По велению вселенной… Я принимаю бой - Анастасия Волкомир

сказать, что я все поняла неправильно? — Я промолчал. — Вселенная! Ты понимаешь, на что ты идешь? Я вот, например, нет. А если тебя поймают и убьют?

— Не убьют.

— Почему ты так решил?

— Думаю… Яна предостерегла бы меня.

— Да ты шутишь?

— А что не так?

— Да от Яны и клещами слово не вытянешь про гимназистов! Саму как будто «Молчанием» напоили. Она все знает и понимает, но никому не рассказывает! Неужели ты не понимаешь, что просто так из престижных заведений никто не перебирается в самую обычную захолустную школу?

Я помнил и про ее отношение к тому самозваному престижу и про недопонимания, но решил не развивать тему. Не хочу ругаться с Марой. Не то чтобы нет настроения. Она не заслужила к себе такого отношения. Она не была лишена глубины личности и сострадания. Сейчас я хотел верить, что она все делает из альтруистических побуждений, а не по приказу Яны.

— Согласен. Я ничего не знаю об этом. Но… почему бы нам не разведать это?

— Ты шутишь?!

— Да что опять не так?!

— Не опять, а… ай, неважно! Это опасно! Нас слишком мало. Один в поле — не воин, а с бардом разве что умирать под музыку.

— Но, может, нам повезет?

— А, может, и нет. На Вселенную надейся, а сам не плошай!

Лбом я ощутил холод ладони. Обидно. Я не рассчитывал на успех, но не думал, что может произойти что-то подобное.

— Хорошо, но если бы нас было больше, ты бы согласилась на это?

Немного поразмыслив, она приняла решение: — Разведка — это неплохо. Я не боюсь увидеть там что-то, что мне не понравится. Я боюсь их целей, а главное — методов для их достижения.

— Неужели они вырисовываются такими монстрами в твоем воображении?

— Я не считаю их таковыми, но сам посуди: кто в здравом уме будет нападать на кого-то? А это «Вечное молчание», которым поят своих бойцов. Для чего? Что такое они хранят? Нет, я не хочу знать это! Я не хочу осознавать их превосходство и уж тем более уподобляться им. Война начинается с первого неосторожно брошенного взгляда на территорию соперника, на которой, согласно легенде, трава всегда зеленее. Если я стану такой же — просто устрани меня, а все мои вещи забери себе.

Я тяжело вздохнул.

Стоял штиль, но воздух был свеж, лишен неприятной духоты.

— Почему ты так боишься быть избранной?

Она сморщилась: — Это… не так хорошо, как может показаться. Люди, которые видят в тебе потенциал, сразу начинают нуждаться в тебе. Сначала ты можешь им помочь, и у тебя даже получается что-то. Ты уже и сам веришь в собственную исключительность. Но потом их запросы растут, и их становится все больше и больше. Ты не можешь удовлетворить интересы всех и каждого. Они просят от тебя невозможного и, в конце концов, ты разочаровываешь их. Ты знаешь эти взгляды? Как люди смотрят на тебя в порыве ненависти? Это страшно. Очень и очень страшно. И главное, ты никак не можешь объяснить, что все это было плодом их личного ожидания. Теперь ты — их враг, просто потому что ты не с ними.

— Значит, такова цена твоего таланта?

Она кивнула: — Надеюсь, мои предостережения не пройдут для тебя даром.

Мы шли медленным шагом в сторону школы. Молчали. Я перебирал в голове возможные затравки для последующих диалогов. «Думаешь, я для гимназистов — избранный?» или «Как думаешь, что они намерены делать с погодой?», и тому подобное. Не смог набраться решительности. Должно быть, слишком много информации для размышления в столько короткое время. Да и для нее теребить все эти темы, казалось, слишком болезненно.

Я все еще чувствовал чье-то присутствие, но решил все спустить на паранойю.

У ворот школы нас встретила Яна. Недовольная, злая и готовая читать нотации.

Я понимаю, что облажался и подставил ее, но… какие же у нее все-таки странные методы работы. То горячо, то холодно. И ведь совсем не поймешь как себя с ней вести.

***

Весь последующий вечер я провел за игрой «Обличи дурака» в компании Антона и Маши. Мне приказали не высовываться из стен школы. Так что, тренироваться мне запрещено.

Полина к этому времени уже ушла. Мне говорили, что она заперлась в кабинете химии и что-то там делала. Даже пришлось идти за водой и чистящими средствами в соседний кабинет.

Пошел дождик. Моросящий, неприятный. Я выиграл две первые партии, а следом начала выигрывать Маша.

— Это бесполезно, против нее нет приема. Знаешь, по секрету скажу, мне кажется, это ее способность.

— Я думаю, у нее просто хорошая память. — Возразил я. Умение составлять комбинации слишком мелко, чтобы быть отдельным навыком. — Хотя, может, она чувствует несколько больше, чем мы с тобой.

Тот сконфузился: — Я… как-то не задумывался над этим.

Когда немного распогодилось и солнце начало заходить за горизонт, они попрощались со мной, а я остался один на один со своим отражением в кабинете биологии.

Я постепенно разлюбил ночевать в аудиториях. Да, конечно, мне смастерили так называемую «кровать» из двух матрасов, покрывала и подушки с первых дней моего пребывания здесь. Но мысли о другой жизни не покидали меня.

Меня больше не радовали квесты. Все эти собирания палок, предметов и прочих полезных ископаемых. Хотя я не могу похвастаться большим богатством. Как все-таки здесь трудно.

Раньше мне удавалось засыпать без лишних мыслей, особенно после ночного битья чучела. Тело уставало и само просило отдыха. Сегодня я не выходил на ту закрытую часть, хотя мог бы, вопреки запретам. Не знаю почему, наверное, наказать себя решил.

Сейчас я смотрел в потолок и обдумывал разное. Сон не шел.

В конце концов, я решил полистать записи в тетради. Кое-какие страницы, которые мне показались пустыми и неинтересными, я просто вырвал. Не освоил я ветку зельеварения. Не начинал даже.

Меня так злили эти записи. Я понял, насколько мои суждения о людях поверхностны. Нет, я не обижался ни на кого. Старался, по крайней мере. Просто когда ты сидишь один в четырех стенах — это давит на чувства, делает тебя уязвимым и одиноким.

Наконец мои веки потяжелели.

Я был готов провалиться в сон, но услышал шорох.

Открыл глаза. Огляделся. Никого тут быть не могло. Может, на полке что-то сдвинулось? Я не стал отрываться от постели.

Успокоившись, снова закрыл глаза. Я почувствовал ту знакомую боль. Чья-то рука сжимала мою челюсть.

— Тихо! — Услышал я в ответ на мои потуги попытаться что-то крикнуть. — Тихо, говорю, — шептал