Две операции майора Климова - Огнев Владимир Федорович

Монеты и «камешки» лежали в тайнике, устроенном в стенке мусоропровода. Тайнике, сделанном по чертежу многоопытного Иннокентия Павловича. Сунув сверток в карман, Генчик поехал в центральный универмаг. Он долго бродил в отделе готовой одежды, пока, наконец, не увидел Иннокентия Павловича. Сняв первый подвернувшийся под руку костюм своего размера, Генчик пошел в кабину для примерки. В соседнюю кабину, также с костюмом в руках, вошел Иннокентий Павлович. Сейчас их разделяла только плюшевая портьера. Сдвинув ее, Генчик просунул в щель сверток. Вздрогнул, ощутив цепкие пальцы патрона, принявшего «посылку». Тут же в руку Генчика легла пачка денежных купюр — плата за услуги по доставке. Спрятав деньги в карман, Генчик облегченно вздохнул, вытер опять взмокший лоб и вышел из кабины...

На очередном совещании оперативной группы, проходившем в кабинете Алексея Петровича Климова, лейтенант Колосков докладывал:

— В течение двух недель после возвращения из Ялты и визита к Наумовым, Геннадий Рыбин вел себя безупречно: работа, дом, кинотеатр. Ни одной сомнительной встречи. Лишь позавчера, двадцать второго июля, он вышел из дома с «металлом». Поехал в универмаг, осматривал костюмы. Один из них примерял в кабине. Из кабины вышел без «металла». Как показал прибор, «металл» перекочевал к человеку, примерявшему костюм в соседней кабине.

— Кто же этот счастливчик?

— Он установлен — главный инженер аффинерного[9] завода Иннокентий Павлович Гаджибеков.

— Так... — Климов задумчиво потер подбородок. — У вас все?

— О Наумове. Собранные с помощью Евгения Андреевича сведения говорят о том, что он талантливый конструктор, увлеченный своим делом человек. Коммунист. Почти в полном объеме осведомлен о проектируемой на заводе ракетной установке. Единственное слабое звено — жена. Фифочка, неразборчивая в связях. Глупа. Легко поддается влиянию. На мой взгляд, маловероятно, чтобы Наумов делился с ней заводскими секретами, но пока категорически утверждать это нельзя.

Колосков, морща лоб, перевернул несколько страниц в лежавшей перед ним папке с бумагами. Продолжал:

— Проверено, чем занимались Наумов, его жена и Рыбин в известные часы девятого и двадцать третьего июля. «Эффект Миронова» — отрицательный.

Сергей Миронов, побагровев, вскочил со стула.

— Что же это, Алексей Петрович? С утра надо мной издеваются: «метод Миронова», «эффект Миронова»... Не я же эту проверку придумал, по плану же расследования...

Такая непосредственная, мальчишеская обида прозвучала в его тоне, что все расхохотались. Только Гребенщиков под взглядом Алексея Петровича потупил глаза: ясно, его выдумка, его очередная хохма. Просто удивительно, как быстро разносятся по управлению, входят в обиход шуточки и афоризмы Евгения. «В журналисты бы ему с таким образным мышлением», — подумал Климов. Вслух же сказал:

— А что? «Эффект Миронова» — это звучит. Коротко и ясно. Успокойся, Сергей Иванович, честное слово, если бы сказали «эффект Климова» — я бы не обиделся. Ну, к делу. В отделении Лютова есть кое-какие материалы о неблагополучном положении на аффинерном заводе, о возможных хищениях одного из видов продукции — платиновой проволоки. А это самый ходкий товар для контрабандного вывоза. Думается, что проверяя свою версию, ты, товарищ Колосков, вышел на группу валютчиков-контрабандистов, а анонимное письмо мэру Ялты — это попытка противника скомпрометировать инженера Наумова, отвлечь на него наше внимание.

Оперативная группа не может сейчас распылять силы. Главная цель — розыск «Фиалки». Поэтому, Александр Максимович, материалы на Рыбина и компанию передай Лютову. Я дам ему указание и о дополнительной проверке жены Наумова. Сам же включайся в работу по версии, которую проверяет Гребенщиков. Знаю, знаю, что скажешь, — Климов жестом усадил поднявшегося из-за стола Александра. — Хочется тебе довести дело до конца. Но поиск «Фиалки» важнее. Евгений Андреевич, доложи коротко, как идут дела у тебя.

