Наталья Гончарова - Вадим Старк

«Любезный Дединька!

Я воспользоваюсь случаем, дабы осведомиться о вашем здоровии и поблагодарить вас за милость, которую вы нам оказали, позволив нам провести лето в Ильицыно. Я очень жалею, любезный дединька, что не имею щастия провести с вами несколько времени, подобно Митиньки. Но в надежде скоро вас видеть, целую ваши ручки и остаюсь на всегда ваша покорная внучка

Наталья Гончарова.

Ильицыно, сего 17 июня 1828 года».

Для Пушкина же это последнее лето перед встречей с Натали, проведенное в Петербурге, было насыщено различными событиями и переживаниями, к числу которых относится прежде всего неудачное сватовство к двадцатилетней дочери Алексея Николаевича Оленина, президента Академии художеств и директора Императорской публичной библиотеки. После сватовства к Софье Пушкиной это была вторая попытка поэта устроить свою семейную жизнь. С Аннет Олениной связан цикл лирических стихотворений, который отразил всю гамму переживаний новой любви: ее взлеты и падения, надежды и разочарования.

Ряд произведений, связанных с именем Аннет Олениной, открывается стихотворением «То Dawe Esg-r.» («Зачем твой дивный карандаш»), созданным, вероятнее всего, экспромтом 9 мая 1828 года на борту пироскафа[22] в Финском заливе по пути из Петербурга в Кронштадт. Оно обращено к английскому художнику Джорджу Доу (1781–1829), автору портретов генералов для Военной галереи Зимнего дворца, отбывавшему из России. В его проводах участвовал А. Н. Оленин с семейством, там же присутствовал и влюбленный поэт. Позднее Пушкин включил воспоминание об этом плавании в очерк «Участь моя решена, я женюсь», написанный во время напряженного ожидания ответа на сватовство уже к Наталье Гончаровой: «Если мне откажут, думал я, поеду в чужие края, — и уже вообразил себя на пироскафе. Около меня суетятся, прощаются, носят чемоданы, смотрят на часы. Пироскаф тронулся: морской, свежий воздух веет мне в лицо; я долго смотрю на убегающий берег — My native land, adieu[23]. Подле меня молодую женщину начинает тошнить; это придает ее бледному лицу выражение томной нежности… Она просит у меня воды. Слава богу, до Кронштадта есть для меня занятие».

Ухаживание Пушкина за Олениной стало предметом салонных пересудов, докатившихся и до Москвы. П. А. Вяземский в письме жене от 21 мая дал отчет о совершённой им вместе с Адамом Мицкевичем поездке в оленинскую усадьбу Приютино: «Там нашли мы и Пушкина с его любовными гримасами». Ситуация в целом напоминает сцену из романа «Арап Петра Великого», когда влюбленному Ибрагиму его приятель Корсаков говорит: «С твоим ли пылким, задумчивым и подозрительным характером, с твоим сплющенным носом, вздутыми губами, с этой шершавой шерстью бросаться во все опасности женитьбы?..»

В июле того же года Аннет Оленина начала писать роман, озаглавив его «Непоследовательность, или Надо прощать любви», где речь шла о Пушкине. Если нам ничего не известно о том, что думала о влюбленном в нее поэте Софья Пушкина, то Оленина высказалась вполне определенно: «Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лицо его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти, как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и неограниченное самолюбие — вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал русскому поэту XIX столетия». В этих словах звучит приговор света, слышится «свист Мефистофеля», который преследует поэта всю жизнь. Остается только радоваться за Пушкина, что родители Олениной отказали ему.

Этой любви сопутствовали другие — литературные — переживания: по поводу распространения запрещенных цензурой отрывков из «Андрея Шенье» и «богопротивной» поэмы «Гавриилиада». Сватовство явно не носило публичного, официального характера. Неопределенное политическое положение Пушкина, недавно возвращенного из ссылки, к тому же не состоявшего на службе, литературные неприятности, установление над ним полицейского надзора — всё это вместе взятое предрешило неудачный исход сватовства. После того как Пушкину дали понять, что он нежелательный жених, наступило обострение его отношений с семейством Олениных. Оно отразилось в едких строфах черновиков восьмой главы «Евгения Онегина», где среди гостей на петербургском балу под именем Лизы Лосиной выводится Аннет Оленина:

Тут Лиза Лосина былаУж так жеманна, так мала,Так неопрятна, так писклива.Что поневоле каждый гостьПредполагал в ней ум и злость.

Говорить в сослагательном наклонении — дело неблагодарное; но женись Пушкин на Олениной или хотя бы получи он согласие на этот брак, покидать Петербург не было бы необходимости, а значит, он не оказался бы в Москве. Неудача с Олениной вела к встрече с Натальей Гончаровой.

Первая встреча

Пушкин впервые увидел Наталью Гончарову в декабре 1828 года на балу в доме танцмейстера Иогеля. Но этой встречи могло не произойти, если бы не неудачное сватовство к Аннет Олениной. Получив отказ и отметив лицейскую годовщину, поэт в ночь на 20 октября уезжает в Тверскую губернию, в Малинники, в лоно семейства Прасковьи Александровны Осиповой. Для него этот побег из Петербурга был и лечением сердечных ран, и возвращением к воспоминаниям о годах михайловского изгнания, когда поэзия и тригорские обитатели спасительным образом воздействовали на него. Оказавшись среди тех, кто нашел отражение в деревенских главах «Евгения Онегина», Пушкин возвратился к роману: к 4 ноября был перебелен текст седьмой главы.

Дельвиг писал Пушкину 3 декабря: «Город Петербург полагает отсутствие твое не бесцельным. Первый голос сомневается, точно ли ты без нужды уехал, не проигрыш ли какой был причиною, второй уверяет, что ты для материалов 7-ой песни отправился; третий утверждает, что ты остепенился и в Торжке думаешь жениться; четвертый же догадывается, что ты составляешь авангард Олениных, которые собираются в Москву».

Старицкая барышня Варвара Васильевна Черкашенинова на следующий день после встречи с Пушкиным сделала запись:

«Ноября 23 дня 1828 года. День назад я с Катей была в Малинниках… Собралось много барышень из соседних имений. Тут были сестры Ермолаевы, Катя Казнакова, Катя Вельяшева, Маша Борисова, Аня Вульф, Сушкова и другие. В центре этого общества находился Александр Сергеевич. Я не сводила с него глаз, пока сестра Катя не толкнула меня локтем: „Ты что глаза пялишь на него или влюбилась безумно?“ А ведь и верно: я полюбила своего поэтического кумира. Катя Казнакова спела два романса, все ей аплодировали, а Пушкин, хлопая в ладоши, восклицал: „Замечательно! Превосходно!“ Меня обуяла ревность: „Противная выскочка, подумаешь, диво какое, пропищала пару романсов и стала чуть ли не героем дня! Мы тоже не лыком шиты!“ И я решительно вышла на середину комнаты.