Моя милая ужасная невеста (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна

— Торстен, ты действительно собрался на кладбище? — не выдержала я.

— А ты решила, что нам просто в одну сторону? — с иронией уточнил он, заматывая шею шарфом.

— В чем подвох?

— Не доверяешь постоять на стреме?

— И ты об этом прекрасно знаешь.

— Да никакого подвоха, Варлок. — Закари поморщился. — Сколько мы знакомы? Четвертый год? Сегодня я впервые увидел тебя по-настоящему расстроенной. Подумал, что тебе не помешает компания… Что ты на меня смотришь, как впервые видишь?

Я действительно таращилась, ведь этот новый взрослый Закари по-прежнему вызывал во мне смешанные чувства: от искреннего удивления до недоумения.

— Торстен, не боишься, что я перепутаю тебя с хорошим человеком?

— Осторожно, февраль! — Он сверкнул улыбкой. — Даже я не считаю себя хорошим человеком.

Что у Закари Торстена не отнять: он всегда честен с собой и миром. Окажись мы в другой жизни, наверное, подружились бы.

Снаружи давно стемнело. Стоял острый, пронзительный холод. Под светом уличных фонарей ветер гонял по брусчатке мелкие пожухлые листья. Учебная часть замка с лекториями, классами и коридорами погрузилась в вечернюю дрему. Башня факультета темных искусств походила на вытянутую черную тень, изрезанную неровной мозаикой узких горящих окон. Светились круглые академические часы с руническими символами, которыми в пыльные времена драконов обозначали время суток.

Наверняка в старых летописях Деймрана хранилось какое-нибудь пакостное предсказание, пророчащее конец света семи королевствам, если эти часы вдруг остановятся. Возможно, не одно. Но магистры скрывали ото всех страшную правду и помалкивали в кулачок. Иначе деятельные студенты возьмутся штурмовать башню, чтобы ради шутки или эксперимента остановить часовой механизм.

Фонари остались за замковой стеной. Мир погрузился в темноту и настороженную тишину. Над головой развернулось огромное бархатное небо, щедро усыпанное мелким звездным горохом.

Внезапно на кончике указательного пальца у Закари загорелась огненная пика, похожая на язычок горящей свечи. Свет был неровный и тусклый, неспособный справиться с обступающим нас мраком.

— Ты же в курсе, что по ночам некроманты здесь выгуливают своих питомцев? — пошутила я. — Решил привлечь на огонек?

— Уверен, ты меня защитишь, светлая чародейка Варлок.

— Не рассчитывай.

— Даже во имя света и добра? — фальшиво хмыкнул он.

— И лучше потуши это подобие огня. Если нас застукают, то заставят отрабатывать в оранжерее.

— У нас там теперь связи, — напомнил Закари о крестной.

— Наши связи не помогут, а еще сверху добавят, — уверила я.

Не рисуясь, он действительно погасил пламя: махнул рукой, и огонь потух. На секунду чернота вокруг показалась непроницаемой. Чудом не споткнулась.

Наконец из темноты выступили первые надгробья. До густых пушистых елей оставалось шагать недолго. Где-то здесь, совсем недалеко, по утру некроманты сначала выкапывали, а потом закапывали четвертого ректора. Вернее, надеюсь, что закопали, не хотелось бы кувыркнуться и прилечь на него сверху, физиономией в сырую землицу.  

— Я знаю, что сам напросился в компанию, но все же спрошу, — нарушил тишину Закари. — Меня гложет любопытство, зачем тебе понадобились еловые ветки? До Нового года еще далеко.

— На венок.

— На чью могилку надумала возложить?

— Повесить на дверь. — Мне с трудом удалось сдержать смешок. — Рассчитываю, что он будет тебя отпугивать.

— План необычный, но провальный, — с фальшивым сожалением цокнул языком Закари. — Я не боюсь ни божественных знаков, ни осиновых кольев, ни еловых венков.

— Странно, — протянула я. — Эмбер утверждает, что венок отпугивает беды. Если подумать, пока он висел, ты ни разу не появился в нашей комнате.

— Просто нас с тобой не хотели поженить, — заметил он.

— Кстати, о женитьбе…

— Суровый февраль, только не говори, что ты передумала и решила стать госпожой Торстен, — пошутил Закари. — Место для дурной новости ты выбрала правильное, но время неподходящее. Я тут из себя хорошего парня строю, дай морально подготовиться.

