Новое платье Леони - Катрин Панколь

Она ликовала. Как же приятно быть самой собой. Удобно располагаться в себе, как в кресле. Люди всегда стремятся понравиться другим больше, чем себе. Вот тогда-то начинаются все беды. Потому что никто не знает, что сделать, чтобы понравиться другим. Он сгибается пополам, ползает на брюхе, корячится, и все равно заслуживает худшей оценки.

А ведь гораздо легче просто быть собой.

Бим-бам-бум, и все кланяются!

Она прошла вдоль Центрального парка и направилась к Мэдисон-авеню. Тени деревьев метались по тротуару, она вдыхала аромат лошадиного навоза от пролетающих мимо колясок, разглядывала продавцов бубликов и хот-догов, витрины магазинов, швейцаров, которые свистели, вызывая такси, и ловкими руками прятали чаевые в карман. Она не просто ходила по Нью-Йорку, она им питалась. Этот город был нефтяным колодцем. Она бурила его, добывала, и он взрывался фонтаном идей. Она пускала слюнку от вдохновения. Жизнь распахивалась перед ее глазами, и ей иногда приходилось зажмуриваться, чтобы все записать и ничего не забыть.

Сегодня понедельник. День встречи с подружками.

Через месяц в это самое время она будет в самолете, который приземлится в парижском аэропорту Шарль де Голль.

Они вместе с Гэри поедут в Европу. Поедут в Лондон. Поедут в Шотландию. Поедут в Париж. Ей еще нужно будет при этом работать. И как только Гробз-младшенький найдет фабриканта, который сумеет воспроизвести нужный материал, она начнет производство первой коллекции. Ей не очень-то улыбается идея бродить по окрестностям древнего замка, но Гэри настаивает. И Ее Величество Бабушка хотела бы этого, как ей не потрафить. «И потом, этот замок красив, романтичен, загадочен. Я уверен, что он тебя вдохновит».

«Вот я не уверена, что он меня вдохновит!» – подумала Гортензия возле бутика «Эппл», переходя Пятую авеню».

– У него еще и замок? – воскликнула Рози. – Да он настоящий прекрасный принц.

– Да он и без замка прекрасный, – уточнила Джессика.

– А кто занимается замком, когда он в Нью-Йорке? – спросила Астрид.

– Его бабушка, – ответила Гортензия. – Хоть издали, она им занимается.

– Ну это уже не так гламурно, – хихикнула Астрид. – Ему придется наносить ей визит…

– Уж конечно, – ответила Гортензия. – Он ее очень любит.

– А сколько ей лет?

– Восемьдесят восемь.

– О-ля-ля! – воскликнула Астрид. – Она, должно быть, совсем дряхлая, теряет вставную челюсть, носит подгузники, роняет слюни, когда пьет чай и вяжет крючком в доме престарелых, где ей предстоит помереть!

– О! Ничего подобного! – рассмеялась Гортензия.

– Как ужасно стать старой! Ты смотришь, как идет время, еле волочишь ноги, переходишь от одного кресла к другому и ложишься спать в шесть часов вечера, поклевав сухого печенья. Хоть бы мне никогда не стать старухой…

– Ой, давайте поговорим о чем-нибудь другом, – возмутилось Джессика, – вы мне настроение портите. Как твои планы, Гортензия? Удалось что-нибудь осуществить?

– Я почти готова. У меня эскизов на две коллекции. Поеду завоевывать Париж и весь мир!

– И мы больше не увидимся…

– Почему это? Я вернусь в Нью-Йорк. Мне нужно только начать дело, а это возможно только там.

– Антуанетта, кажется, в восторге. Она с большим удовольствием с тобой общается.

– А я вот страдаю! История с песочными часами нанесла мне душевную травму. Завтра у нас с ней встреча для примерки, так мне приходится читать целую книгу, чтобы она не соскучилась и могла стоять прямо, не двигаясь. Не так-то просто использовать твою сестрицу!

– Она нас дома всех измучила. У нее вечно в руках книжка, и она запрещает нам разговаривать за едой, потому что мы мешаем ей сосредоточиться. А сейчас занялась фотографией, и все равно зевает от скуки.

– Ну, со мной она не соскучится, обещаю!

– А что Гэри? Он вернется в Нью-Йорк после ваших каникул?

– Да. Он должен закончить свою школу, и у него еще куча планов помимо этого. Концерт имел бешеный успех. Он получил приглашения на фестивали и всякие прочие события, я даже все не помню.

– Ты рискуешь, оставляя его здесь одного, – сказала Джессика. – Охота на мужчин идет здесь полным ходом. Я давеча сидела в ресторане с Дэвидом, и какая-то девушка, с которой мы едва знакомы, отправила мне смс, гласящую: «Когда ты с ним закончишь, передашь мне его по наследству? Он миленький». Ну это как?

– Да не волнуйся. Я никого не боюсь. Он меня обожает, а я его. Нам никогда не бывает скучно вместе, и мы с аппетитом познаем друг друга.