— Исходными в проверяемой мною версии являются следующие предположения: шпион, вероятно, работает на заводе имени Калинина или на кооперирующемся с ним предприятии; доступа к проекту ракетной установки он не имеет, иначе переданная в иностранную разведку информация не была б такой неполной. Второго июля «Фиалка» должен был находиться в Ялте. Суббота, первого июля, была рабочей, за одни сутки слетать из Долинска в Ялту и вернуться обратно невозможно. Следовательно, в это время шпион был в отпуске, командировке или, что тоже допустимо, на бюллетене. Наконец, «Фиалка» — мужчина, Штреземанн встречался в море с пловцом, а не с пловчихой. Чтобы исключить иные варианты, ну, например, такой, что шпион отпросился с работы на один-два дня без оформления этого отпуска документами, я сначала проверил списки пассажиров самолетов за пять предшествовавших второму июля дней. Работников завода и смежных предприятий в этих списках нет. Значащиеся в них люди подозрений не вызывают. Гребенщиков остановился, тяжело вздохнул и совсем не таким бодрым тоном, каким начал, сказал:

— Вот два списка: в первом — восемьсот сорок семь отпускников, четыреста пятнадцать командировочных и сто шестьдесят два больных; во втором — двести тринадцать рабочих и служащих завода и смежных предприятий, которые по роду работы осведомлены о новой ракетной установке в пределах той информации, которую получил противник.

Колосков тихонько свистнул. Смутившись, сказал:

— Извините, Алексей Петрович. Уж очень впечатляющие цифры.

Евгений снова вздохнул, поднял стопку листов:

— К сожалению, нельзя составить списки тех, кому кто-либо из этих или более осведомленных сболтнул секретные сведения.

Евгений вздохнул третий раз и совсем виновато закончил:

— Назвать конкретных лиц, вызывающих подозрения, пока не могу.

ГЛАВА IV

Новые факторы

Группа заокеанских журналистов, направлявшаяся из Москвы в Новосибирск, запросила в МИДе разрешение на двухдневную остановку в Долинске. Просьба не вызвала удивления: из заштатного провинциального городка Долинск в последние годы вырос в современный промышленный и научный центр Зауралья; все больше работающих в нем людей становились известными не только в стране, но и за рубежом. Интерес журналистов к Долинску был оправдан, Министерство иностранных дел препятствий не чинило.

На приеме у пресс-атташе посольства мистер Роберт Фоклендер, обращаясь к сотруднику МИДа, произнес торжественный спич.

— ...Миф о пресловутом «железном занавесе», — сказал он, — ныне плесневеет в архивах. Мы в восторге от русского гостеприимства...

Мягко постукивают на стыках рельсов колеса транссибирского экспресса. В темноте мелькают за окном огни станций и полустанков, вздымаются в звездное небо стройные силуэты сосен, сплошной черной массой скользит мимо густой придорожный подлесок. Только тоненький лунный серп, не отставая, провожает поезд от Уральских гор, назойливо заглядывает в окна купе и тамбуров...

Бывалый, много повидавший турист мистер Фоклендер, легко подняв большой дорожный чемодан, почти сплошь обклеенный соперничающими в оригинальности яркими ярлыками отелей чуть ли не всех стран мира, бросил его на мягкую постель.

— Эдди, — негромко позвал он спутника, сосредоточенно раскуривавшего сигару. Под строгим взглядом коллеги долговязый Эдди встал, вышел в коридор и, плотно прикрыв двери, прислонился к ним. Рассеянно оглядываясь по сторонам, попыхивал ароматным дымком.

Фоклендер запер дверь и выключил свет в купе. Затем, опустив стекло, замер у окна.

Текут кажущиеся долгими минуты напряженного ожидания. Но вот впереди блеснула лента реки. На берегу, неподалеку от железнодорожной насыпи, — костер. От него отделяется затейливо пляшущая огненная точка, плывет над прибрежной полосой воды. Как видно, любитель ночной рыбной ловли отправился проверять снасти.