— Ты лелеешь свое самомнение, — отозвалась я.

— Но ты простишь мне эту маленькую слабость? — хмыкнул он.

— Естественно! Ты же пришел со мной на кладбище воровать елки, — подколола я. — Но мы должны договориться о правилах, по которым дальше будем изображать любовь. Даже если через седмицу скажем родителям, что расстались, я больше не хочу никаких сюрпризов. Ты сегодня попробовал, мне не понравилось.

— Я заметил, — отозвался он.

— И не смей говорить, что сожалеешь из-за Айка! — быстро предупредила я.

Закари вдруг резко остановился и, щелкнув пальцами, снова зажег огонек. Пламя внезапно отразилось в его темных глазах и раскрасило лицо глубокими тенями.

— Сожалеть? — переспросил он. — Это вроде того, что девушка позорится, а стыдно ее подружке рядом? У меня нет привычки сожалеть о чужой глупости, Варлок.

— Понятно, но это никак не отменяет личных границ, Торстен. — Я дунула на его горящие пальцы, как на свечу. Пламя дрогнуло и постепенно, дразнясь, затухло. — Давай договоримся: никаких близких контактов на людях.

— Что, по-твоему, близость, суровый февраль? Это близкий контакт?

Внезапно он сжал мою руку, словно доказывая, что для него выражение «личные границы» совершенно бессмысленная тарабарщина, просто пустой набор звуков, но замерзшие в осеннем холоде пальцы оказались окутаны горячим теплом.

Я высвободилась.

— Весьма.

— А взять за локоть? — Закари действительно мягко сжал мой локоть, и тепло от его ладони проникло даже через плотный кожаный рукав. — Близкий контакт?

— Торстен, не нарывайся на светлую благодать, — от души посоветовала я. — Иначе позавидуешь умертвию.

— За плечи, конечно, обнимать нельзя, если я не хочу завидовать умертвиям, — резюмировал он. — Насколько близко я могу подойди? Так?

Закари сделал шаг, фактически прижавшись ко мне грудью.

— Слишком близко, — резковато ответила я, вдруг осознав, что ощущаю запах его ледяного, как морозный зимний воздух, одеколона.

Не сопротивляясь, Торстен немедленно отступил, оставив мне тающий тонкий аромат.

— Личные границы соблюдены? — уточнил с иронией в голосе он.

— Да, — согласилась я. — Без прикосновений! И не смей меня целовать. Больше — никогда!

— Только если попросишь, — улыбнулся он сквозь темноту.

— Торстен… — предупреждающе процедила я.

Надеюсь, он услышал намек, что не стоит сейчас пробуждать в себе отменного недоумка, иначе поход за еловыми ветвями закончится тем, что кто-то окажется похоронен рядом с четвертым ректором, а поверху этими сами ветвями прикрыт. И это буду не я.

— Обещаю, что соглашусь только с третьего раза, — хмыкнул Закари. — Что-то еще, мрачный февраль?

— У меня все, — призналась я и спросила исключительно из чувства справедливости, а не из большого желания: — Ты хочешь что-нибудь добавить?

— Ага, — согласился он. — Улыбайся, когда мы встречаемся на людях.

— Тогда все решат, что мы друзья.

— Разве не в этом смысл? — хмыкнул Закари.

Внезапно из темноты донесся испуганный голос:

— Дорогие товарищи, вы там? Я слышу, как кто-то разговаривает! Мне очень неловко к вам обращаться, но, пожалуйста, спасите меня…

Мы примолкли и переглянулись сквозь темноту. Тихий ветер тревожно шептался в опавшей сухой листве.

— Ты слышал? — спросила я. — Откуда сейчас сказали?

— Из могилы! — жалобно провыли в ответ. — Пожалуйста, добрые люди, вытащите меня!

Похоже, некроманты сегодня не просто выкапывали давным-давно почившего дедушку, а устроили праздник землероя и вспахали полпогоста. Может, у них вообще случились соревнования по копанию ям на скорость. Остальные факультеты они не предупреждают о своих кладбищенских развлечениях.

— Посветить? — спросил Закари.

— Давай, — мысленно махнув рукой на прикрытие темнотой, отозвалась я.