В этот момент Гортензия поймала взгляд Рози и со скрытым коварством поинтересовалась:

– А как поживает Скотт Колеблющийся? Вы наконец уже познали друг друга?

– Все, как и прежде! – проворчала Рози. – Ничего не понимаю. Может быть, ему женщины не нравятся…

– Набросься на него сама, – предложила Джессика.

– Я боюсь, что это его вообще полностью парализует!

– Нужно знать, чего ты хочешь!

– Да… очевидно. Я вот уже не знаю.

Они переглянулись и расхохотались.

«Мне будет вас недоставать», – подумала Гортензия. И едва она сформулировала в голове эту мысль, как услышала свой голос, произносящий:

– Эй, девчонки! Давайте договоримся: все встречаемся в Париже на моем первом показе!

– А ты нам оплатишь билеты на самолет?

– Я оплачу вам билеты на самолет и поселю у себя дома!

Астрид, Джессика и Рози завопили от радости и принялись хлопать ладонями о ладонь Гортензии.

– Обещаешь? – недоверчиво спрашивали они.

– Обещаю, – сказала Гортензия, а про себя выбранилась: «О-ля-ля, я совершила промах, явный промах, еще не хватало стать сентиментальной!»

В одном из кабинетов Джульярдской школы репетировали Гэри, Калипсо и Рико, виолончелист, колумбиец по происхождению. Они играли третью часть Трио номер семь для фортепиано, скрипки и виолончели си-бемоль мажор Бетховена. Фортепиано и скрипка весело резвились, распевая серенады, а виолончель поддерживала их порыв, давая им точку опоры, чтобы они могли перевести дух и вновь атаковать новый пассаж.

– Мы с Калипсо заполняем пространство вокруг себя, а ты это втягиваешь внутрь, – сказал Гэри Рико, который смотрел на него, подняв смычок.

При каждой паузе он останавливался и устремлял взгляд в пустоту. Сущность Рико можно было определить двумя словами: сосредоточение и созерцание.

– Вот что совершенно необыкновенно у Бетховена, – задумчиво произнесла Калипсо, – у него невозможно ни добавить, ни убрать ни одной ноты. Каждая стоит на своем месте. Ты убираешь одну, и вся мелодия рушится.

– Ты-то, судя по всему, – сказал Рико, – умела играть еще до своего рождения. Это удивительно, как ты входишь в музыку, как поселяешься в ней, тебе даже не надо над ней работать. Сказали Брамс, и ты тут же становишься Брамсом, сказали Дворжак, и ты становишься Дворжаком, и так далее.

– Мой дедушка учил меня сосредотачиваться. Он называл это «быть внимательным». Он говорил, что это полезно как для повседневной жизни, так и для музыки.

– А что он еще говорил?

Рико так ждал, что она ему ответит, словно от этого зависела вся его жизнь, словно она должна была открыть ему то, что он искал всю жизнь.

– Он говорил, что нужно сконцентрироваться на каждом движении…

Рико застыл, не двигаясь, внимая ее словам.

– …на самой маленькой детали. И тогда все станет ясным, объемным. Приобретет богатство красок и форм. Ты наполняешься этим и становишься способен расти, двигаться вперед. Тогда как люди, которые слишком быстро двигаются, они все так же быстро забывают. И им завтра придется переделывать то, что они делали сегодня, потому что они не могут ничему научиться.

– О, это так верно!

– Например, когда ты говоришь кому-то «здравствуй», думай при этом, что желаешь ему здоровья, здравия.

– Здравствуй, Калипсо!

– И улыбайся при этом, это все меняет. Твое пожелание здоровья начинает существовать, находит свое место в мире, наполняет пространство чувством, и это может изменить жизнь того, кому ты это говоришь. И твою при этом тоже.

Она говорила, а Рико смотрел на нее с обожанием и восхищением. Эта девушка, которую ученики считают неизящной и некрасивой, на самом деле просто чудо. Она мгновенно погружает вас в драгоценное общение, открывая перед вами сундуки с несметными сокровищами.

– Здрав-ствуй, – повторил он, – здрав-ствуй, Ка-лип-со!

Он помолчал.

– А ведь правда! Это все меняет! – воскликнул он. – Даже твое имя звучит по-другому. Я вижу тебя, ты существуешь, ты на самом деле тут! Как будто я был слеп, а потом вновь обрел зрение!

Он взволнованно взглянул на нее. Протянул смычок, чтобы коснуться кончиков пальцев Калипсо, чтобы убедиться, что она существует и что счастье, которое он испытывает, не сон. Странное, кстати, это было счастье, прежде он никогда не испытывал такого воздушного, мощного чувства, такой неземной радости. Она словно открыла перед ним бездну, заполненную светом. Просто чародейка какая-то! Он испугался, что окончательно улетит и потеряет ее из виду. Он протянул смычок, и его душа растворилась в ртутно-зыбком, пламенном взгляде Калипсо, этот взгляд гипнотизировал его и притягивал к себе. Рико влекло вперед, он хотел растаять в воздухе и капелькой опуститься в протянутую ладонь, или на плечо, или на красное пятнышко между ключицами.