Волчица (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович

Вечером Настю снимали со столба, приходил маг-лекарь, и ее страшные ожоги, открывающие живое мясо, снова зарастали. Опухшие синие руки становились как прежде здоровыми и красивыми, но каждое утро все повторялось — столб, перекладина, палящее солнце и жужжащие, мерзкие мухи, которые откладывали яйца ей в раны и кусали, топтали лапками и пили кровь, капающию из глубоких ран. Ее время от времени секли кнутом, и полосы от кнута исчеркали все ее обнаженное тело.

Сирус иногда приходил, становился возле Насти, превратившейся в кусок окровавленного мяса, и тихо, почти неслышно спрашивал:

— Стоило оно того?

А как-то раз, через неделю после начала пыток, сказал, без злобы и и жалости, скучно и обыденно:

— Ты будешь умирать каждый день. И каждую ночь будешь ждать и бояться того, что случится с тобой на следующий день. И я не дам тебе умереть. Ты должна страдать, и будешь страдать столько, сколько я захочу. И даже с ума сойти ты не сможешь — и это я тебе не позволю. И когда ты сломаешься окончательно, и попросишь меня овладеть тобой так, как я хочу, и сколько я хочу — я подумаю, то ли тебе позволить это делать, то ли тебя наконец убить окончательно. И смерть тебе будет наградой, а ее еще нужно заслужить.

И он был прав. Настя мечтала о смерти, мечтала о том, чтобы все закончилось поскорее, но не могла этого сделать. Она даже разбить себе голову о стену не могла — с ней рядом всегда находились два охранника, следящих за тем, чтобы Настя с собой ничего не сделала.

Дни шли за днями, но Настя не умирала, и не сходила с ума. Ее сильный организм и железная воля, которая таилась в теле домашней девочки, не сдавались и не позволяли ей умереть на столбе. Она не могла себе позволить умереть без того, чтобы отомстить этому подонку. Жаль, что у нее не вышло его убить, или хотя бы безвозвратно искалечить. Но пока она жива и в разуме — все еще может измениться. В конце концов, ему когда-то должно надоесть это представление, и он сделает какой-то новый шаг. И вряд ли убьет Настю — ведь он вывалил за нее огромные деньги, а все богачи патологически жадны, Настя это знала точно. Так что помучив ее и не сломав, скорее всего он продаст ее кому-нибудь другому. Например — выставив на тот же аукцион. И тогда…она сделает все, чтобы сюда вернуться. И отрезать ему башку.

Глава 11

Сирус подошел и встал так, чтобы до него нельзя было доплюнуть. Эта мерзавка в первый же день умудрилась попасть ему в лицо, да так, что залепила кровавой слюной левый глаз. После этого наученный горьким опытом Сирус вставал сбоку от столба, чтобы трудно было попасть. Она еще не раз пыталась доплюнуть до мучителя, но мужчина был настороже, да и девка сильно ослабла после стольких дней на столбе.

Но все еще жила. Сирус, конечно, был наготове, всегда в пределах доступности находился лекарь, чтобы запустить ее сердце, и охранник следил — жива Наста, или нет, но…ее смерти ни разу еще не случилось. Из чего Сирус сделал вывод, что все женщины живучи, как три демона Ада вместе взятые, особенно если эта женщина из другого мира.

Она висела на столбе уже более ста дней. И Сирус навещал ее каждый день, а то и еще чаще. Ему нравилось смотреть, как ее прекрасное тело под лучами солнца и кнутом палача превращается в кровавый кусок мяса. Было в этом что-то красивое, что-то такое, что находило отклик в его душе. Не каждый может купить самую красивую рабыню на этом материке, а может и во всем Мире, и методично уничтожать ее, днем превращая в жалкую уродину, и вечером возвращая в прежнее состояние. Она даже почти не похудела — ее каждый день утром и вечером кормили насильно, заставляя есть сытную еду, приправленную травами и снадобьями — чтобы организм рабыни не прекратил свое существование раньше времени. Только Сирус мог забрать ее жизнь, только ему она принадлежала.

Он уже не хотел ее, как женщину. Он видел ее тело — изуродованное пытками, грязное от естественных отправлений, пахнущее, как помойка на окраине города. И это не добавляло ей привлекательности. Даже тогда, когда ее отмывали и приводили в порядок, и Наста вроде бы приобретала прежний облик — все равно Сирус ее не хотел. Так он говорил всем — и секретарю, и охранникам, и магам. И никто из них даже подумать не мог о том, что на самом деле Сирус НЕ МОГ ей овладеть. Чисто физически не мог.

