Роман - Владимир Сорокин

Завидя хозяйку дома, сидящие в телеге сошли на землю и откланялись. Антон Петрович и Роман пожали прибывшим руки, положили свои ружья в середину телеги, на сено, где уже лежали три ружья, затем, оживленно переговариваясь, стали занимать места.

- Антоша, только умоляю - не долго, - произнесла свое обычное напутствие Лидия Константиновна, помогая Аксинье получше уложить корзину.

- Радость моя, не кручинься! Иль на щите, иль со щитом! - басил дядюшка, ловя и целуя ей руку. Затем он, тяжело подпрыгнув своим грузным телом, ввалился в телегу.

- Ромушка, Петр Игнатьич, вы уж не оставляйте его... - начала было тетушка, но Антон Петрович сердито погрозил ей пальцем.

- Не беспокойтесь, тетушка, все будет хорошо, - успокаивал ее Роман, занимая место рядом с Антоном Петровичем.

- Благословите нас лучше на убийство, - обратился к ней сидящий с Красновским Клюгин, - Чтоб нам получше нынче убивалось.

- Ах, бросьте... - махнула она рукой, - Акимушка, вези полегче, не гони.

- Довезем в лучшем виде, - оскалил свои белые зубы Аким, разбирая вожжи и влезая на передок.

- Ну, с Богом! - проговорил Антон Петрович и шлепнул Акима по спине, Трогай, Самсон!

Аким чмокнул губами, дернул вожжи. Широкогрудый жеребец легко взял с места, и телега покатилась. Сняв шляпу, Роман помахал тетушке. Улыбаясь и качая головой, она ответно подняла руку.

Телега проехала сквозь липовую аллею, свернула вправо и, поскрипывая и побрякивая, покатила по дороге, именуемой "дальней", так как вела она к дальнему лесу, тянущемуся на горизонте голубой полоской. Ехать было не тряско - Аким наложил в телегу вдоволь сена, да и дорога была ровной, не побитой.

- Если не ошибаюсь, едем в Мамину рощу? - поинтересовался Рукавитинов.

- Святая правда, дорогой Николай Иванович! - громогласно отозвался Антон Петрович, - В Мамину, ибо все другое меркнет по сравненью с ней!

- Вы имеете в виду Выруб и Желудевую Падь?

- Именно.

- В Вырубе тоже хорошая тяга бывает, - проговорил Петр Игнатьевич.

- Бывает. Но не всегда.

- Там ноне токовали богато, - вставил Аким.

- Так тетерева токовали, а не вальдшнепы, - усмехнулся Клюгин.

- Я слышал, вчера в той стороне вроде стреляли, - заметил Роман, Интересно - кто?

Красновский пожал плечами:

- Понятия не имею. Мужики на вальдшнепов не ходят. Это им не ворон бить. Сноровка нужна.

- Роман Алексеевич, вы стрелять не разучились? - с улыбкой спросил Рукавитинов. Роман пожал плечами.

- Он никогда не разучится, - сказал Антон Петрович, - У него это в крови.

- Смотрите, не сглазьте, - пробормотал Клюгин, покачивая своей массивной головой в такт движению телеги.

Аким стегнул жеребца вожжами, он побежал резвей.

Вокруг распласталось огромное поле.

Позади остался Крутой Яр, справа виднелся зеленый островок соснового бора, слева вдалеке - мелколесье, за которым находилась станция, а впереди выплывала из предвечерней розоватой дымки все та же полоса леса, край которого именовался Маминой рощей.

Роману было приятно ехать с этими людьми, привычки и манеры которых он хорошо знал.

Дорога была сухой и даже слегка пылила.

Легкий западный ветер гнал по небу низкие кучевые облака.

- Антон Петрович, вы случаем патронами не богаты? - спросил Клюгин.

- А что, батенька, у вас мало? - не поворачиваясь, в свою очередь спросил Антон Петрович.

- Десять штук.

Все сидящие в телеге при этих словах дружно выразили сочувствие Клюгину: Роман улыбнулся, покачав головой, Красновский обреченно протянул: "Ну-у-у..", Рукавитинов пробормотал: "Это несерьезно", Аким обидно крякнул, подстегнув лошадь.

Антон Петрович же тяжело вздохнул и многозначительно произнес:

- Мдаааа...

Некоторое время ехали молча, потом Воспенников сказал:

- Дитя и то не отправится на тягу с десятью патронами. Что ж вы, голубчик, давеча не сказали?

- Запамятовал, признаться, - с кислой усмешкой пробормотал Клюгин..

- Запамятовали! - покачал головой Антон Петрович, - У вас оружие какого калибру?

- Двенадцатого.

- Мда... Стало быть, только я один и могу вас выручить. Что ж, дам вам штук семь.

- Благодарю вас, - кивнул лбом Клюгин.

- Антон Петрович, вы бекасинником заряжали? - поинтересовался Рукавитинов.

- Точно так.

- Бекасинником? - переспросил Красновский, - Зря. Очень зря.

- Это почему же? - обернулись к нему Роман и Рукавитинов.

