Демон Сократа - Геннадий Прашкевич

– Что-нибудь не так? – спросил я Ию.

– Все в норме. Минут через сорок Юренев придет в гостиницу.

Я полез за деньгами.

– Оставь. Расплачивается пусть Иллгмар.

– Его заставят выложить валюту.

– Тебе жалко? Это же для страны.

Мы рассмеялись.

Ия смотрела на меня с нежностью и благодарностью.

Я не понимал: за что? Я сказал:

– Идем.

– А твои бывшие подружки? – шепнула Ия. – Сегодня ты их не испугаешься?

Я сказал вслух:

– Нет.

Мы рассмеялись.

Выйдя из Дома ученых, Ия подняла голову.

Ночное небо усеяли яркие звезды.

Куда уплыло странное облачко?.. Куда уходит энергия туго сжатой пружины, брошенной в кислоту?..

Я хмыкнул.

Что за вопросы?

Мне ли об этом спрашивать?

– Все хорошо, – засмеялась Ия и облегченно вцепилась мне в руку.

В дверях гостиницы стоял швейцар. Увидев нас, он ничего не сказал, только выше задрал толстый подбородок: мол, можете проходить. На этаже молоденькая дежурная обрадовалась:

– Ой, вам все время звонят. Междугородняя. Женщина все плачет, говорит, вы про нее забыли.

Ия насторожилась:

– Ты кому-то давал свой телефон?

– Только Ярцеву. Наверное, ошиблись номером.

– Вы Хвощинский? Так? – дежурная смотрела на меня во все глаза. – Фамилия ведь такая?

– Такая.

– Вот вам и звонят.

Я молча отпер дверь, впуская Ию в обжитый номер.

– У меня коньяк есть, – сообщил я ей с веселым отчаянием.

Ия кивнула.

Я плеснул в стаканы.

Куда уходит энергия туго сжатой пружины, брошенной в кислоту?..

Наивный вопрос.

Мы выпили.

– Ты ему позвонишь?

– Зачем? – устало сказала Ия. – Он сам скоро явится.

Это голос ее прозвучал устало, сама она, как всегда, оставалась свежей. Черт знает, как это у нее получалось. Я совсем было собрался спросить ее об этом, но звякнул телефон.

Голос в трубке гнусно хрипел, захлебывался:

– Чё, бабу привел? Нормально, это завсегда так!

– С кем я разговариваю?

– Тебе еще объяснять, козел плешивый!

Я повесил трубку.

– Козлом назвали, – сказал я Ие. – Почему-то плешивым.

Ия печально усмехнулась.

А на меня вдруг напала словоохотливость.

– Ты меня в копейку оценила, – пробормотал я. – Ты говоришь, я вам эксперимент сорвал. А зачем вы играли со мной в темную?

Снова затрещал телефон. Я нехотя снял трубку:

– Слушаю.

Долгие шорохи, темный дождь, чужое дыхание…

Ветер насвистывает, скука, тьма…

Где это, Боже?

– Будете говорить?

Никто не ответил.

– Не обращай внимания, – сказала Ия, кладя голову на сжатые кулаки. Она была очень красива. Туйкытуй. Сказочная рыба, красивая рыба. – Ты тут ни при чем.

И испугалась, что я неверно ее пойму:

– Нет, ты тут как раз при чем. Просто не обращай внимания.

До меня дошло:

– Вы постоянно вот так живете?

– А ты нет?

Я хотел ответить: нет. И не смог.

Полог палатки, бегущие тени, металлический птичий голос, черт побери, не узнанное лицо…

– Но так нельзя жить, – кивнул я в сторону телефона. И хмыкнул: – Интересно, как лают тебя?

– Ничего интересного.

Длинный звонок.

– Ну чё? – голос был наглый, влажный. – Наколол дуру?

– С кем я разговариваю?

– Не узнает, – обрадовался неизвестный. И крикнул кому-то там рядом: – Не узнает, козел!