Да, его мужское хозяйство восстановили полностью, но…в голове мужчины что-то случилось, что-то странное, что-то нехорошее — теперь он не мог заниматься сексом, как бы этого ни хотел. Сирус всегда смеялся над мужчинами, о которых слышал, что они стали бессильными в постели. Как это так? Ты хочешь, но у тебя не стоит?! Он мог взять женщину восемь, десять раз за день, и считал, что так будет всегда, до самой его смерти. А умирать он собрался не раньше, чем лет через сто. Если у тебя много денег, то ты можешь себе позволить сделать так, чтобы твоя жизнь длилась гораздо дольше, чем жизни жалких неудачников, неспособных заработать приличный капитал.

Обнаружил он свое бессилие на второй день после неприятностей с Волчицей (так теперь ее называли в поместье). Сирус приказал привести к нему новеньких рабынь, купленных на рынке — он предпочитал девушек помоложе, говорил, что ему нравятся те, от которых еще пахнет молочком — и когда они начали трудиться над его гениталиями, и у него ничего не получилось…все понял и пришел в совершеннейшую ярость. Он не мог никому сказать о своем бессилии — знал, что это разнесется по всей округе, и может даже дойти до императора. А император, сам будучи сладострастным и любвеобильным мужчиной, подозрительно относился к тем, кто не мог овладеть женщиной. Сирус не раз слышал, как Властитель говорил, что если мужчина не способен взять женщину — ему нечего делать на государственной службе. Бессильный — бессилен всегда и везде.

Глупо, конечно…но император никогда не отличался чеканной логикой и добрым нравом. «Самодурство» — вот как можно вкратце, одним словом охарактеризовать его стиль правления. Они с Сирусом были похожи как братья — и внешне, и взглядами на жизнь. По крайней мере, так до сих пор считал Кайль.

Рабыням он свернул головы, а потом приказал их отрезать и бросить под ноги Насте. Пусть смотрит, и наслаждается. Он ей сказал, что убил этих девушек из-за нее, так как обещал, что будет убивать рабов из-за ее непокорности.

Сирус все время ждал, что Настя начнет молить его о пощаде, что она попросит смилостивиться, пообещает, что будет делать все, что он прикажет, и предвкушал, как откажет этой суке и как-нибудь особо страшно ее убьет, глядя в тускнеющие глаза умирающей, но…она не просила. Плевалась, ругалась на неизвестных Сирусу языках, а когда обессилила, просто висела на столбе с закрытыми глазами и что-то такое шептала. Что именно — он не разбирал. У него не было никакого желания приближаться к ней ближе, чем на несколько шагов.

— Ты еще жива, сука? — ласково осведомился Сирус, глядя в опухшее лицо рабыни, по которому ползали зеленые мухи. К удивлению мужчины Наста ответила — повернула к нему голову, и хрипло выдохнула:

— Не дождешься, больной ублюдок! Будь проклят! И все твое потомство, весь твой род — до седьмого колена! Будь ты проклят!

Сирус невольно поежился. Голубые глаза девушки будто потемнели, стали синими, как вечернее небо, в них горела такая неутолимая ненависть, что ее хватило бы и на сотню врагов. Ему стало не по себе — а вдруг девка умеет колдовать, умеет напускать проклятье? Ведь как-то случилось, что он теперь не может делать ЭТО с женщинами? Не ее ли это «заслуга»?

Наверное, хватит. Пора ей умереть. Почти пять месяцев на столбе. И это уже наскучило. Только куда ее девать? Может продать с аукциона? Деньги за нее отдал очень даже немалые. За такие деньги можно было бы купить целую сепию рабынь, притом самых красивых молоденьких рабынь!

И тогда что: расписаться в своем неумении сломать волю какой-то там девчонки? Выглядеть жалким и несчастным? Стоят ли того семьдесят тысяч золотых? Ну да, сумма огромная, большинство людей Империи и представить такую сумму не могли, но…разве Сирус беден? Разве не может себе позволить такую роскошь, как выбросить на ветер семьдесят тысяч? Зато сколько удовольствия! Взять, да и выпотрошить эту надменную тварь!