, и Кузьмич почти постоянно летал в очках и все равно хлюпал носом. Чтобы хоть что-то видеть, Алибабаич стойко сдвигал колпак и критические участки полёта летел стоя, держась за раритетный пулемёт Дегтярёва. К концу месяца его продуло на бешеном ветру, шея перестала вертеться, глаза превратились в малюсенькие щёлочки, и в итоге он слёг в госпиталь.

Лёха, с присущими ему смесью упорства и разгильдяйства, решил избавиться хотя бы от части этих проблем.

Середина ноября 1936 года. Арсенал порта Картахены.

Тогда же, в начале ноябре, Лёха едва не подпрыгнул от радости, обнаружив что на задворках ремонтных мастерских арсенала порта Картахены хранится пара снятых с эсминца крупнокалиберных 12,7-мм пулемётов «Браунинг». Испанцы закупили их в декабре 1935 года для испытаний на флоте, планируя заменить французские «Гочкисы» на эсминцах. Но из-за нестандартного для испанского флота патрона, ленточного питания и сложностей с поставками эти пулемёты так и остались в мастерских, а присланные в арсенал на испытания ящики с нестандартными патронами никому, оказались не нужны.

Лёха развил бешеную деятельность, подключил всю свою смекалку, хотя Кузьмич почему то назвал Лёхину находчивость хитро*опостью, но оставим это несправедливое подозрение на совести Кузьмича.

Он накрутил Кузнецова и хорошо ему теперь знакомого другого советского дона — Хуана Гарсия, в миру Семёна Спиридоновича Рамишвили, военно-морского советника при командире Картахенской военно-морской базы, буквально вытребовал себе оба пулемёта и все, что были ящики патронов к ним.

— Лёша! Сейчас позову начальника фофаны тебе по новой ставить, — буквально плакал Рамишвили, пытаясь отбояриться от наседавшего на него Лёхи.

— Фиг с вами, ставьте, извращенцы проклятые! — Лёха был готов на всё ради этих стволов.

Видя такую самоотверженность Рамишвили договорился с начальником базы и в итоге наш воздушно-морской проходимец получил оба ствола.

Испанцы, избавившись от этой громоздкой и непрактичной в их условиях техники, казалось, даже выдохнули с облегчением. Единственное, что несколько смущало Лёху, — это вес каждой «дуры» в тридцать два килограммов и длина более метра.

«Фигня!» — со свойственным ему оптимизмом решил Лёха, — Алибабаич маленький, а у Кузьмича будет стимул похудеть!

* * *

Всю следующую неделю, пока меняли и настраивали двигатели, Лёхин самолёт превратился в экспериментальную площадку, куда постепенно подтянулся весь аэродромно-технический народ.

— Протезы наше всё! — огласил коммунистический лозунг Лёха и отправился коммуниздить, все, что ещё осталось от им же раздолбанного «Протеза», лежащего позади ангара технической службы.

Кабины действительно были тесноваты для калибров таких габаритов, но Лёха, в своём обычном стиле, нашёл способ втиснуть оба пулемёта.

Торжественно выкинув оба творения Дягтярёва вместе с их станками, Лёха на пару с испанскими техниками, полностью переварил крепление, соорудив компактную шкворневую установку. Закрыв щели остатками Протезного и советского остекления, он получил в итоге вполне приемлемый вариант. В итоге Кузьмич мог стрелять градусов по двадцать — двадцать пять в каждую сторону и около тридцати вверх-вниз, но