Я повесил трубку и улыбнулся:

– Опять назвали козлом. На этот раз, правда, не плешивым. И выговор искусственный. Это что? НУС?

Ия промолчала.

– Но смысл? Какой смысл?

– А какой смысл в автобусной сваре? – спросила Ия. – Тебя толкнули, ты ответил. Тесно. Все раздражает. Не поминай НУС всуе.

Я позвонил дежурной.

– Кофе, пожалуйста. И еще… Появится доктор Юренев, мы его ждем…

Положив трубку, я посмотрел коньячную бутылку на свет. Юреневу тоже хватит.

Дежурная явилась подозрительно быстро.

Кофе она не варила, принесла растворимый.

– Доктора Юренева этот спрашивал… – Она покрутила кудрявой головой, вспоминая трудное для нее имя… – Гомео… Нет, Гомек…

– Гомес, – подсказал я.

– Вот точно, Гомес. Он с бутылкой шастает по коридорам, говорит, у него презент для доктора Юренева. От всех колумбовских женщин.

Я поправил:

– Наверное, колумбийских.

– Ага. От всех колумбийских женщин, говорит, презент.

Не успела дежурная выйти, снова зазвонил телефон.

– Ну что, сладко тебе? – голос был подлый, девичий, проникающий в душу, нежный. – Шибко сладко?

– Ага, – сказал я.

– Тебе еще слаще будет, – многозначительно пообещала незнакомка и неожиданно звонко рассмеялась.

– Как думаешь, ему что-нибудь удалось? – спросил я, вешая трубку. – Разброд какой-то в природе.

Ия кивнула.

– Но чего он хотел от НУС? Как мог повторить эксперимент Андрея Михайловича, если записи практически не сохранились? И еще он говорил про какой-то запрет. Нельзя же всерьез прогнать такую сложную задачу в обратном порядке.

– Почему нельзя?

Я пожал плечами.

– Чего вы хотите от НУС?

– Точных ответов.

– Что значит точных?

– Как тебе объяснить? – задумалась Ия. – Ты спрашиваешь, например, сколько мне лет. Я называю цифру. Но, может, ты хотел знать, сколько мне лет не как особи, а как представителю определенного вида? Самое сложное – это точно сформулировать вопрос, дать ясно понять, что ты хочешь именно этого и ничего другого.

– Некорректный вопрос вызывает сбои? Эффекты второго порядка, они не только компенсация каких-то действий, но и плата за неточность?

Ия кивнула.

Мне стало жаль ее.

– Какого черта нужно от Юренева Гомесу? – я хотел отвлечь Ию от мыслей.

– Распить бутылку рома. Ничего больше. Они правда дружат.

Она сказала это, и лицо ее неожиданно изменилось.

Она даже схватила меня за руку:

– Что там дежурная говорила о презенте? Какой презент? Что еще, кроме рома? Почему от колумбийских женщин? Он же нес Юреневу ром.

Она сама дотянулась до телефона.

Да, она сотрудница доктора Юренева, сказала она дежурной, и голос Ии был полон холода. Да, она имеет право задавать подобные вопросы. Ия холодно разъяснила: да, я имею право выгнать вас с работы прямо сейчас. Ни с кем не советуясь. При этом выгнать раз и навсегда, лишив даже надежды на пенсию. Не устраивает? Прекрасно. Тогда отвечайте. Что это за презент? Гомес что-то держал в руках? Я не слышал, что отвечает Ие дежурная, но прекрасное смуглое лицо Ии побледнело.

– Шарф, – сказала она мне, закончив разговор. – У Роджера Гомеса был длинный алый шерстяной шарф. «От всех колумбовских женщин».

И снова взялась за телефон.

Ей долго не отвечали, потом ответили.

– Ты? – спросила Ия бесцветным голосом. – Почему ты дома?

Юренев отвечал так громогласно, что я слышал почти каждое его слово.