- Потому что вальдшнеп - не бекас. Вот почему. Я на гаршнепа и то восьмым заряжаю, а гаршнеп гораздо субтильней вальдшнепа.

- Голубчик, Петр Игнатьевич, - нравоучительно начал Антон Петрович, - Я имею удовольствие уже тридцатый год ходить на тягу. И ни разу - слышите - ни разу не заряжал чем-либо другим. Только бекасинником. Вашим восьмым нумером можно смело бить рябца, а вы на гаршнепа им заряжаете. Из пушки по воробьям...

- Да что вы говорите, Антон Петрович! - всплеснул руками Красновский, - Я в позапрошлом году ходил по бекасам и этим вашим бекасинником сбил молоденького витютеня. Сбил, положил в ягдташ и пошел домой. А дома вытряхнул Настасье в подол пару бекасов и этого подлеца витютеня. А он на моих глазах крыльями захлопал, подлец, да из подола и улетел. Летел, а из него ваш хваленый бекасинник так во все стороны и сыпался!

Все, за исключением Антона Петровича, рассмеялись.

- Позвольте вас спросить, любезный Петр Игнатьевич, вы сколько пороху кладете в заряд? - с непроницаемым лицом задал вопрос Воспенников.

- Полторы мерки.

Горько усмехнувшись, Антон Петрович вздохнул:

- Как терпит небо? Нет громов в запасе? С вашими полуторами мерками можно смело отправляться на воробьиную тягу. А вальдшнепа и пятым нумером не пробьешь.

- Полторы маловато, Петр Игнатьевич, - сочувственно произнес Рукавитинов.

- Маловато, - мотнул головой Клюгин.

- Да нет, это просто смешно! - воскликнул Антон Петрович, - С испокон веку я сыпал две. А тут - нате. Полторы! И это говорит мне Петр Игнатьич Красновский! Бывалый охотник!

Красновский махнул рукой, словно отгоняя мух:

- Всю жизнь клал полторы и буду класть. От ваших двух мерок, Антон Петрович, скулу на бок своротит. И ружья быстрей ломаются.

- Это просто невозможно! - восклицал Антон Петрович, - Причем здесь скула?

Красновский молчал, глядя в сторону приближающегося леса. Роман с улыбкой смотрел на дядю, покусывая сухую травинку. Клюгин, опустив голову, болтал длинными ногами, обутыми в старые хромовые сапоги. Николай Иванович поглядывал вокруг, поблескивая стеклами очков.

До Маминой рощи ехали молча.

Когда телега въехала в мелколесье, Антон Петрович властно положил свою руку на плечо Акима:

- Стой, любезный. Аким остановил жеребца.

Антон Петрович слез на землю, морщась и держась за поясницу, сделал несколько шагов:

- Итак, братья-разбойники, предлагаю спешиться и следовать к месту боя. А ты. Чернобородый, езжай к Лысой поляне, разложи там костерок и к темноте жди нас.

Аким понимающе кивнул.

Охотники слезли, разобрали ружья.

- С Богом! - тряхнул головой Антон Петрович и, держась одной рукой за патронташ, другой - за ремень висящего на плече ружья, шагнул с дороги в молоденькую траву.

Остальные последовали за ним.

Аким хлестнул жеребца, телега тронулась и поехала в лес.

Роман шел рядом с дядюшкой, с каждым шагом молодея все больше. Этот край Маминой рощи, исхоженный им вдоль и поперек, хранил в своей земле стреляные гильзы, брошенные шестнадцатилетним Романом; в стволах молоденьких берез еще были целы дробины выпущенных им зарядов, а где-нибудь в кустах лежали останки его соломенной шляпы, потерянной им в то печально памятное августовское утро, когда, двадцатилетний, он бежал за своей собакой, смертельно раненой заезжим столичным идиотом, в тумане принявшим ее за волка.

С Маминой рощи начался Роман-охотник, и не было во всей округе места более близкого его охотничьему сердцу. В этих смешанных перелесках он бил вальдшнепов; совсем на краю - сидел в шалаше, слушая токующих чернышей; в глубине рощи - ходил по тетеревиным выводкам, а по первой пороше - тропил зайцев и лис. Здесь ему доводилось убивать по семь тетеревов за зорю, здесь он подстрелил огромного старого глухаря, здесь, в левом краю Маминой рощи, он учил Зою стрелять...

Он шел, вглядываясь во все знакомое и такое родное, что сердце замирало в груди и слезы подступали к глазам.

"Вот сейчас за теми кустами будут два валуна и дядя Антон скажет, что для себя места лучшего, чем это, не видит", - думал Роман, направляясь к кустам.

Следующий за ним Антон Петрович обогнул широко разросшийся куст волчьего лыка, подошел к двум наполовину ушедшим в землю валунам и, поставив ногу на один из них, произнес:

- Итак, господа хорошие, давайте становиться. Мне признаться, это место дороже всех других, так что прошу не оспаривать. Я, с вашего позволения, здесь стану... Андрей Викторович, возьмите патроны... - Он расстегнул патронташ.